– Разве можно заковать кого-то по его воле? Разве кто-то на это согласится? – поразилась Эванжелина.

Одна эта мысль заставила испытывать сопротивление, ее будто бы вновь вытолкнули на арену и сражаться против того, у кого изначально не было шансов.

Она почувствовала удары собственного сердца. Когда они оказались на улице, Алана с Табией ушли вперед. Эванжелина проводила их взглядом, Табия помахала ей маленькой ладошкой и обняла мать за шею. Маркэль с Джодерой и Джейлеем крутились около Эверлинга и Герсия. Она невольно присмотрелась к Герсию, подмечая напряженные плечи и опущенный взгляд и понимая, что он хочет уйти отсюда. Несмотря на то, что Вороны проявили к ним и доброту, и уважение, ему было здесь слишком тесно, слишком громко, слишком больно.

Этель легко обогнала Эванжелину и встала напротив. Широкие черные рукава свободного платья напоминали крылья.

– Людям проще подчиниться, чем оказывать сопротивление. У нас вся страна закована в цепи. Кто-то надел их по доброй воле, кого-то заставили. Суть в том, что каждый из них выбрал путь наименьшего сопротивления. В отличие от вас. Это восхищает, по крайней мере меня. – И она быстро, словно это не Эванжелина была птицей, а сама Этель, полетела к Маркэлю и обняла его за талию.

Утренняя прохлада всегда была приятной и дарила такие желанные минуты умиротворения и наслаждения. Ощущение, что все могло наладиться, отчего-то появлялось только в такие мгновения. Когда улицы Партума еще не успели ожить после темной ночи, мир казался прекрасным и невраждебным. Эванжелина осталась стоять одна, наблюдая за ними.

Пройдет еще не один день, не одна неделя и даже не один месяц, прежде чем она поймет, о чем говорила Этель.

– Ты правда не оставишь там солдат? – холодно спросила Элиса Пини, когда они с мужем сели в машину.

С мужем она никогда не была вежливой и заботливой. Они сошлись потому, что Элиса принимала мир мужчин таким, каким он был, – жестоким и грубым. Элиса не проявляла нежности, редко улыбалась, если того не требовали обстоятельства, и предпочитала вести себя отстраненно и сдержанно. Именно это нравилось Ирмтону – ее безэмоциональность. Сам он страшно не любил сдерживать эмоции, так что его жена должна была уметь проявлять хладнокровие. Бесстрастие Ирмтона имело свои пределы, в то время как у хладнокровия Элисы не существовало никаких границ.

Он закинул ногу на ногу и вытащил из-за пазухи трубку. Она сложила руки на коленях.

– Конечно нет. Кто я такой, чтобы верить людям на слово.

Оба тихо рассмеялись.

– Что, если они заметят военных? Что, если окажутся умнее нас? – равнодушно продолжала Элиса.

Иногда она его раздражала. В моменты, когда пыталась докопаться до самой сути, вытащить наружу что-то очень глубинное, что-то очень личное, она выводила Ирмтона из себя. Но он только курил трубку, несмотря на просьбу Элисы не курить в машине, подаренной королем.

Ирмтон Пини не умел ценить подарки, которые преподносили ему другие люди и судьба, ко всему и ко всем относился потребительски. Элиса иногда делала ему замечания, но сегодня она была не в настроении упрекать.

– Тогда военные начнут за ними погоню, а не мирно арестуют в доме этого олуха. Начнется перестрелка, возможно, пострадают гражданские. В газетах напишут, что гражданские были ранены или погибли от рук сбежавших преступников. Военных отблагодарят за оперативную работу. А беглецов вернут королю, – сделав затяжку, ответил Ирмтон.

Когда он говорил, то ясно представлял все, и эта картина доставляла ему немалое удовольствие. Губы расплылись в жадной улыбке.

– Слишком самонадеянно. Нужен запасной план, – возразила Элиса. – Их годами тренировали и натаскивали на битвы и убийства. А маг крови… как его там? Кровавый Император? Сколько смертей на его счету, Ирмтон? Он не задумываясь убьет всех.

Элиса была права, и Ирмтон, понимая это, очень не хотел признавать ее правоту. Была одна загвоздка: все его действия согласовывались с фельдмаршалом Веласкесом, а фельдмаршал Веласкес дал четкие указания, которым он не мог противостоять.

– Я подумаю, – отмахнулся Ирмтон.

Элиса нахмурилась, хмыкнула, но решила, что дергать Ирмтона, когда он и без того нервничает, не стоит. В конце концов, преступников все равно поймают. В доме мистера Фрейра или в другом месте – значения не имело.

Дом номер тридцать четыре на улице Столлехен был окружен вооруженными солдатами, которые в любой момент были готовы атаковать.

Эванжелина смотрела на написанный корявым почерком адрес на помятой бумажке и убеждала себя в том, что ей это не нужно. Прошло уже девять лет, и отец наверняка жил собственной жизнью, наверняка забыл и ее, и мать. У него могла быть новая жена, новый ребенок. Эванжелина не вписалась бы в его новую жизнь даже на несколько часов. Даже на несколько минут.

Она привыкла жить без него. В памяти остались светлые моменты, проведенные с ним и матерью. Сколько бы Эванжелина ни пыталась, злиться на мать у нее не получалось. Иногда гнев появлялся яркими пятнами, но каждое быстро исчезало. Когда ей нужно было выходить на арену под аплодисменты напыщенных аристократов, реальный мир переставал существовать. Ярости ей хватало на арене.

Приносить гнев в их маленькие комнаты, в общую гостиную, в хрупкую дружбу, которую они построили за много лет, Эванжелина не хотела. Ей было важно создать новую семью. Она создала.

И сейчас призрак прошлого, что вручила ей Алана, звал обратно, но разум кричал уходить. Бежать вперед, бежать без оглядки. Просто бежать.

– Что с тобой? – раздался прямо над ухом бодрый голос Джодеры.

Эванжелина вздрогнула и скомкала бумажку.

– Алана дала мне это. – Она показала записку. – Тут новый адрес моего отца. Не знаю, зачем она нашла его, если честно.

Джодера серьезно посмотрела на нее и взяла Эванжелину за плечи.

– А я знаю. Мы бежим из страны. Тебе нужно с ним попрощаться. Ты ведь единственная из нас, у кого остался хоть кто-то из семьи, кто тобой дорожил и не отвернулся от тебя. Сначала мы пойдем к твоему отцу, – твердо заявила Джодера.

– Нет, это безумие!

Эванжелина хотела выкинуть записку, но Джодера быстро перехватила ее руку и забрала бумажку.

– Линг! – крикнула Джодера.

Эверлинг быстро обернулся. Они с Герсием стояли чуть поодаль и разговаривали с Аланой, а крутившаяся вокруг них Табия пыталась дотянуться до волос Герсия. Он посмотрел на Табию, а потом присел рядом с ней, позволяя творить все, что она хотела.

Табия радостно начала плести ему косичку и без остановки восхищалась гладкими черными волосами.

– Нам нужно еще в одно место. Срочно, – голос Джодеры звучал так, будто бы это она была главная и отдавала приказ. И выглядела воинственно.

– Куда? – спросил Эверлинг, сразу помрачнев.

– К отцу Эвы, – незамедлительно ответила Джодера.

Джейлей, разговаривавший с Маркэлем, резко повернулся к Джодере и Эванжелине.

– В смысле? – одновременно спросили Эверлинг и Джейлей.

Табия расплела косичку и, взяв две тонкие пряди, заколола их на затылке. Темно-фиолетовая заколка с неизвестными цветами смотрелась притягательно. Герсий коснулся рукой заколки и хотел ее снять, чтобы отдать Табии, но она его остановила:

– Это подарок. Ты кажешься таким грустным всегда. Может, тебе это немного поможет? – с доброй улыбкой спросила Табия.

Герсий на секунду оцепенел, а потом аккуратно обнял Табию.

– Спасибо. Я буду ее носить.

– Нет! – рявкнул Эверлинг, заставив Герсия резко вскочить.

Пропустив их диалог, Герсий не сразу понял, о чем спорят Джодера и Эверлинг. Табия встрепенулась и вернулась к матери. Алана взяла дочь за руку. Они уже попрощались, уже сказали друг другу и слова благодарности, и обещания встретиться еще раз, хотя все понимали, что единственная их возможная встреча может состояться исключительно на эшафоте. Если их поймают при пересечении границы, а Алану заподозрят в содействии преступникам.

Джодера зло глядела на Эверлинга. Эванжелина решила, что не вправе просить о таком и продолжала повторять про себя, что встреча с отцом – худшая из возможных идей.