– Разве волки не боятся людей? – спросил он.

– Вот и я думал, что боятся, – ответил Сандип. – В этих лесах не так много волков осталось, и местным не разрешают их отстреливать без веской причины. Но я видел детей, покусанных волками, и даже останки детей, которых волки загрызли и съели. Это поистине страшно. Местные в ужасе. Возможно, они слегка преувеличивают, но полицейские видели волчьи следы и прочее. Словом, это точно волки безобразничают, а не леопарды, гиены или другие хищники.

Они ехали по холмистой местности, покрытой чахлым кустарником и каменистыми россыпями. Становилось жарко. Время от времени им попадались совсем бедные и захудалые деревушки – те, что были ближе к городу, не оставляли такого гнетущего впечатления. В какой-то момент они остановились спросить у местных, не проезжали ли мимо другие охотники.

– Да, сахиб, – ответил беловолосый мужчина средних лет, потрясенно тараща глаза на ГПА. – Проезжала машина и еще один джип.

– В вашу деревню тоже волки повадились? – спросил его Сандип.

Беловолосый покачал головой из стороны в сторону.

– Да, сахиб. – Он нахмурил лоб, что-то припоминая. – Жена Баччана Сингха спала на улице с сынком, вот его-то волк и утащил. Мы погнались за ним с фонарями и палками, да поздно. Потом нашли тельце в поле, обглоданное. Сахиб, умоляю, спасите нас от этой напасти, вы нам как отец родной, на вас вся надежда! Мы и спать перестали: внутри жарко, а снаружи опасно!

– Когда это случилось? – сочувственно спросил его ГПА.

– В прошлом месяце, сахиб, в новолуние.

– На следующий день после новолуния, – поправил его другой местный.

Когда они сели обратно в машину, Сандип сказал:

– Как это все прискорбно – и для людей, и для волков.

– Прискорбно… для волков? – не понял Ман.

– Ну да, – ответил Сандип, снимая шлем и отирая лоб. – Сейчас тут бесплодная пустыня, а раньше был лес – мадука, сал и прочие деревья, – и в нем водилась всякая живность, на которую охотились волки. А потом деревья стали вырубать. Сперва для военных целей, а потом, после войны, уже нелегально. Лесники закрывали на все глаза – подозреваю, им приплачивали сами местные жители, которым нужны были земли для полей и огородов. Волки вынуждены сбиваться в стаи на крошечных территориях, кормиться им нечем – вот они и звереют. Летом хуже всего: засуха, есть нечего, ни крабов сухопутных, ни лягушек, ни другой мелкой живности. Тогда они начинают охотиться на деревенских коз. А если не могут добыть коз, нападают на детей.

– Нельзя ли заново посадить леса?

– Это должны быть земли, неиспользуемые в сельском хозяйстве. С политической точки зрения – да и с человеческой, чего уж там, – иначе просто нельзя. Джха с меня шкуру снимет, если я об этом заикнусь. Да и потом, такая мера даст результат не сразу, а местные требуют прекратить этот ужас прямо сейчас.

Вдруг он похлопал водителя по плечу. Тот вздрогнул, обернулся и, не сбавляя скорости, вопросительно посмотрел на ГПА.

– Перестаньте, пожалуйста, сигналить, – обратился к нему ГПА на хинди.

После короткой паузы он вернулся к беседе с Маном:

– Статистика, знаете ли, наводит ужас. За последние семь лет каждое лето – начиная с февраля и заканчивая июнем, когда приходят муссоны, – в районе ближайших тридцати деревень волки убивают больше дюжины детей и примерно столько же остаются калеками на всю жизнь. Все эти годы чиновники только и делали, что писали письма, судили да рядили, пытались что-то придумать, – но в основном все решения остаются на бумаге. Однажды привязали к дереву за пределами деревни, где до этого задрали ребенка, несколько коз – будто это могло что-то изменить… – Он пожал плечами, нахмурился и вздохнул; Ману подумалось, что маленький подбородок придает Сандипу несколько сварливый вид. – Словом, в этом году я решил принять меры. К счастью, ОМ меня поддержал, помог подключить полицию и так далее. У них есть пара хороших стрелков, да не с простыми пистолетами, а с винтовками. Неделю назад мы узнали, что в этом краю объявилась стая волков-людоедов, и… Ах, да вот и они! – воскликнул он, показывая пальцем на дерево рядом со старым заброшенным сераем – стоянкой для путешественников, – у самой дороги примерно в фарлонге[10] от них.

Вокруг припаркованных под деревом джипа и автомобиля толпились люди, в большинстве своем местные жители. Джип ГПА с ревом и визгом остановился, обдав всех облаком пыли.

Хотя ГПА был самым неопытным среди собравшихся чиновников и полицейских и едва ли мог правильно организовать охоту, Ман заметил, что все они обращаются к нему крайне почтительно и полагаются на его мнение, даже когда никакого мнения у него нет. В конце концов Сандип всплеснул руками и, вежливо досадуя, сказал:

– Ладно, давайте больше не будем тратить время на разговоры. Загонщики и стрелки, говорите, уже на месте, рядом с оврагом? Вот и славно. Но промедление меня совсем не радует. Вы, – он указал на двух чиновников из лесного департамента, пятерых их помощников, инспектора, двух стрелков из полиции и обычных полицейских, – топтались здесь целый час, ждали нас, а мы топчемся уже полчаса – разговариваем. Надо было лучше спланировать наш приезд, но что уж теперь. Не будем терять время. С каждой минутой становится все жарче. Господин Прашант, говорите, три дня назад вы обошли все окрестности и составили подробный план? Что ж, считайте, ваш план одобрен, не нужно спрашивать моего позволения по каждому вопросу. Говорите нам, куда идти, а мы будем вас слушаться. Представьте, что вы здесь ОМ[11].

Господин Прашант, лесничий, побледнел от ужаса при этой мысли, как будто Сандип позволил себе грязно пошутить про Бога.

– Что ж, вперед! Убивать убийц, – объявил Сандип, оскалился и принял почти свирепый вид.

Джипы и легковой автомобиль свернули с главной дороги на проселочную, оставив местных жителей позади. Они миновали еще одну деревню и выехали на открытую местность: те же каменистые россыпи, скалы и чахлый кустарник, перемежаемые пахотными землями и редкими деревьями: огненными, баньянами и мадуками. Скалы копили тепло уже несколько месяцев, и сейчас все вокруг начинало мерцать в утреннем солнце. Даже в полдевятого утра было жарко. Джип катил вперед, прыгая на ухабах, а Ман позевывал и глазел по сторонам. Он был счастлив.

Машины остановились возле большого баньяна на берегу высохшего ручья. Там загонщики, вооруженные дубинками латхи, копьями и парой примитивных барабанов, сидели, жевали табак, фальшиво пели и обсуждали, на что потратят две рупии, которые им обещали за сегодняшнюю работу. Несколько раз они уточняли у господина Прашанта, как именно следует вести облаву. Народ подобрался разный, всех возрастов и размеров, но каждый хотел пригодиться и надеялся выгнать из лесу пару-тройку людоедов. За последнюю неделю этих волков видели уже несколько раз – они охотились парами или небольшими стаями, иногда по четыре особи в стае, и прятались в длинном овраге, куда уходило русло высохшего ручья. Скорее всего, там они отсиживались и сейчас.

Наконец загонщики двинулись по полям и грядам к дальнему концу оврага и скрылись из виду. Оттуда они должны были пойти обратно уже по оврагу и, если повезет, выгнать волков прямо на охотников.

Джипы, взметая клубы пыли, поехали к ближнему концу оврага. Однако выходов из оврага – равно как и входов в него – было несколько, и на каждый поставили по стрелку. Дальше начиналась открытая местность: ярдов двести пустоши, а потом иссохшие сельскохозяйственные поля и небольшие рощицы.

Господин Прашант изо всех сил пытался исполнять приказ Сандипа Лахири – забыть о присутствии великого, достославного, дважды рожденного чиновника ИАС[12]. Он натянул тряпичную кепку, покрутил ее на голове, набрался храбрости и наконец сообщил людям, где они должны сидеть и что делать. Сандипа и Мана попросили занять позицию возле самого узкого и крутого выхода; по мнению Прашанта, волки вряд ли выберут этот неудобный путь – здесь не разбежишься. Полицейских стрелков и наемных профессиональных охотников тоже рассадили по местам, в скудной и знойной тени небольших деревьев. Все стали ждать облавы. В воздухе не было ни ветерка.