Историкам, занимающимся лишь исследованием конкретных событий, причин и разумных целей, этот ад фантазии может показаться безумием. Они могли бы доказать, что политические и исторические сдвиги определяются только реальными, материальными интересами. Однако и фантазии могут достигать силы причин, если закрепляются в убеждениях, предрассудках и ценностях социальных групп. Фантазии также являются важным симптомом надвигающихся изменений в политике и культуре. Особого рода фантазии, рассмотренные в этой книге, созрели внутри крайне правого крыла политического спектра и касались создания аристократической элиты, искоренения ущербных существ и установления нового мирового порядка. Истоки этого движения лежат в стороне от основного русла рациональной политики XX века, и выяснение их природы требует иных, более глубоких источников вдохновения. Анализ фантазий, породивших такое движение, может дать новые ответы на старые вопросы. Настоящее исследование представляет собой исторический обзор биографий, доктрин и культовой практики ариософов, Гвидо фон Листа (1848–1919) и Йорга Ланца фон Либенфельса (1874–1954), а также их последователей в Австрии и Германии. Ариософы, начавшие свою деятельность в Вене, незадолго до Первой мировой войны, соединили народнический (volkisch) немецкий национализм и расизм с оккультными идеями, заимствованными из теософии Елены Петровны Блаватской, – с целью предсказания и оправдания грядущей эры немецкого мирового порядка. В их работах описывался доисторический золотой век, в котором мудрые хранители знания толкуют оккультно-расовые учения и управляют расово-чистым обществом. Они утверждали, что существует враждебный заговор антигерманских сил (таковыми считались все неарийские расы, евреи и даже ранняя Церковь), стремящийся разрушить идеальный немецкий мир, освободив негерманскую чернь для фальшивого равенства незаконнорождённых. История, с её войнами, экономическими кризисами, политической неопределённостью и ослаблением власти германского начала, изображалась ими как результат расовых смешений. Для противостояния современному миру ариософы основывали множество тайных религиозных обществ, посвящённых возрождению утраченного эзотерического знания и расовых достоинств древних германцев, созданию новой всенемецкой империи.
Ариософы были культурными пессимистами. Очевидна связь между их фантазиями и разочарованиями немецких националистов в Габсбургской империи Австро-Венгрии на исходе XIX в. Стремительная урбанизация и индустриализация, конфликт славянских и немецких интересов в многонациональном государстве, католицизм, возникновение австрийского движения пангерманизма под руководством Георга фон Шёнерера, мода на социальный дарвинизм и его расистские выводы также существенно определяли мышление ариософов. Оккультизм в их доктринах играл весьма существенную роль сакрального оправдания их крайних политических позиций и глубокого неприятия действительности. Фантазии ариософов фокусировались в идеях элитарности и чистоты, в тысячелетних образах золотого будущего нации.
Это введение должно подготовить почву для детального изучения ариософии, возникшей в XIX в., в переплетении национализма, антилиберализма, культурного пессимизма и расизма. Нашей точкой отсчёта станет народническое (volkisch) движение, объединившее эти концепции в приемлемую идеологическую систему. В своих исследованиях народнической идеологии Джордж Л. Мосс отмечал духовные коннотации слова «volk». В XIX в. для немцев этот термин значил много больше, чем буквальный его перевод словом «народ»: оно означало национальное единство, одушевляемое общей творческой энергией. Предполагалось, что эти метафизические качества определяют уникальный культурный статус немецкого народа. Идеологическую окраску слово «volk» получило по двум причинам: во-первых, эта культурная ориентация была результатом крайне медленного объединения Германии; во-вторых, она была связана с широко распространившейся романтической реакцией на современность.
Раздробленность Германии проявлялась в мозаике маленьких королевств, княжеств, герцогств, составлявших вместе с более крупными государствами, Пруссией и Австрией, Священную Римскую империю германской нации, вплоть до её формального распада в 1806 г. После поражения Наполеона положение резко изменилось. Возникла свободная Немецкая конфедерация, и государствам, входящим в её состав, была предоставлена возможность независимого развития. Если итоги Венского конгресса в 1815 г. разочаровали немецких националистов, то после революции 1848 г. рухнули все их надежды. Ввиду затруднений в движении к политическому объединению, немцы напряжённо искали национального единства в культурной сфере. Это стремление обнаружилось ещё в конце XVIII в., когда писатели предромантического движения «Буря и натиск» обретали немецкую верность себе в народных песнях, обычаях и старой литературе. Идеализированный образ средневековой Германии взывал к духовному единству, если уж политические его формы не были досягаемы. Этот упор на прошлое и традиции придавал причинам объединения глубоко мифологический характер.
Когда Бисмарк провозгласил прусского короля немецким кайзером нового Второго рейха в 1871 г., многим казалось, что национальное единство наконец победило. Однако новое государство быстро разочаровало значительную часть немцев. Напряжённое ожидание единства питалось утопическими и мессианскими настроениями, которые не могли быть удовлетворены прозой реальности общественного управления и дипломатии. Повсюду чувствовалось, что политическое объединение под началом Пруссии не принесло с собой того патетического национального самосознания, которого с такой силой жаждали. Кроме того, новый Рейх лихорадочно был озабочен созданием промышленности, строительством городов, а этот процесс выглядел весьма материалистическим, и более того – он разрушал патриархальную крестьянскую Германию, излюбленную идиллию романтических грёз о немецкой подлинности. Средневековая фигура кайзера и его современные броненосцы, модерновый стиль архитектуры символически воплощали напряжение между старым и новым во Втором рейхе. На дворцовое великолепие и помпезность уличных фасадов надвигались реалии индустриальной революции.
Исключение Австрии из нового, объединённого Пруссией Рейха, огорчило националистов в обеих странах. Но Бисмарк строил усиление Пруссии на военном поражении Австрии, чем вызвал её уход от немецких дел. Позиция немецких националистов в Австро-Венгрии с этого момента становится затруднительной. В 1867 г. венгры получили политический суверенитет внутри двойного государства. Рост пангерманского движения в Австрии в последующие десятилетия отразил проблему австрийских немцев в государстве, состоящем из них и славян. Их программа предлагала отделение немецких провинций Австрии от многоязычной империи Габсбургов и включение их в новый Рейх, невзирая на границы. Этот план и был до конца осуществлён позднее – присоединением Австрии к Третьему рейху в 1938 г.
Народническая идеология включала в себя также и общую реакцию на современность. Германия и Австро-Венгрия сильно отставали в развитии от западных экономик. Сохранение докапиталистических отношений и учреждений в этих странах свидетельствовало о том, что модернизация явилась бы насилием в отношении к людям, всё ещё связывавшим себя с традиционным, сельским укладом. Многие презирали новое, поскольку растущие города, появляющиеся как грибы, заводы разрушали сложившиеся сообщества и лишали людей чувства безопасности и надёжности. Либерализм и рационализм также отвергались, поскольку они стремились демистифицировать освящённые временем порядки, разоблачить привычные авторитеты и предрассудки. Эта ненависть к современности присутствует в трудах трёх основных немецких националистических пророков: Пауля де Лагарда, Юлиуса Ланге и Артура Мёллера ван ден Брука. Расизм и элитаризм составляли основное содержание народнической идеологии. Факт расовых различий использовался для утверждения необходимости разделять по качествам нации на высшие и низшие. Антропология и лингвистика предлагали практические стандарты для классификации рас, и эти стандарты стали главным элементом в идеологических восхвалениях германской расы. Внутренние моральные качества связывались с внешними характеристиками расовых типов: поскольку арийцы (и германцы тем самым) были голубоглазы, светловолосы, высоки и хорошо сложены, они оказывались также благородными, наделёнными чувством чести, отважными. Дарвинистская идея эволюции через борьбу видов также использовалась для того, чтобы доказать, что высшие чистые расы должны доминировать над смешанными, низшими. Расистское мышление способствовало возникновению антисемитизма. Консервативный гнев на разрушительные следствия экономических изменений обретал выход в поношении евреев, на которых взваливалась вина за упадок традиционных ценностей и порядков. Расизм указал на то, что евреи не являются религиозным сообществом, но биологически отличаются от других рас.
