Сейчас я понимаю, что происходило. Понимаю, почему эсбэшник потерял дар речи, почему мужчины прыгали на меня, а потом отлетали в сторону. Сейчас, спустя пять лет, знаю ответ на этот вопрос. Я ПРОСЫПАЛАСЬ!!! ОТ МЕНЯ ЖИЗНЬЮ ПАХНУТЬ НАЧИНАЛО! Не понимая происходящего, я светилась и искрилась, работала над собой, убирала страхи и программки. Исчезали они под воздействием той сладостной энергии, которая из меня истекала. Без страха и с любовью могла смотреть в глаза людям. Желая любить, наивно и открыто любила каждого, общающегося со мной. Моя внутренняя энергия вскрывала нутро человека, а из него в ответ начинала вытекать точно такая же энергия. Не понимая мира, оставаясь долгие годы пустым и обессиленным, человек эту вкусную энергию направлял в писюн и считал страстью. А затем, ему становилось страшно вечно чувствовать эту вкусную, манящую истому.

Тем летом передо мной проплывали мои детские воспоминания. Словно невидимый режиссёр постоянно возвращал меня в детские и юношеские годы. Всё то же самое. В детстве я была очень милым и нежным ребёнком. Очень быстро забывала обиды. Да и вообще, обижаться не умела, просто обидчиков отодвигала от себя, переключая внимание на то, что меня интересовало.

Мои родители – послевоенные дети. Мама очень рано лишилась своей матери. В 9 лет попала в детский дом. Да и жизнь с матерью- фронтовичкой была «не сахар». Отца своего она не знала. Мой отец вырос в деревне под Кировом. Был необычным ребёнком, он у меня не от мира сего. Был красивым человеком, обладал красотой ангела. В детстве переболел полиомиелитом и не ходил до трёх лет. Поражаюсь, как он начал ходить после такой болезни. Здоровье у него было «железным». Здоровые зубы сохранил до самой смерти и по врачам никогда не ходил. В конце своей жизни отец стал много пить. Помню, что в этот период он прошёл медицинское обследование. Анализы все были в норме. Мать возмущалась: «Это же надо, пьёт как сапожник, и здоров!!! Я не пью, не курю, пост соблюдаю, а здорового органа нет». Сколько она перенесла операций, уж и не помню. По-моему, операции были сделаны на каждый орган её тела.

Сколько помню маму, она всегда была в депрессивном и агрессивном состоянии. Доминировала в семье она. Семейный тиран. Била меня и брата при каждом удобном случае. Нам могло достаться только потому, что она утром проснулась в плохом настроении. Скандалы в семье не прекращались. Бедный отец. Он никогда не повышал на неё голос. Он улыбался и всё это молча сносил. Как мне кажется, папка погуливал, да и немудрено. В результате отец начал пить, брат в лихие 90-е подсел на наркотики, а я рано свалила из дома.

Из-за вечной борьбы матери с миром, который не хотел выстраиваться по стойке смирно и выполнять её команды, мы с братом были предоставлены самим себе. Всё наше воспитание заключалась в порке и оскорблениях. Остепенилась мать только тогда, когда в 25 лет умер брат. Отец не вынес смерти сына и начал прикладываться к бутылочке всё чаще и чаще.

Как я жалею, что мало времени проводила с отцом! Материнский сущ отдалил всех нас друг от друга. Мы крайне редко общались. Каждый был закрыт в своём мире и спасался, кто как мог.

Сейчас мне мать жалко. Съели, заразили. Протащили по этому миру через физический ад и внушили ложные ценности. «Жизнь – это борьба через страдания», – часто говорила она. Она тоже желала любить, но только как это делать, не знала. Сущ, сидящий внутри, постоянно просил жертву.

В детстве я не вписывалась в общую картину советских детей, а поэтому любовью воспитателей и педагогов не пользовалась. Вспоминаю детский сад. Большинство взрослых тётенек считали меня психически больным ребёнком. Всё просто. Начинается организованный процесс детской игры. Все дети садятся в импровизированный кораблик и начинают куда-то плыть, а я не хочу садиться в кораблик. Не реву, не скандалю. Даже если воспитатель силой запихнёт меня в этот корабль, всё равно молча из него выйду. Я сейчас петь хочу.

Можно меня бить, орать, обратно пинками загонять в кораблик. Всё равно из него выйду. Не понимаю, почему я должна делать то, что делают другие? Не хочу. Молча выхожу из кораблика и провожаю всех отплывающих радостным пением. В общем-то, вот это и есть я.

Начала я не говорить, а петь, и пела постоянно. Представьте ребёнка, который всё время поёт? С ним говорят, а он поёт. Сейчас я представляю, как выносила мозг советским воспитателям.

Такая же история была в школе. Я не от мира сего. Не понимаю, почему дети придумывают прозвища, обзываются и пытаются сделать другому больно. Не понимаю. Разве так можно? Кто им дал право? Если я и агрессировала, то это была защита. Била я редко, но метко. Один раз, но больно. Если дралась, то насмерть. Если оскорбляла, то для того чтобы откинуть обидчика на дальнее расстояние от себя.

Наблюдала, находила самое больное место, а затем била прямо в эту боль. Друзей всегда было мало. Но меня это и не тревожило, я знала, чем себя занять.

Читать я начала рано. Я постоянно читала. Эту опцию я унаследовала от отца. Хорошие книги известных авторов, классиков тогда было трудно достать, но родители не жалели денег и доставали их по «блату», как тогда говорили. Мать работала на Пермской фабрике пошива одежды. В те годы существовал дефицит товаров. Ценились не столько деньги, а то где человек работает и какой продукт может достать. Отец читал, а для мамки это являлось способом показать достаток в семье. Со временем в нашем доме образовалась приличная библиотека из живых книг. Их читали, притом не по разу. Я читала днями и ночами, мать это злило. Это точно также, как сейчас детей от компьютеров оторвать не могут, так и меня тогда от книг отгоняли.

В пятом классе я начала посещать хореографическую студию. Любила рисовать. Если не читала, то рисовала. Вот и все мои увлечения. Танцы, книги и рисунок. В школе учила те предметы, которые меня интересовали. Не понимаю физику и учить не буду. Вроде химию понимаю, учу. Оп, уже не понимаю, мозг сложно напрягать, уже не учу. Один-единственный предмет, по которому у меня была пятёрка, – это литература. Школьный аттестат я получала так. Педагоги закрыли глаза на мои двойки, благодаря тому, что я принимала участие в школьных мероприятиях, выдали аттестат. Моё отсутствия школьных знаний не помешало мне получить высшее образование и не одно.

Отношения с мужчинами, c мальчиками всегда были сложными. Я была маленьким ребёнком, а ко мне приставали взрослые дяденьки. Они постоянно пытались залезть ко мне под юбочку. Став взрослой, начала расспрашивать женщин, как к ним относились мужчины, когда они были детьми, были ли домогательства с их стороны. У большинства всё происходило спокойно, и многим женщинам мои вопросы казались неприличными. На тот момент моих исследований взаимоотношений полов, это было шоком и породило во мне массу комплексов. Как так? А почему тогда такое происходит со мной?

С раннего детства я ощущала на себе похотливые мужские взгляды. Вот я совсем маленькая, мне пять, девять лет. На улице подходят дяденьки, с маслеными глазами и стекающими с губ слюнями, и начинают заводить разговоры, а я чувствую их похотливые желания. Став подростком, научилась отбиваться. Всё просто: я научилась материться. Материлась я изысканно и громко.

Как-то, до начала моих мистических вылетов, мама встретила на улице мать бывшего одноклассника. «Как там ваша Наташа поживает!» – радостно спросила та. «Наташа в Москве живёт и работает», – ответила мама. «Мы очень хорошо помним вашу Наташу. У нас дома все десять лет только и разговоры о ней были. Миша и сейчас её вспоминает». У меня в тот момент уже пришла первая «половинка». Я была в шоке. КАК!!! Как так! Более тридцати лет находилась в иллюзии. Мне стало страшно.

Почти всем мальчишкам в классе я нравилась. Они это скрывали, дразнили, унижали, но тайно писали стихи. Я боялась ходить к подругам в гости. Редкий случай, когда чей-нибудь отец не начинал оказывать мне знаки внимания. Если интерес мужчин ко мне девчонки начинали интуитивно «ловить», то тут же начинался процесс унижения и прессинга.