— А где её мать сейчас, не говорила? — спросил Щукарь и невольно насторожился.

— Как я понял, три года назад попала в аварию и умерла. А саму Машу после этого на Тринадцатый километр сразу потянуло. Поэтому она и вернулась к дальней родне и поселилась в старом доме. Потом три года в поселковой школе проучилась и как я понял в этом году окончила десятилетку — рассказал я всё что узнал о девушке, во время наших коротких перерывов на отдых.

— Ну тогда мне ясно, из чьего помёта эта молодая кошечка. Северьянова, наша Маша значится. Это ведь её мать, после большого боя со стаей кошек, с поезда сняли вместе с раненой, старшей дочкой. Получается, что потом, когда её в колонию поселение определили, она ещё одну дочурку принесла — дополнил рассказ дед Щукарь и у меня в голове наконец-то всё срослось.

— А у той твари что мы вчера прибили, у нее кроме Маши кто-то ещё под контролем был?

— Не — даже не задумываясь, ответил Щукарь. — Силу прежнюю, тварь после нескольких разгромов так и не набрала, вот и пришлось ей манить сюда ту на которую она по природу влияние имела, да потихоньку завлекать девку в тайгу. А вот когда она с этой Машей, с десяток мужиков оприходовали бы, тогда тварь смогла бы снова силёнок поднабрать и начать имеющих тягу к тьме девок к себе в аномалию затягивать и потихонечку собирать из них новую стаю.

— И что теперь с ней делать будем? — спросил я, уже отлично понимая, теперь в обиду Машу точно не дам.

— А чего с ней делать. Зла потустороннего я в ней ни грамма не чую. Оно конечно кошачье нутро теперь из неё ничем не вытравишь, но с другой стороны и с этим нутром некоторые бабы нормально живут. Я такое однажды сам видел и точно знаю. — Щукарь тяжко вздохнул и в последний раз затянувшись самокруткой, затушил её на своей ладони. — Сейчас, снаряжу подводу и отвезем её домой к родне. Пусть оклемается там. Заодно по пути расспросим и узнаем, что она сама обо всё этом думает, да в контору лесхоза, заедем, премию, причитающуюся заберём.

Если честно, то отпускать от себя девушку, после бурной и уж точно неординарной ночи, не хотелось, однако и держать её рядом было чревато. Ведь всякие опасные неприятности, которые сами ко мне липли, никто в отпуск не отпускал. Мигом прокрутив все вводные в голове, я соглашаясь кивнул.

— Согласен, отвезём Машу домой, а там дальше видно будет — сказал я и тут уже Щукарь одобряя кивнул.

— Это правильное решение. Тем более скажу тебе лейтенант сразу, к таким как она привязываться мужику никак нельзя. В народе не даром говорят, «кошка она всегда гуляет сама по себе».

Едва Щукарь договорил, дверь предбанника скрипнула и на пороге появилась Маша, завёрнутая в пуховое одеяло.

— Дедушка Щукарь, здравствуй. Я домой ехать не хочу — заявила она и грозно сверкнула большими глазищами.

— А тебя девка никто и не спрашивает, чего ты хош — тут же осадил её дед. — И Машка, ты глазами на меня так не стреляй, я уже воробей давно стреляный. А лучше скажи-ка мне голуба, ты всё вспомнила, про то что творила до этого дня, когда в тайгу бегала?

— Вспомнила — призналась Маша и не выдержав взгляда Щукаря, отвела глаза.

— Ну а раз вспомнила и лейтенант тебя немного, по-свойски, подлечил, то теперича от тайги тебе надо держаться на расстоянии пушечного выстрела, иначе сама не заметишь, как снова почуешь волю, обернёшься и начнёшь всякую дичь отвратную творить.

Выслушав Щукаря, Маша посмотрела на меня явно в поисках поддержки, я же, понимая, что так будет правильнее, отрицательно покачал головой и промолчал.

— Ну а раз все всё поняли, я сейчас же пойду подводу снаряжать, а вы тут давайте не озорничайте и готовьтесь к скорому отъезду в посёлок — твёрдо заявил Щукарь и скоренько ушёл.

Я же посмотрел на девушку, ожидая упрёков и возможных попыток переубедить. Однако вместо этого Маша внезапно скинула с себя одеяло, оставшись обнажённой и заурчав как кошка, поманила к себе.

* * *

— Значит в Москву хочешь давно уехать — сказал Щукарь и дёрнув за повод, заставил старого коня обойти груду трухлявых шпал, лежавших рядом с железнодорожными путями.

— Да, давно хотела поступить в театральное училище, да тайга не отпускала. Теперь чувствую, что смогу уехать и актрисой в Москве стать — подтвердила Маша, которая после выезда из Артельной деревни, разоткровенничалась и сначала рассказала о мамке, которая всю её жизнь, боролась с зовом твари, а потом рассказала о своих потаённых планах на будущее.

— Актриса — это хорошо, всегда при людях и на людях, да и от тайги далеко — похвалил выбор дед Щукарь.

Я же представил красивенькое лицо Маши на афишах, с её кошачьим обаянием и огромными глазами и мне вполне понравилось, то что нарисовало моё воображение. Порывисто вынув записную книжку из офицерской планшетки, я принялся быстро писать на чистой страничке короткое сообщение и адрес. Подписавшись, вырвал страничку и сложив в четверо, протянул его Маше.

— Вот держи. С одной стороны, там адрес одного хорошего человека и место его работы. А с другой пару строчек от меня лично. Пребудешь в Москву, отыщи его, он точно поможет тебе в театральное училище поступить. Да и работу, если понадобится, хорошую и денежную найдёт.

Взяв записку, девушка её развернула и всё внимательно прочитала.

— Директор магазина. А разве торгаш сможет мне помочь поступить? — с сомнением переспросила неопытная в этих делах девушка, проявив свою наивность.

— Этот торгаш точно поможет. К нему весь Московский бомонд ходит отовариваться, так что его связи однозначно сработают на все сто — уверил я девушку, по-настоящему ни капли, не сомневаясь в блатных связях директора Елисеевского гастронома.

— А тут внизу написано, что записка от Ведьмака — Маша вопросительно на меня посмотрела, а дед Щукарь усмехнулся и покрутил седой ус.

— Он поймёт от кого — уклончиво ответил я и в этот момент все сидевшие в телеге насторожились, так как впереди на заросшем просёлке, появился конный милиционер в фуражке и форме капитана.

Он медленно ехал на молодой кобыле, нам на встречу. Увидев его Щукарь натянул поводья, и конь послушно встал. Милиционер же поравнялся с нами и с подозрением осмотрел меня и Машу, которая была облачена в кофту и жилетку тетушки Авдотьи, длинную юбку и резиновые сапоги.

Усатому мужчине было лет сорок, не больше. Высокий, явно здоровый и спортивный. Тело без лишней жиринки. На плече «СКС». Взгляд цепкий и характерный для работников Советского МВД. Я сразу понял, что это тот самый местный участковый из Тринадцатого километра, который по уверению Щукаря, очень не любит добираться до Немецкого тупика и деревни Артельной.

— Здравствуй Павел Лукич. А кого это ты в посёлок везёшь из своего захолустья? — спросил он с подозрением.

— Здравствуй Григорий Фомич. Да вот видишь ли, сослуживец моего внука Севки в гости наведался, а в доме шаром покати. Едем в сельпо за продуктами. А по пути Машку Северьянову встретили, да решили домой подвезти.

— Значит по пути Машу Северьянову встретили — с нажимом повторил милиционер и вопросительно заглянул девчонке в большие глаза.

— Я за малиной хотела сходить, да заплутала и не с той стороны от старой вырубки выскочила. Корзину обронила, думала совсем потерялась, а тут дедушка Щукарь по пути встретился, вот я к нему и напросилась в телегу — тут же подтвердила Маша, легко сыграв простушку и степенно поправила завязанный на голове платок.

— Ну допустим — проговорил капитан милиции, выказав явное подозрение и перевёл взгляд на Щукаря. — А я ведь как раз к тебе Павел Лукич направлялся. Хотел с тобой, старым таёжным ходоком, один вопросик прояснить.

— Так давай Григорий Фомич, до Тринадцатого километра вместе доедем и по дороге всё и проясним — предложил дед Щукарь и участковый кивнул, явно охотно соглашаясь.

Развернув молодую кобылку, он пристроился рядом с тронувшейся телегой. И судя по его повеселевшему виду, сразу стало понятно, что он совсем не против, обойтись без заезда в Немецкий тупик.