Гилберту удалось в последний момент разгадать очередность нападения. Первым рубит тот, что слева, за ним правый ландскнехт, так как отражение первого удара по их расчетам вынудит Гилберта оставить без защиты правое плечо, а закончить с ним оставалось тому, что расположился по центру.

Нет ничего быстрее человеческой мысли! Гилберт отступил на шаг назад, предоставив возможность чужому мечу, нанесшему первый удар, провалиться в пустоту, сразу шагнул вправо, мощно выбросив клинок в сторону, оглушил другого ландскнехта, попав боковым ударом в шлем. Это оказалось совершенной неожиданностью. Немец собирался атаковать, а не отражать нападение и допустил роковую ошибку.

Первый, не удержавшись на ногах, растянулся на траве, второй, выронив кацбальгер и щит, схватился за голову, его лицо заливала кровь. С громким стоном он опустился на траву.

- Пять минус два, - сосчитал Гилберт, на мгновение бросив взгляд за спину, увидев остывавший труп Отто и Бенгта развернувшегося лицом к остальным противникам, - осталось трое против двоих. Для начала совсем неплохо.

Такого разворота немцы совсем не ожидали. Единственный, так и не успевший вступить в бой ландскнехт изумленно таращился по сторонам. Тело Отто не оставляло сомнений, что душа давно покинула его вместе с кровью, прямиком направившись в ад. Промахнувшийся Гюнтер с кряхтением поднимался на ноги. Судя по всему, во время падения он растянул себе сухожилия. Вальтер уже не мог сидеть, завалился набок, держась за окровавленную голову. Разрубленный шлем валялся рядом.

Чернобородый Хорст нахмурился, нагнулся, подхватил с земли свой шлем, нахлобучил его на голову и захлопнул откидной подбородок. Затем подобрал щит и, уже делая шаг вперед, обнажил свой страшный фламберг.

- Гюнтер, пошевеливайся! – Прикрикнул он на промахнувшегося первого ландскнехта. Голос из-под полностью закрытого шлема доносился глухим рычанием. – Вдвоем займитесь мальчишкой, а я, так и быть, посчитаюсь за вас с англичанином.

Ждать было нельзя. В два прыжка Гилберт преодолел расстояние, отделявшее его от Гюнтера, который едва успел поднять меч, как тут же оружие ландскнехта, сверкнув в лучах солнце, слабо звякнуло и отлетело далеко в сторону. Гилберт нанес второй удар рукоятью меча прямо в лицо немца и тот, выронив щит, схватился обеими руками за разбитый вдребезги нос.

Последний немец, которому так еще и не удалось нанести ни единого удара, вконец растерялся и замер на месте, оказавшись на пути между взбешенным Хорстом и Гилбертом.

- Убирайся прочь с дороги, идиот! – Заревел Хорст, для верности огрев своего солдата плашмя мечом. Тот пошатнулся и сделал несколько шагов в сторону. Теперь два противника были лицом к лицу. Сквозь прорезь наглухо закрытого шлема, (Гилберт вспомнил, как немцы его называют – штурмхаубе), на него смотрели пылающие ненавистью глаза ландскнехта.

Бенгт держался по-прежнему за спиной отчима, лишь изредка кося глазом на неподвижную фигуру убитого им Отто или, скорее, на то количество крови, что вытекло из него. Казалось, коротышка плавал в огромной кровавой луже и был не убит, а просто захлебнулся в ней.

- Разве может быть столько крови у человека? – Лихорадочно думал мальчишка, сотрясаемый внутренней дрожью переживаний. Нет, страха или раскаяния, он не ощущал. Скорее это было возбуждение боем.

Зазвенела сталь мечей. Противники обменялись ударами, прощупывая защиту друг друга. Бенгт быстро сообразил – его дело сейчас следить за теми тремя, что вышли из боя, не дать им возможности вмешаться, хотя, кажется, у них не было не желания, ни сил на этою

Гилберт понял, что чернобородый Хорст серьезный противник. Его меч был намного длиннее, он легко менял угол атаки, ловко прикрывался щитом, стараясь немедленно нанести ответный удар, отражать который было сложнее. Волнистая сталь фламберга постепенно разрубала щит Гилберта, эта особая форма давала немцу еще одно преимущество – при отражении удара меч англичанина вяз в волнах, скольжение прямого клинка замедлялось. Бальфор знал насколько опасен это меч в бою, особенно при ранении. Обычно, никто не выживал ни после рубленных, ни после колотых ран. Этот меч был, как пила, разрезающая плоть и кости. Но все-таки слабое место у немца было. Нет, в отличие от Отто, Хорст позаботился о своем наследстве и его пах был прикрыт заметно выпирающим гульфиком, который должен был подчеркивать выдающиеся анатомические достоинства его владельца. Но те же доспехи были его слабым местом. Они защищали ландскнехта, они и мешали ему.

Один раз Хорсту удалось дотянуться кончиком меча до стального наплечника Гилберта, рассечь его и даже повредить кожу. Бальфор видел, как вспыхнул торжествующий огонек в глазах врага. Напрасно. Царапина была несущественная и почти безболезненная, извернувшись Гилберту удалось нижним ударом отбить вверх опасное лезвие. Зато теперь он знал точно, куда нанести решающий укол. При замахе руки доспехи ландскнехта оставляли незащищенной подмышку. Податься назад. Выманить его. Заставить двигаться, атаковать. Шаг, еще шаг назад.

Хорст вскидывает руку с мечом вверх, увеличивая замах для большей силы удара. Раздразнить. Ободрить. Ложно подставить себя. Резкий разворот, на мгновение показать ему спину и… выпад. Слева и вверх. Есть!

Страшный фламберг вываливается из ослабевших пальцев, а рука, только что собиравшаяся обрушить смертоносное оружие на врага, плетью падает вниз. Второй рукой, еще удерживающей щит, ландскнехт пытается зажать рану. Он не сводит пылающих ненавистью глаз с Гилберта. Но внешне само спокойствие. Он готов к смерти.

Гилберт отступает назад, до тех пор пока не упирается в Бенгта. Мальчик шепчет ему:

- Мы победили! Их надо добить?

- Нет! – Мотает головой Гилберт. Во рту все пересохло, язык еле ворочается, голос хрипит. – Пусть убираются. Они свое получили. – Он говорит достаточно громко, чтобы слышали все.

Хорст уходит первым, не обронив ни единого слова, а лишь отшвырнув ставшим ненужным щит, нагибается и подбирает здоровой рукой свой страшный меч и тут же снова зажимает рану. Его конь, повинуясь молчаливому сигналу хозяина, следует за ним. Двое других – один целый и невредимый, другой с разбитым лицом, боязливо озираясь на Гилберта и Бенгта, направляются к третьему – Вальтеру, у которого рассечена голова, и подхватив его, несут к лошадям. Вальтеру совсем плохо, видимо он без сознания, ноги волочатся по траве. Закинув его поперек седла, сами садятся верхом и, взяв за поводья лошадь с раненым, немцы покидают поле сражения.

В лесу остаются лишь Гилберт, Бенгт, бездыханный Отто и три лошади.

- С победой, сынок! С первым настоящим крещением мечом! – Гилберт обнимает пасынка за плечи, прижимает к себе.

- Поделом им! – Мальчишка бурчит в ответ. Гилберт чувствует его дрожь и успокаивающе похлопывает по спине.

- Только матери ни слова! – Предупреждает Бенгта.

- Конечно! А скажи мне, отец, почему ты просил их выпустить меня. Ты что не доверял или боялся за меня, что я подведу тебя?

- Эх, Бенгт, Бенгт…, - укоризненно покачал головой Гилберт, - ты забыл все, чему я учил тебя…

- Ну не все! – Мальчишка упрямо качнул подбородком в сторону трупа коротышки. – Так почему?

- Потому что…, принеси-ка сначала напиться. – Гилберт послал Бенгта к собственным лошадям, где была фляжка с водой. Пока мальчишка бегал, он устало подошел и опустился на траву у подножия дуба, откинулся, прижимаясь спиной к шершавой коре лесного великана. Напившись, он протянул фляжку Бенгту и пока тот жадно глотал воду, продолжил. – Что я тебе говорил? Нужно, прежде всего, изучить противника. Для этого годится все, в том числе и разговор с ним. Драться с тобой опытному солдату бесчестье, потому что ты – ученик. Когда человек понимает, что он поступает бесчестно, что это публично провозглашено, об этом знают теперь все, какой бы он не был грешной скотиной по жизни, исчадием ада, как эти ландскнехты, внутри он осознает свою неправоту, и это уже дает нам преимущество, ибо он пребывает в ослеплении от собственной ярости и гнева, ему остается одно единственное средство – убить нас. Но мы вывели его из равновесия. Уже неплохо! Во-вторых, если б они все-таки тебя выпустили, ты бы отправился в замок к Уорвику или Дженкинсу и привел бы подмогу, а мне оставалось лишь только продержаться некоторое время.