Но ему не хватило этой доли секунды, и дальше он цеплялся за руль уже только для того, чтобы не болтаться по кабине в разные стороны, пока машина катилась по склону, подминая под себя маленькие елки и подскакивая на попадавшихся ей на пути пнях. Белый склон перед его глазами то взлетал вверх, меняясь местами с черным небом, то снова оказывался внизу, и Егору показалось, что это длилось долгие часы, что его фура прокатилась кувырком несколько километров, прежде чем остановилась, налетев на более старое и крепкое дерево, не сломавшееся под ее тяжестью.
Выпуклый нарост на стволе этого дерева впечатался в боковое стекло, и оно разлетелось тысячами крошечных осколков. Егор зажмурился, когда эти кусочки стекла брызнули ему в лицо, и успел с удивлением подумать, что пока машина скатывалась по склону, стекла во всех окнах умудрились уцелеть. А потом на него навалилась сильнейшая боль, и открыть глаза он уже не смог…
…В первый раз он пришел в себя быстро — воздух в кабине еще не успел полностью остыть и был достаточно теплым. Еще не до конца понимая, где он и что произошло, молодой человек попытался сделать вдох — и не удержался от стона, тут же перешедшего в болезненный вопль. В грудь ему словно вонзилось копье — или еще что-то не менее острое и смертоносное. Егор сжал зубы и заставил себя шевельнуть правой рукой, а потом начал осторожно ощупывать себя ею. Крови как будто бы нигде не было, но каждый вздох все равно давался ему с огромным трудом. Можно было не сомневаться, что пока он перекатывался по склону вместе с фурой, ему переломало несколько ребер. Хотя в остальном он, кажется, был цел…
Нервно трясущаяся рука наткнулась на что-то твердое и машинально сжала этот предмет в ладони. Мобильник! Грушев снова едва не задохнулся и вскрикнул от боли, но к нему начала возвращаться способность спокойно и здраво рассуждать. Ему надо срочно вызвать помощь. В кабине разбито окно, и уже через несколько минут в ней будет стоять такой же мороз, как и снаружи. Впрочем, нет — печка, кажется, все еще работает… Она будет поддерживать в кабине чуть более высокую температуру, и хотя надолго ее не хватит, у него все же есть шанс дождаться спасателей. Если он позвонит им прямо сейчас.
Управляться с телефоном одной правой рукой было непросто, но о том, чтобы приподняться и высвободить из-под себя левую, Егор боялся даже подумать — это вызвало бы новый приступ боли и, чего доброго, лишило бы его сознания. Он открыл вкладку с набором номера, собираясь позвонить в службу спасения, но один из его пальцев нажал на последний из набранных номеров, и Грушев увидел, как на дисплее высветилось имя его напарника. «Оно и к лучшему, Илья сразу поймет, что случилось, и сам спасателей вызовет!» — обрадовался Егор и прижал телефон к уху.
— Да? — послышался в трубке после нескольких гудков сонный голос.
— Илюха, это я! — крикнул Грушев и охнул, почувствовав, как в груди у него снова зашевелилось сломанное ребро. — Я попал в аварию, мне нужна помощь! Слетел с дороги, — он едва удержался, чтобы не добавить к своим словам пару крепких выражений, побоявшись потратить на ругань драгоценные секунды. — До Туруханска примерно семьдесят километров… нет, меньше, было семьдесят, когда я еще ехал… Шестьдесят с чем-то, я думаю. Звони в МЧС, они мой сотовый засекут!
— Черт, как тебя угораздило?! — ахнул на другом конце линии его друг. — Сейчас вызову, конечно… А машина в каком состоянии?
— Не знаю, она скатилась с горы, и я не смогу из нее вылезти. И окно у меня разбито, так что давай быстрее! — крикнул Грушев, мысленно обругав партнера не самыми лестными словами. О машине он мог бы побеспокоиться и позже, когда Егор будет в безопасности!
— Ты сильно пострадал? — продолжал, тем временем, допытываться Серегин.
— Тоже точно не знаю. Ребра явно сломаны, насчет остального не уверен, — проворчал водитель.
— И ты не можешь выбраться из фуры?
— Даже если бы и мог, не стал бы! В ней чуть теплее! Но это ненадолго, так что давай звони. У меня телефон от холода может сдохнуть!
В трубке на мгновение повисла тишина, и Егор испугался, что она уже отключилась или что их с Ильей разговор прервался из-за каких-нибудь неполадок.
— Эй, ты меня слышишь? — позвал он и услышал в ответ тяжелый вздох.
— Да-да, слышу, конечно, — как-то очень медленно, как будто бы специально стараясь потянуть время, отозвался Серегин. — Сейчас я позвоню спасателям, не волнуйся. Главное, не вылезай из машины, даже если сможешь…
Что-то в его голосе было не так. И Егор вдруг понял, что именно. Таким тоном, слегка растягивая слова, его напарничек всегда говорил с теми клиентами, которых он обманывал — ну, точнее, не договаривал им всей правды. Например, когда уверял их, что груз непременно будет доставлен через два дня, как они требовали, хотя на самом деле поездка в их город заняла бы не меньше трех суток. Или когда после того, как клиенты ругались из-за опоздания, обещал им, что шофер, не доехавший до них в срок, обязательно будет наказан.
Вот только общаясь с Грушевым, Илья никогда раньше в такой манере не разговаривал.
— Илюха, твою мать, в чем дело?! — крикнул Егор. — Чего ты недоговариваешь?! Я же вижу…
— Да о чем ты? — все тем же вялым голосом возразил ему Серегин. — Успокойся, сейчас я тебе вызову МЧС, не паникуй так…
Но Грушев уже знал, что никого вызывать его напарник не собирается — все его обострившиеся в момент опасности чувства, казалось, кричали об этом. Илья тянул время, дожидаясь, пока мобильник его застрявшего посреди зимней тайги коллеги окончательно разрядится или замерзнет, чтобы из него точно нельзя было никому больше позвонить.
— Ответь, черт тебя побери! Что я тебе сделал?! — рявкнул Егор и, услышав в ответ очередной тяжелый вздох, все-таки разразился руганью.
Какой-то негромкий звук в трубке — то ли новый вздох, то ли слабый смешок — заставил его замолчать.
— Мне жаль, — сказал Серегин. — Ничего личного, Егор, но… Я был бы полным дураком, если бы упустил такой шанс.
— Какой еще шанс?! — закричал Грушев, уже догадываясь, что услышит в ответ, но отказываясь поверить в это и убеждая себя, что он не так понял своего товарища, что его подозрительность была излишней и что сейчас тот все-таки скажет ему держаться и пришлет к нему спасателей.
— Шанс стать единственным владельцем нашей фирмы, — уничтожил его последнюю надежду Илья. — Ты бы на моем месте тоже не удержался.
— Что?! Илюха! — рявкнул все еще не верящий до конца в происходящее Грушев. — Я ведь выберусь отсюда! Все равно выберусь — и тогда тебе не жить!!! Ты понимаешь, что я этого так не оставлю?!
— Мне жаль, — повторил его напарник, и в трубке снова наступила тишина. Теперь уже навсегда.
Егор посмотрел на экран и в очередной раз застонал — от досады и от злости на самого себя. Телефон отключился, и сколько дальнобойщик ни нажимал на кнопку включения, не реагировал на это. Потому что в кабине уже было слишком холодно — Егор заметил бы это раньше, если бы не был так поглощен разговором с Ильей. Фура остывала гораздо быстрее, чем он думал — скорее всего, потому что печка все-таки перестала работать, окончательно сломавшись во время аварии.
Следующие несколько минут Грушев пытался «воскресить» свой мобильник. Он дышал на него, как на умирающее живое существо, он прижимал его одной стороной к щеке, закрывая другую ладонью, он засовывал его за пазуху, он пытался протянуть руку с ним как можно ближе к остывающей печке — все было бесполезно. Может быть, дело было не только в холоде, может быть, в телефоне еще и разрядился аккумулятор? Егору казалось, что когда он звонил, заряд был еще достаточно большим, но он мог и ошибаться. Да и не все ли равно теперь? Заставить мобильник снова заработать он не мог в любом случае.
Почему он не сбросил звонок Илье, когда увидел, что телефон начал набирать его номер? Почему не бросил трубку сразу же, как понял, что напарник врет, или хотя бы после того, как услышал слова «Мне жаль»? Почему потратил кучу времени на пустые угрозы, которые все равно не сможет выполнить?! Соображай он быстрее — и у него был бы шанс дозвониться спасателям! Егор выронил бесполезный мобильник и тихо заскулил. Пальцы его правой руки онемели от холода, и он почти не чувствовал их, но даже не пытался сунуть руку за пазуху или еще как-то согреть ее — все его мысли занимал теперь один-единственный вопрос: почему он сделал такую огромную глупость?!
