- Держите ее! - Приказал, заметивший ее шевеление, чернобородый. Сейчас был его черед. Он скинул свой шлем, обнажив лысину, которая удивительно контрастировала с остальной густой растительностью на лице. – Солдаты повиновались, и женщина ощутила их железную хватку на своих ногах и руках.

- Поднимите ей голову! Пусть смотрит, как я делаю это! Ха-ха-ха! – Ее схватили за волосы и прижали подбородок к груди. Немец сначала разорвал ей одежду на груди, затем наклонился к ней, чтоб заглянуть в глаза.

- Смотри на меня, сука! – Он начал ее насиловать. В этот самый момент Илва собралась с силами и плюнула ему прямо в лицо.

Он усмехнулся, не вытирая плевок со своей густой бороды, достал из ножен большой кинжал, и глядя прямо ей в глаза, перерезал артерию на шее, не прекращая насиловать. Илва не издала не звука, лишь кровь тугой струей ударила в сторону.

- Самое приятное, что я испытывал в жизни! – Произнес чернобородый оставляя ее тело, и это были последние звуки, которые слышала умирающая Илва.

Разозленные ландскнехты достали свои длинные мечи и разрубили несчастную на куски, превратив все помещение в мясную лавку.

- Эй, где ты там? Уберешь за нами! – Кинули они хозяину заведения, который все это время прятался под прилавком, и, громыхая сапогами, покинули его заведение.

Разве мог поведать об этом пастор своему так счастливо обретенному сыну. Конечно, нет!

- Вот и с Андерсом вопрос решился… - Грустно подумал доминиканец. – Гилберт теперь на службе у короля под присмотром грубоватого на вид, но добродушного Уорвика, и как мне подсказывает сердце и опыт, тоже скоро обретет свое счастье с той самой спасенной девушкой. Какое странное совпадение, что два русских встретились так далеко от своей Родины. Вот он и есть – промысел Божий. – А ему предстояла последняя в этой жизни поездка в Рим. И он это понимал.

Оставалась бедная принцесса, а теперь королева Швеции – Катарина.

В тот же год, в том же месяце, что умер Василий III, родила несчастная королева Катарина. С той самой ужасной первой брачной ночи она оказалась будто в заточении. Король исчез, отправившись казнить своих когда-то верных далекарлийцев, наказав строго охранять и не выпускать ее никуда. Она не знала шведского языка и могла общаться лишь со своей кормилицей, да с тем самым солдатом-англичанином, когда ему выпадало стоять на часах у покоев королевы. Густав не доверил охранять ее немцам, чтоб лишить возможности говорить на родном языке.

Король изредка появлялся, насиловал несчастную девушку также как и в первый раз, затем удалялся прочь. Иногда задерживался, если были какие-то неотложные дела, и прямо к ней в спальню, приходил его первый советник Петерссон. Не стесняясь лежавшей в постели Катарины, Густав что-то обсуждал с ним, пока она пыталась спрятаться под одеялом, сгорая от стыда. И потом он стал ходить все время, держа в руках какое-то ужасное оружие, напоминавшее своим видом молоток. Густав не выпускал его из и рук, и даже беседуя с Петерссоном, крутил постоянно его в руках. Катарина заметила, что даже советник всегда очень внимательно следил за перемещением этого молотка в руках короля. Разозлившись на что-нибудь, король мог запросто разломать подвернувшийся под руки стул, так что щепки разлетались по всей комнате, или разбить какую-нибудь вазу, вероятно представляя, что это голова его противника. Катарина вжималась в кровать, стараясь спрятаться от осколков брызнувшего фаянса. Успокоившись, Густав приказывал заменить пострадавший предмет интерьера и продолжал, как ни в чем не бывало беседу, или покидал спальню королевы.

Мысли о побеге она давно уже выкинула из головы. Замок был полон солдат, и затея представлялась бессмысленной. Беременной Густав оставил ее в покое и даже разрешил совершать прогулки по внутреннему двору в сопровождении кормилицы и английских солдат.

Гилберт доложил своему капитану о том разговоре с королевой, после ужасной первой брачной ночи. Уорвик почесал затылок:

- Не знаю, как поступить с тобой, Гилберт. Я должен был бы тебя наказать, но… она – королева! Вернется Густав, я спрошу у него! – Махнул рукой старый солдат и… позабыл. Сперва король расправлялся с далекарлийцами, потом нашлись еще какие-то дела, и в их суматохе англичанин закрутился. А Гилберт, не получив никакого наказания, продолжал изредка беседовать с королевой. Ему искренне было жаль эту молодую женщину, он часто видел ее заплаканной, особенно после того, как ее навещал Густав, но чем мог помочь королеве Швеции простой солдат…

С рождением ребенка, его назвали Эриком – в честь деда, казненного Кристианом II, отношение Густава к Катарине не изменилось. Мало того, он распорядился буквально тут же отобрать младенца от матери, и опять оставил несчастную королеву в полном одиночестве, если не считать верную Марту. Катарина умоляла грозного мужа, валялась в ногах у него, упрашивала со слезами на глазах разрешить ей быть рядом с сыном – тщетно. Лишь изредка ей дозволялось взглянуть на него.

Нет, с Эриком все было в порядке, малыш рос здоровяком под неусыпным надзором сразу нескольких кормилец. Но окунуться в ласковое море материнской любви ему было не суждено.

Глава 14. Странные круги над Стокгольмом.

Капитан англичан вспомнил о проступке своего солдата совершенно случайно, когда минуло уже почти полтора года. Что вдруг взбрело старому солдату в голову, но однажды, стоя в кабинете у Густава, Уорвик нерешительно пробормотал:

- Один из моих солдат…, милорд…

- Какое мне дело до твоих солдат, Уорвик? Ты – капитан, а я – король!

- Да, милорд! – Ответ Густава поставил в тупик англичанина, и он растерялся.

Видя смущение командира своей английской гвардии, король смягчился:

- Ладно, старина, не обижайся на своего Густава. Что там с твои солдатом?

- Он охраняет королеву, милорд… - начал нерешительно Уорвик, уже внутренне проклиная себя, что так некстати вспомнил о столь давнем происшествии. Он ведь даже не переспрашивал Гилберта, продолжает ли тот разговаривать с Катариной.

- Так! Это интересно! – Король повернулся к капитану англичан и, привычно взяв в руки свой клевец, стал им поигрывать.

- Этот солдат знает немецкий, - выдохнув про себя, продолжил Уорвик, - и он доложил мне о своем нарушении. Когда он стоял на часах, королева разговаривала с ним, и он отвечал ей.

- Наказать! – Решение было скорым. – И строго! – Добавил Густав. – Солдат на часах не имеет право мочиться, не то, что разговаривать!

- Слушаюсь, милорд! – Уорвик хотел было повернуться и уйти. Ему не терпелось закончить этот неприятный разговор. Приказ короля он расценил, как разрешение покинуть помещение. Но Густав передумал:

- Подожди! Что за англичанин, который знает немецкий? Насколько мне известно, твои парни еле-еле могут сказать пару фраз по-шведски.

- Гилберт Бальфор, милорд! – Капитан опять вытянулся перед королем. – Он воспитанник отца Мартина.

- А-а-а! Того доминиканца, что мы отправили в Рим? – Память у Густава была отменная.

- Да!

- Ну и как тебе этот солдат, Уорвик? – Король внимательно посмотрел на капитана.

- Отличный, милорд!

Густав задумался. Пауза затянулась. Капитан по-прежнему стоял навытяжку, держа шлем в полусогнутой руке, лишь иногда, стараясь сделать это незаметно, переминался с ноги на ногу.

- О чем они говорили? – Наконец, Густав нарушил молчание.

- Ни о чем, милорд! Королева хотела выйти, а он по-немецки объяснил ей, что это ваш приказ.

- И это все, Уорвик? – Густав смотрел с подозрением.

- Всё! Если б они разговаривали еще о чем-то, Гилберт доложил бы мне непременно. Я уже говорил вам, милорд, это отличный солдат!

- Отличный солдат… - Задумчиво повторил за ним король. Густав явно, что-то замышлял. Он вытянул вперед руку и при помощи своего молотка подтянул к себе довольно внушительную золотую цепь, что валялась на другом конце стола между бутылками с вином и тарелками. Отложив на время свое оружие, король взял цепь в руки и с небольшим усилием оторвал от нее несколько звеньев.