Также обстоят дела и с книжными умениями. Одно дело вызвать град, чтобы крестьянам на полях урожай попортить, совсем иное, такие ледыхи наворожить, какими она едва Вокчупана не прикончила.

Путла шлёпала губами, словно повторяя в очередной раз звучание бессмысленных слогов, а на деле чуть слышно обозначая волшебные буквы, так, чтобы они не проявили ненароком своей силы. Не хватало ещё, чтобы Стёпка угадал, какое значение имеют складывающиеся в слога буковки. Хотя, Стёпке было не до того. Он дразнил Чуку, стараясь ухватить её за хвост, уворачиваясь от щёлкающих зубов и совершенно не вспоминая, как его волочили по лесу к дикой избе. Поверил малец, что Путла его не съест, и немедленно оборзел. Конечно, Путла ворованного мальчишку съесть не может, а вот Чука так очень даже.

Довольно скоро многие буквы обозначили свою суть, и Путлу взяло сомнение. Одно дело, когда умеешь, как следует ворожить, совсем иное, когда только учишься и, хочешь — не хочешь, делаешь ошибки. Опытную колдунью на хромой козе не объедешь, а сейчас только попади на зуб Вокчупану, мигом останешься без книги, а то и без головы. Значит, на учёбу нужно из леса уходить.

В деревне — ещё хуже. Там не то, что Путла, а всякий человек на виду, и любого бродягу подозревают в ведовстве, особенно, когда с приходом новичка начинаются дела сомнительные. Значит, надо бежать в город. Из своих там никто не бывал, но говорят, в городе такое творится, что никто ни на кого глазом не покосит. Колдовства от баловства там не отличают, и потому в городе скрываться самое милое дело. Главное, чтобы Путлу от человека никто не отличил, но на это у Путлы книга есть, и оборотничество Путла прежде всех заговоров изучила.

Путла растолкала Стёпку, который, наскучив играми с Чукой, прикорнул на моховой подстилке.

— Вставай, бездельник, домой пора.

— Да ну, мне тут больше нравится. Дома батька выпорет для начала, за то, что овцы у меня разбежались, а потом сюда же пошлёт овец искать. Не пойду я.

— А кормить тебя кто будет?

— Я сам. Кубышку с мёдом я нашёл, знаешь, как вкусно!

— Ах ты, негодник! Ты бы ещё мухоморы съел!

— Мухоморы сама ешь, а я не буду.

— А что же ты будешь?

— С Чукой играть буду.

— Давай, играй. Только как бы тебе без головы не остаться, — Путла притянула к себе Чуку и принялась развязывать узел на длинном Чукином ухе.

— Ты это чего? — испуганно спросил Стёпка.

— Это у Чуки узелок завязан, чтобы она тебя не съела. Теперь, давай, играть начинай.

Чука оскалилась, одним прыжком достала Стёпку и повалила наземь. Степка завопил, пытаясь высвободиться из Чукиной хватки.

— Пусти, тебе говорят! Я домой пойду!

— Так-то лучше. Давай руку и пошли.

— Руку зачем?

— Чтобы ты не сбежал. Тут места такие, заплутаешь, так и ворон твоих косточек не отыщет.

Ушли совсем недалеко, как из кустов выскочил Вокчупан, не иначе, как нарочно там прятавшийся.

— Далеко собрались?

— Домой. Что я мальчишку у себя навсегда оставлю? Его, уж, небось, ищут.

— Песни-то выучила?

— А как же. Все жалостные, одна другой печальней. «Матушка, ты моя, что во поле пы-ы-ы-ы-льно?»

— Ничего не скажешь, пробирают твои песни до самой селезёнки. Ты, когда петь захочешь, в Мокрижники уходи, там и пой.

— Там кроме лягушек никого нет. Кому я петь буду?

— Лягушкам и пой, а меня избавь.

— Ещё просить будешь, чтобы я тебе спела.

— Это потом, а пока, дай-ка сюда Стёпу. Заговорить его надо, чтобы он ни про тебя, ни про меня никому рассказать не мог.

— Нежто я его не заговорила? Мальчишка шебутной, без заговора такого выпускать нельзя.

— Ничего, дважды оно верней будет.

Всё сложилось удачно. Старый колдун заговорил Стёпке память и убрёл восвояси, а Путла пошла, будто бы выводить пастушонка из леса. Сам Вокчупан из чащи носа не высовывал, и чем Путла собиралась заняться, избавившись от Стёпки, даже не догадывался. Хорошо иметь дело с обитателями чащи; все они, даже самые хитрые и разумные, на поверку оказываются простецами, и дурить их — одно удовольствие.

Путла со Стёпой выбрались из кондового леса. Стёпка шёл, как замороженный, да он и был заморожен.

— Ты тут овец пас, когда тебя Чука схватила?

— Ага.

— Вон они, твои овечки, по кустам разбрелись.

— Ага.

— Давай, гуртуй их и в деревню гони. Все они на месте или нет, это тебе судить. Ну да, там разберёшься. А меня ты не видел, нигде не был, бегал по лесу, овец искал. Всё понял? Тогда, беги.

Степка умчал, а Путла потихоньку двинулась к тракту, бормоча заклинания, которые только сегодня выучила. Главное из них, то, которое отшибает память. Путла понимала, что поначалу она наделает дурных ляпов, и оставлять за собой такой след ей совершенно не хотелось.

Выйдя на тракт, Путла первым делом изменила внешность. Что годится для леса, негодно для дороги. А потом уже принялась пылить босыми ногами по сухим колеям.

— Эй, красавица, далеко собралась?

В первый миг Путла перепугалась, что её узнали, и сейчас придётся драться за спасение своей жизни, но уже в конце мига она поняла, что колдовство действует, и тот, кто едет на телеге, видит кого угодно, но не Путлу. Скорей всего, он видит некую красавицу, и это хорошо.

— В город, — отозвалась Путла и сама удивилась, какой у неё, оказывается, нежный голосок.

— Ну, садись, подвезу.

Путла уселась на краешек телеги. Ехать оказалось не в пример приятнее, чем идти пешком.

— Что ж ты налегке в город отправилась? Даже малого узелочка не собрала.

— Так получилось.

А что ещё отвечать? Что с собой волшебная книга есть и больше ничего не нужно? Незачем доброму старичку про чудесную книгу знать.

— Родные выгнали или сама ушла?

— Сама.

Вот так потихонечку узнаётся кое-что о жизни вне леса.

— В городе хочешь прислугой устроиться?

— Как получится.

— Получиться, милая, у тебя может одинако. Под хозяина лечь или под хозяйского сынка. А потом хозяйка осерчает и тебе от дома откажет. И начнётся всё по-новой, только сама будешь поистасканней и уже не такой красивой. Дорога тебе будет сначала в весёлый дом, а потом нищенкой на паперть. Так что, ежели есть куда возвращаться, возвращайся сейчас, пока всё у тебя при себе.

— Некуда возвращаться.

— Ну, как знаешь.

Телега качнулась на ухабе, возница неловко ухватил Путлу за руку, и оказалось, что всё волшебство держится, покуда никто Путлы не коснулся. Немедленно ей вернулся прежний облик, которого и чащобные обитатели опасались.

Старик дико вскрикнул, пал с телеги и окарачь пополз в кусты. Путла ухватила вожжи и погнала лошадь подальше от нехорошего места. Пусть возница думает, что у него удар приключился. А телегу с лошадью потом найдёт, Путле они ни к чему.

Город надвинулся неприметно, застава с полосатым бревном поперёк пути, сразу позадь заставы несколько грязных кабаков, а по другую сторону дома, мало, чем отличающиеся от деревенских изб. Потихоньку домишки становились наряднее, а там и каменные строения начались: казармы, больница, присутственные места, богатые купеческие дома за высокими заборами в окружении яблоневых садов.

Путла остановилась возле двухэтажного строения. Над воротами красовалась вывеска, которую Путла прочла по слогам: «трак-тир». Значит, здесь проезжающий может поесть и переночевать.

Слуга в белом переднике подбежал к повозке, взял лошадь под уздцы. Следом подошёл хозяин в сюртуке брусничного цвета.

— Откуда ты такая взялась, в одном исподнем?

— Я с дядюшкой ехала, — принялась врать Путла, — а он с чего-то зашумел, а потом с телеги соскочил и убежал. Мне и пришлось ехать одной, не ночевать же посреди дороги.

Трактирщик поворошил сено на телеге, вытащил бутыль в штоф размером. Бутыль была вскрыта, но отпито или отлито из неё не слишком много.

— Понятно, с чего твой дядюшка зашумел. Завтра протрезвится и явится за лошадью-то. У тебя деньги есть?