— Тридцати миллионов⁈ — не то проговорила, не то прохрипела Долли.

— Я назвал эту сумму абстрактно, как некий пример огромности. — недовольно покосился на неё граф. — вот видите, Степан, как подобные цифры воздействуют даже на лучших из людей, к которым я отношу госпожу Фикельмон. Они теряют дар речи. Им мерещатся золотые кареты и ночные горшки усыпанные алмазами. Скажите мне — что хорошего, что доброго в том, чтобы оставить крупное состояние светскому человеку?

— Я знаю одно место, где денег всегда решительно не хватает. — доверительно сообщил Степан, которого стала забавлять эта ситуация.

— О, да! Я тоже его знаю. Казначейство. Оно готово проглотить совершенно любую сумму и спросит отчего так мало. Но нет — казна это не выход.

— Недостаточно доброе дело, ваше сиятельство?

— Недостаточно, мой ехидный возможный наследник. Можно взглянуть с другой стороны, тогда покажется, что напротив, подобное деяние чересчур доброе дело для грешника подобного мне. И так и этак — не годится. Казна! Вы им дадите миллион, десять, сто миллионов, триста — они истратят все, но результатов вы практически не увидите. Кроме очередного ордена, которым вас наградят и не забудут вычесть сумму истраченную на его изготовление.

— Вот в чем дело. Вы желаете видеть результат вашей благотворительности. Но, ваше сиятельство, каким образом?

— О чем вы, юноша?

— Наследство подразумевает… как бы сказать…

— А, вы о смерти. Знаете, я не молод, но покидать наш бренный мир не спешу. В нем ещё столько вкусного. Потому, мне было бы приятно видеть насколько я не ошибся (или ошибся) собственными глазами. Я изучил вас и вы мне подходите. Но я могу и ошибиться. Выслушайте меня очень внимательно. Мне не нужен обычный наследник, мне нужен наследник лучший чем я. Мне нужен тот, кто сможет применить мои средства на благо этого государства. Такова моя прихоть, если угодно. Моё желание. Я знаю о вас больше чем вы думаете. Дворцовая служба всеми недооценивается, но она обладает своего рода полицией. Где что дешевле, где дороже. Кто продает фамильное серебро или другие ценности, вдруг придется кстати и следует выкупить? Где появились интересные новинки, талантливые работы новых и старых мастеров, по каким ценам. Опасайтесь министра двора — этот человек всегда знает больше чем кажется. Ему, как и мне, известны ваши преступления.

— Мои преступления? Ваше сиятельство, вы меня пугаете.

— Разве не вы скупили приличную часть награбленого у англичан и не продали им же? Разве не вы или ваши люди помогали голландскому барону реализовывать контрабанду? Всё это то, что называется уголовными преступлениям, мой умный юноша, и я пощажу нашу бесценную графиню и не стану при ней озвучивать ваши дела от которых дама может упасть в обморок.

Степан почувствовал как лоб его покрывается потом. Удар был тем сильнее, что неожидан.

— Ваше сиятельство… — пробормотал он растерянно.

— Я вас ничуть не осуждаю. — заверил граф. — вы не делали ничего такого, что не сделал бы другой на вашем месте. Даже я, например. Но ваша прыть способна погубить вас. Пока вас хранят ваши ангелы и ваша удача. Ваш талант и ваше бескорыстие. Да, молодой человек, бескорыстие. Или я ошибаюсь?

— Со стороны вам должно быть виднее, ваше сиятельство.

— Виднее. — согласился граф. — Вы не ищете выгоды ради выгоды. День и ночь ковать деньги — не ваше. Заинтересовавшись, я навёл о вас более подробные справки. Информация собралась весьма противоречивая. Но я заметил то, чего не заметили другие. У вас присутствует странное и очень редкое в людях желание делать жизнь лучше. Не для себя, для других. Что это, не объясните? — Литте облокотился на стол, с любопытством ожидая ответа.

— Боюсь, что не могу ответить вам, ваше сиятельство, поскольку не могу понять, что…

— Ложь! — граф хлопнул ладонью по столу с такой силой, что тарелки подпрыгнули, а сам стол затрещал. — Всё вы прекрасно понимаете.

— Мне неприятно вас разочаровывать, ваше сиятельство, но вы заблуждаетесь.

— Неужели? А я недавно получил ответ на запрос от нижегородского губернатора и некоторых других дворян. Сухие отчёты, больше похожие на отписки, но в них можно разглядеть кое-что интересное. Получается, будто вы в один прекрасный день получили наследство. Весьма большое, для тех краёв просто огромное до неприличия. Нажитое воровством и, быть может, разбоем, поскольку объяснений откуда оно взялось нет. Как вы поступили? Что стали делать? На что тратили или не тратили? Первым делом вы построили церковь. Вы так богобоязнены?

— Кхм.

— И я сомневаюсь. Вы списали недоимки с обобранных до ниток крестьян. Вы сокрушили вора-управляющего и заняли его место. Скажите, итог его жизни — ваша заслуга?

— Нет. Абсолютно нет, ваше сиятельство, это…

— Знаю. Это почерк других людей, и причина там явно в вашем бывшем хозяине. Кстати, о молодом Пушкине. Вы вытащили его из трясины разорения, буквально за шиворот, разве нет? По глазам вижу, что да. Залили деньгами все безумие трат этой развеселой семейки. Сделали доброе дело, как вам казалось. Скажите, вы и сейчас так считаете?

— Не уверен, ваше сиятельство.

— То-то же. Тогда вам должно быть яснее моё нежелание пускать деньги на нечто подобное. Портнихи и ювелиры будут в восторге, но мне это зачем? Нет, никогда. Опуститься до того, чтобы создать пустого богача или даже несколько пустых богачей? Увольте.

Литта протянул руку к кувшину с вином и сделал могучий глоток прямо из горлышка.

— Далее. Вы развили бурную деятельность в столице. Что привлекло моё внимание (и одобрение), так ваша склонность делать ставку на нечто новое. Вы открыты и восприимчивы к свежим идеям. Даже журнал который вы устроили с Пушкиным дышит свежестью. И я говорю не о краске типографии. Вы не просто издатель, вы соавтор. Ваши стихи прекрасны и патриотичны, хотя со «скифами» я вижу перегиб. Губить Европу не особенно перспективно. Но спишем на молодость с её порывами. Затем вы умудрились попасть на глаза императору и запомнится. Потом ещё раз и ещё. И вот вы гость самой могущественной семьи России. Я нарочно опускаю детали, они несущественны. Я нарочно не говорю о вашем поведении и умении, точнее неумении вести себя. Только факт — вы, официальный крестьянин, оказались за одним столом с государем и его семейством. Не важно как вы добились этого, Божьим Провидением или наущением врага человеческого, важно как вы воспользовались случаем. Представляете, милая Долли, — повернулся он к Фикельмон, — никак не воспользовался. Должно быть, чаепитие с царем самое обычное дело в Нижегородской губернии. Вы повели себя так, будто ваша родословная идёт века с десятого. Вы стали дарить подарки царевнам. Знаете, юноша, когда я услышал о том, то едва не подавился пуляркой. Да что я — сам государь растерялся. После вы заключили с императором пари (да, Долли, мне самому кажется, что всё это звучит несколько странно), суть которого заключается в том, что вы желаете получить некие военные подряды. Но не на поставки сена и овса, а что-то связанное с фортификацией. Скажите, ваш предок не маршал Вобан?

Степан отрицательно помотал головой. К дискомфорту от напористости графа добавилось неудобство от взглядов Долли, которая уже некоторое время изучала его глазами так, будто видела впервые.

— Я так и думал, — насмешливо заметил граф, — иначе вы бы знали французский язык. Вы верите в науку?

— Верю в знания, ваша светлость.

— Вот оно, якобинство, — проворчал Литта, — но я тоже верю в знания. Скажите, что вы сделаете если в ваших руках окажется сумма, скажем…в десять миллионов? Серебром, разумеется.

— Сумма огромная, ваша светлость. Я бы попробовал начать строить железную дорогу. Из Петербурга в Москву. Но этих денег не хватит. До Царского Села, впрочем, более чем. Возможно, хватит до Твери.

— Слышал о подобных идеях. Самодвижущиеся телеги. Вы верите в их будущее? — граф задумался.

— Более чем, ваше сиятельство. По сути это и есть будущее. Транспортная сеть. Доставка товаров и людей из одного пункта в другой за точно известное время.