Екатерина Бурмистрова
Солнце
Огромный полукруг алого солнца начал таять на железном краю Стены.
Егор швырнул лопатку в ящик и принялся отряхивать одежду.
– Как тебя… Андрей, да? Составь мне компанию, будь любезен. Я хочу сегодня поужинать на воздухе и распорядился приготовить на две персоны.
Мама Егора прислала нам ужин на подносе, накрытом двумя салфетками, стоявшими домиками над тарелками. Мы уселись прямо на ящики с инструментом, и я тотчас закурил, чтобы скрыть замешательство перед содержимым подноса. Егор заглянул под белоснежный краешек, с легким укором сказал: «Мама!» и, благодушно вздохнув, повязал себе салфетку. Я медленно сделал то же самое.
Егор приподнял изящную, почти кокетливую крышку на супнице и перевел на меня потеплевший взгляд.
– Ты ешь тяжелую пищу?
Я пожал плечами.
Мы с Егором уже две недели утрамбовывали вечно осыпающуюся западную часть Дома. Я вставал немного раньше, пережидал, пока наша часть на несколько минут отъедет от западной, и когда они снова смыкались, переходил на их сторону.
Егор с семьей жил на лучшем, предпоследнем этаже. На последнем жили наблюдатели. Кто-то рассказывал, что летом Солнце заглядывает в такие квартиры на целый час. Егор спускался на работу прямо из подъезда, делал несколько шагов влево и – вот он, фронт работ – неровные впадины на уровне первого этажа. Я заполнял их глиной и лежавшими вокруг комьями земли, а Егор ровнял и доводил до гладкости, напевая какую-то иностранщину.
На второй день я не удержался и спросил:
– А вас-то зачем погнали?
– То есть? – вежливо удивился Егор, – кого это «нас»?
– Ну, тебя-то кто работать заставляет?
– Я сам так решил. Вообще, меня папа еще в детстве записал в полк, так что я уже офицер. Но этим летом я им предъявил ультиматум: либо работаю, как обычный солдат, либо ухожу в свободные художники.
Мы продолжили работу, но через минуту я признался:
– Я вот тоже рисую немного…
– Почему «тоже»?
– Ну, ты сказал, что хочешь стать художником.
– Нет-нет, это я в гипотетическом смысле. В плане ухода в неоплачиваемую профессию. А в каком жанре рисуешь? Пейзаж, портрет?
– Рисую, в основном, солнце. Оно к нам очень редко заглядывает.
– А где можно посмотреть работы? В твоей мастерской?
Я медленно кивнул.
После заката мы пошли к восточной части.
– Неужели это самый, самый край Дома? – взволнованно говорил Егор, держась за осыпающиеся стены, чтоб не свалиться. – Никогда не думал, что попаду сюда.
Егор так никогда не узнает, что та полутемная комната, куда я привел его после работы, – моя квартира. Это наша на двоих с Порфирием кухня-спальня-гостиная, это приемная Порфирия по мелкому ремонту и, в последнюю очередь, моя мастерская.
Впрочем, Егор нашел обстановку романтичной.
– Прямо Монмартр, – с легкой завистью сказал он, протискиваясь в наш лаз. Пока он оглядывал двери соседей, я успел живописно расставить холсты у стен и водрузить посередине мольберт.
Егор немного походил по комнате, аккуратно обходя землю, успевшую влететь в окно. Кроме картин он внимательно осмотрел наш бугристый потолок, пригляделся к приемному окошку на двери с подписанными рукой Порфирия часами работы (лицо его выразило научный интерес) и спросил, как выйти наружу. Я отодвинул засов и пошел провожать его до стыка половин Дома. Прощаясь, Егор серьезно сказал:
– Я совсем не знал тебя. Жаль, мама не видела твоих работ, она любит авангард. Но если на нашей половине пройдет выставка, мы придем всей семьей. Ты – талант. Позволь пожать руку.
Никто не может сопротивляться подобным словам, и я не стал исключением. Так началась дружба двух разных половин Дома.
С утра мы по большей части работали молча, но после обеда Егор обычно начинал монологи. Он вообще любил пофилософствовать вслух:
– Почему полдома отъезжает два раза в день – с рассветом и закатом? Почему наши квартиры сотрясаются, а иногда рушатся?
Первый раз я решил ему ответить, но оказывается, это был риторический вопрос, поскольку сначала он меня не допускал до рассуждений о таких материях. Перебив меня, Егор ответил сам себе:
– Существуют несколько точек зрения по этому поводу, я же не разделяю ни одной.
Он сделал паузу и посмотрел на меня.
– Ну? – спросил я.
– Что до меня, так я уверен: встряхивание есть перемещение материи, которая постоянно меняется.
– Так-так, – сказал я. (Так обычно говорил Порфирий, поглядывая на мои «солнца» и силясь их понять). – Ну, а мы сами встряхиваемся?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.