Днем в цеху случился аврал. Партия тракторов для Вологды поступила с браком: была испорчена головка блока цилиндров.

Страна гнала первую пятилетку в четыре года. В заводских цехах гремели лозунги о социалистическом соревновании и о том, что враг не дремлет. Сорвать государственный заказ – значило подписать себе смертный приговор.

Главный инженер с посеревшим от переживаний лицом перехватил Юрия в проходной:

– Никольский, выручай, на тебя вся надежда.

Глаза главного инженера глядели с неизбывной тоской, в которой уже просматривались очертания тюремной решетки. Наверное, он вспоминал, что прошлой зимой побоялся подписать Юрию характеристику в вуз и мямлил что-то невразумительно про пролетарское сознание и рабочее происхождение.

Хотелось, ох, хотелось, сказать инженеру пару ласковых, но, вспомнив папино добросердечие, не стал «добивать»:

– Сделаю, что могу. Надо так надо.

Домой он явился на следующий день к вечеру.

Прошедшие сутки звенели в ушах лязганьем инструмента и непрерывным ревом моторов. Мечты были об одном: опустить на кровать усталую спину и крепко заснуть. Сразу и без сновидений, выматывающих душу невозможностью вмешаться в события прошлого.

Устало опустившись на стул у письменного стола, Юрий, не глядя, включил настольную лампу. Взгляд уперся в стопку писем, аккуратно перевязанных красной бечевкой.

Бред! Совсем заработался. Сгоняя морок, он крепко растер лицо и снова взглянул на освещенный островок поверхности стола. Письма не исчезли.

Верхний конверт был адресован Юрию Никольскому.

С неприятным холодком внутри Юрий сунул руку в карман и вытащил связку ключей. Пропажи не было. Ключи оказались на месте – один его, один папин. Зажатые в кулаке, они царапнули пальцы острыми бородками, и Юрий вдруг вспомнил, что существует третий ключ.

Таня?! Здесь? Откуда?

Ему стало душно. Прежде чем взяться за письмо, он встал и распахнул форточку. Ночная прохлада приятно освежила застоявшийся воздух.

«Дорогой Юра!

Хочу поздравить тебя с днем Ангела, – летели по бумаге наивные строки, выведенные изящными прописными буквами. – Пусть у твоего Ангела будет мало печали и много радости.

Помнишь, в прошлый день Ангела моя мама испекла для тебя пирог с картошкой и грибами, а я подарила букет из засушенных роз? Потом мы с тобой пошли кататься на коньках на Неву.

Я потеряла варежку, и ты дал мне свою. Ты всегда поступал со мной как старший брат.

Сегодня вместо букета я нарисую для тебя картинку французской улочки. На ней расположена аптека, где мама развешивает порошки. Ей повезло найти приработок благодаря своим знаниям латыни. Когда аптекарь сказал, что нанимает ее, мама заплакала от радости и сказала, что в гимназии латынь ненавидела и что Господь нас смиряет через наше упрямство и глупости. Теперь, когда мама поступила на службу, мы можем позволить себе маленькие радости в виде свежих булочек (до этого покупали черствые, так дешевле). Помнишь, как ты угощал меня пирожком на вокзале?

Ах, Юра, если бы ты знал, с какими приключениями нам удалось добраться до Гавра!

Я уверена, что, если бы не благословение отца Игнатия, мы с мамой обе сейчас лежали бы в могиле.

Мне хочется так много рассказать тебе, что мысли путаются, и я молюсь, чтобы когда-нибудь состоялась наша встреча.

Еще раз поздравляю тебя и желаю счастья. Ключик, который ты дал мне на прощание, висит у меня на шее как память о Петрограде и о тебе. Я верю, что он обязательно пригодится.

Кланяйся от нас с мамой отцу Игнатию.

Твоя Таня».

Таня, Танюша, озорница с кудрявыми волосами и бедовыми глазами. Он не мог представить ее взрослой девушкой.

Юрий опустил письмо на колени и долго сидел, уставившись на косую тень из окна, пересекающую письменный стол.

«Да здравствует XVI съезд ВКП (б)!» – гласил алый лозунг у входа на верфи. При порывах ветра лозунг закрывало красное полотнище флага с надписью «Даешь подъем сельского хозяйства!» и получалось «Даешь подъем сельского хозяйства ВКП (б)».

«Тоже неплохо, – подумала Таня, – пусть бы лучше это, чем за честными гражданами охотиться». Ночная прогулка еще будоражила нервы ощущением опасности.

Вылезая из машины, месье Тюран как бы невзначай прикоснулся к Таниному локтю влажными пальцами:

– Таня, скажите, почему ваши соотечественники так любят красное?

В отсутствие мадам он постоянно распускал руки, и его ухаживания были отвратительны.

– Не знаю, месье Тюран, я предпочитаю зеленый цвет.

Стараясь соблюдать дистанцию с любвеобильным месье Тюраном, Таня пошла вперед, навстречу молодому инженеру Владимиру Александровичу, приставленному для работы с иностранным коммерсантом.

Он улыбнулся ей как доброй знакомой:

– Добрый день, Татьяна Михайловна. Бонжур, месье Тюран.

На счастье, Владимир Александрович прекрасно владел французским, помощь переводчика совершенно не требовалась.

С позволения месье Тюрана во время переговоров Таня смогла ненадолго покинуть накуренное помещение кабинета, чтобы подышать воздухом.

Послав благодарный взгляд Владимиру Александровичу, она пошла на скамейку под окнами заводоуправления, укрытую тенистым кустом сирени. Сквозь прорехи в листьях на платье падали солнечные пятна. Таня поймала их ладонью, думая, что русское солнце хоть и не такое теплое, как французское, но более нежное и лучистое.

В контору заводоуправления то и дело проходили мужчины с чертежами под мышкой, пробегали девушки в красных косынках (действительно, почему им так импонирует красный цвет?), группами по нескольку человек шли рабочие, подкатывали автомобили.

По бедной одежде людей было заметно, что стране тяжело. Одевшись Золушкой, по просьбе мадам, Таня не предполагала, что на общем фоне ее уродливое платье выглядит почти роскошным. Яркий, дешевый шик в женских нарядах царил лишь вокруг гостиницы, но «ночные бабочки» и в Париже не отличались высоким вкусом.

Она смотрела на кипящую вокруг жизнь и гадала, сможет ли она сегодня ночью снова сбежать из отеля и прочитал ли Юра ее письма. Она постоянно мысленно возвращалась в каморку Никольских, ища Юрия в каждом молодом человеке.

Пересекая площадку между корпусами, двое молодых парней волокли бухту кабеля. Один из них, светловолосый, чем-то напомнил Юру Никольского. Таня напряженно привстала. Юра? Но парень повернул к ней широкое лицо с отметками оспин, и она разочарованно опустилась назад на скамью.

Она оставила письма позавчера, а прошлой ночью, как ни старалась, не смогла улизнуть из своей комфортабельной тюрьмы: портье за стойкой регистрации сидел как приклеенный, а у двери соседнего номера дежурила женщина с подозрительным взглядом и военной выправкой.

Мечта о новом побеге кружила голову духом шального авантюризма. Если сегодняшняя встреча предопределена, то она обязательно состоится. Ведь не зря же на жизненном пути подвернулась поездка в Россию. Значит, так для чего-то надо.

Переговоры месье Тюрана шли трудно. После встречи в заводоуправлении он ехал в машине хмурый, словно поел несвежих продуктов. Шофер повез их Конногвардейским бульваром мимо особняка Кочубея. Когда-то его называли «Дом с маврами».

Вечер зажигал первые звезды, в свете которых листва на деревьях выглядела сотканной из бархата, а мраморные братья Диоскуры около Манежа казались живыми гигантами, выскочившими на минутку, чтобы завести коней в конюшню.

Мадам ожидала мужа в номере. Увидев стоящую за его спиной Таню, кисло улыбнулась:

– Сегодня вы очень поздно. Если бы мы находились не в Советской России, то я могла предположить, что вы проводите время в кабаре.

– Здесь нет кабаре, мон шер, – заметил месье Тюран, – хотя бокал хорошего вина мне не повредит.

– Я успела проголодаться и прочитать целый роман, – попеняла мадам Тюран, пропуская мужа в номер. Она скользнула взглядом по Таниному лицу. – Думаю, переводчица нам сегодня не понадобится.