– Стой! Стой выбирать!

В голосе звучала такая убежденность, что матросы послушно остановились. Капитан закричал с полуюта:

– Кто отменяет мой приказ?

– Это я, Уэллард, сэр.

Молодой волонтер повернулся к корме и громко кричал, чтоб его было слышно против ветра. Со своего места Буш видел, как капитан подошел к леерному ограждению полуюта. Его трясло от гнева, нос указывал вперед, словно ища жертву.

– Вы об этом пожалеете, мистер Уэллард. О да, вы пожалеете.

Рядом с Уэллардом появился Хорнблауэр. С самого отплытия из Плимутской бухты он был зелен от морской болезни.

– Риф-сезень зацепился за блок риф-талей, сэр, с наветренной стороны! – крикнул он.

Буш, отойдя немного, увидел, что так оно и есть. Если бы матросы продолжали тянуть за трос, порвался бы парус.

– Как вы смеете вставать между мной и ослушником?! – закричал капитан. – Бессмысленно его выгораживать!

– Здесь мой пост, сэр, – отвечал Хорнблауэр. – Мистер Уэллард исполнял свой долг.

– Заговор! – произнес капитан. – Вы с ним стакнулись!

В ответ на это невероятное обвинение Хорнблауэр только застыл навытяжку, обратив к капитану бледное лицо.

– Отправляйтесь вниз, мистер Уэллард! – заревел капитан, поняв, что ответа не последует. – И вы тоже, мистер Хорнблауэр. Я разберусь с вами через несколько минут. Слышите меня? Вниз! Я вас научу, как строить козни!

Это был приказ, и надо было подчиняться. Хорнблауэр и Уэллард медленно двинулись к корме. Было заметно, что Хорнблауэр не смотрит в сторону мичмана, чтоб нечаянно не обменяться с ним взглядом и не навлечь на себя новое обвинение в сговоре. Под пристальным наблюдением капитана оба спустились вниз. Когда они сошли по трапу, капитан вновь поднял свой большой нос.

– Пошлите матроса освободить риф-таль, – приказал он, повысив голос лишь настолько, чтобы перекрыть ветер. – Выбирай!

Второй риф на марселях был взят, и матросы начали слезать с реев. Капитан совершенно спокойно стоял у ограждения полуюта.

– Ветер отходит, – сказал он Бакленду. – Эй, наверху, пошлите матроса прижать стень-фордуны к обечайке! Команду к брасам с наветренной стороны! Ютовая команда! Нажать на грота-брас с наветренной стороны! Дружней нажимай, ребята! Хорошо, фока-рей! Хорошо, грота-рей! Ни дюйма больше!

Приказы отдавались разумно и здраво. Вскоре матросы уже стояли в ожидании, когда отпустят подвахтенных.

– Боцманмат! Передайте мои приветствия мистеру Ломаксу и скажите, что я желал бы видеть его на палубе.

Мистер Ломакс был баталером. Офицеры на шканцах невольно обменялись взглядами: невозможно было вообразить, зачем он понадобился на палубе.

– Вы посылали за мной, сэр? – спросил запыхавшийся Ломакс, поднимаясь на шканцы.

– Да, мистер Ломакс. Матросы выбирали грота-брас с наветренной стороны.

– Да, сэр.

– Теперь мы хотим наложить на него сплесень.

– Что, сэр?

– Что слышали. Мы собираемся наложить сплесень на грота-брас[2]. Каждому матросу по глоточку рома. Да, и каждому юнге.

– Что, сэр?

– Что слышали. Я сказал, по глоточку рома. Я что, должен повторять свои приказы дважды? Каждому матросу по глоточку рома. Даю вам пять минут, мистер Ломакс, и ни секундой больше.

Капитан вынул часы и выразительно на них посмотрел.

– Есть, сэр, – ответил Ломакс. Ничего другого он сказать не мог. Однако секунду или две он стоял, глядя то на капитана, то на часы, пока длинный нос не поднялся в его сторону, а кустистые брови не начали сходиться. Тогда он повернулся и бежал: пяти минут, отведенных на исполнение невероятного приказа, ему едва хватало на то, чтобы собрать свою команду, отпереть кладовую, где хранилось спиртное, и вынести ром. Разговор между капитаном и баталером вряд ли могли слышать больше пяти-шести матросов, но наблюдали его все, и теперь переглядывались, не веря своему счастью. На некоторых лицах появились ухмылки, которые Бушу страстно хотелось стереть.

– Боцманмат! Бегите и скажите мистеру Ломаксу, что две минуты прошли. Мистер Бакленд! Попрошу вас собрать матросов!

Матросы столпились на шкафуте. Быть может, у Буша разыгралось воображение, но ему показалось, что они ведут себя расхлябанно. Капитан подошел к ограждению шканцев. Его лицо лучилось улыбкой, так не похожей на прежний оскал.

– Я знаю, где искать верность, ребята! – крикнул он. – Я видел ее. Я вижу ее сейчас. Я вижу ваши верные сердца. Я вижу ваш неустанный труд. Я вижу его, как вижу все, что творится на корабле. Все, я сказал. Предатели понесут наказание, а верность будет вознаграждена. Ура, ребята!

Матросы крикнули «Ура!», кто неохотно, кто с излишним воодушевлением. Из грота-люка появился Ломакс, за ним – четверо матросов, каждый с двухгаллонным бочонком в руках.

– Еле-еле успели, мистер Ломакс. Если бы вы опоздали, вам пришлось бы очень сильно пожалеть. Смотрите, чтобы при раздаче не случалось несправедливости, как на других кораблях. Мистер Бут! Идите сюда.

Толстый коротконогий боцман засеменил к нему.

– Надеюсь, ваша трость при вас?

– Да, сэр.

Бут продемонстрировал длинную, оправленную серебром трость из ротанговой пальмы. Через каждые два дюйма на дереве шли толстые узловатые сочленения. Все лентяи в команде знали эту трость, да и не только лентяи – в пылу возбуждения Бут имел обыкновение лупить ею направо и налево без разбору.

– Выберите двух самых крепких ваших помощников. Правосудие должно свершиться.

Теперь капитан не лучился и не скалился. На его крупных губах играла усмешка, но она ничего не означала и не отражалась в его глазах.

– За мной, – сказал капитан Буту и его помощникам. С этим он покинул палубу, оставив Буша уныло созерцать нарушение привычного корабельного распорядка и дисциплины, вызванное странным капризом капитана.

После того как ром был роздан и выпит, Буш смог отпустить подвахтенных и заняться тем, чтобы вновь заставить вахтенных работать, горькими словами ругая их за леность и безразличие. Он не испытывал никакого удовольствия, стоя на качающейся палубе, наблюдая движение корабля и бегущие атлантические валы, следя за поворотом парусов и рулевым у штурвала. Буш так и не осознал, что в этих повседневных делах можно находить удовольствие, но он чувствовал: что-то ушло из его жизни.

Бут и его помощники вернулись на бак, вот на шканцах появился Уэллард.

– Явился в наряд, сэр, – сказал он.

Лицо мальчика было белым и напряженным. Буш, пристально разглядывая, заметил, что глаза его чуть влажноваты. Шел Уэллард прямо и не сгибался. Возможно, гордость заставила его расправить плечи и поднять подбородок, но была и другая причина, по которой он не сгибал ноги в бедре.

– Очень хорошо, мистер Уэллард, – сказал Буш. Он вспомнил узлы на трости Бута. Он часто видел несправедливость. Не только мальчиков, но и взрослых мужчин иногда били незаслуженно. Когда это случалось, Буш мудро кивал: он считал, что встреча с несправедливостью жестокого мира необходимо входит в воспитание каждого. Взрослые мужчины переглядывались с улыбкой, когда мальчишек пороли. Они твердо знали, что это пойдет на пользу обеим сторонам; мальчиков били с начала времен и, если когда-нибудь, невероятным образом, мальчиков перестанут бить, это будет черный день для всего мира. Все так, и тем не менее Буш жалел Уэлларда. К счастью, надо было сделать одно дело, подходящее для настроения и состояния юного волонтера.

– Надо сверить песочные часы, мистер Уэллард, – сказал Буш, кивая в сторону нактоуза. – Как только в семь склянок перевернут получасовые часы, проверьте их минутными.

– Есть, сэр.

– Отмечайте каждую минуту на доске, если не хотите сбиться со счета, – добавил Буш.

– Есть, сэр.

Смотреть, как бежит песок в минутных склянках, быстро их переворачивать, отмечать на доске и снова смотреть – все это поможет Уэлларду отвлечься от своих неприятностей, не требуя в то же время физических усилий. Буш сомневался в получасовых склянках, и проверить их будет невредно. Уэллард, не сгибая ног, подошел к нактоузу и начал готовиться к наблюдениям.