Звонок в дверь прозвучал, когда я уже потеряла надежду получить свою пиццу. Курьер изрядно опаздывал. Сообщение «Заказ в пути» пришло час назад, и с того времени мой желудок не переставал гневно рычать. В глазок, естественно, я не посмотрела, хотя… если бы и посмотрела, то ничего сделать бы не смогла.

На пороге стоял Горцев, и выражение его лица не сулило ничего хорошего, скажу больше – клятвенно обещало большие неприятности. Дергаться, прятаться или убегать было бессмысленно, поэтому я не сдвинулась с места.

– Ну, привет, Ксения Игоревна, – произнес он и шагнул вперед.

Мне удавалось скрываться почти полгода. Не скажу, что я наслаждалась этим временем. Нет ничего хорошего в том, чтобы постоянно менять квартиры, районы, города. Прятаться, одеваться в нелепые одежки, носить медицинские маски и кепки, закрывая лицо, использовать одну наличку, которую привозили родственники. Естественно, ни о какой учебе, работе или развлечениях речи не шло. Меня обеспечивали родители и, если честно, мне уже поднадоела подобная жизнь.

Тогда, на Родосе, все казалось простым и понятным. Я в своем мире, скоро прилетит мама или папа, заберет меня домой, и опять все будет хорошо. Единственное, что сообразила, когда зарядила телефон в кафе, – позвонила маминой коллеге, а не маме, тем и дала себе фору в полгода. Как потом оказалось, не напрасно: за нашим домом следили, телефоны родителей прослушивались.

Мама по своим каким-то дальним каналам нашла знакомую знакомой, отдыхавшую в тот момент в Греции. Пятнадцать евро дали мне возможность прожить кое-как два дня, питаясь кофе с булочками и ночуя на пляже, пока та не приехала ко мне в Монолитос. Как меня вывозили из Греции – отдельная эпопея. Сначала в Турцию, потом в Белоруссию, из нее уже в Москву. Точнее, не в Москву – отправили в деревню к двоюродной бабушке по маме. Понадеялись, что на таких дальних родственников слежка не распространяется.

– Вскоре, думаю, совсем снимут, – произнес папа, когда мы всей семьей собрались под одной крышей, – после твоего исчезновения прошло три месяца. Раньше они даже на работу провожали, а сейчас оставили одну машину у подъезда. Мы даже не уверены, прослушиваются ли еще телефоны. Если поначалу мы явно слышали щелчки при разговорах, то сейчас ничего такого.

– Но если я где-нибудь появлюсь со своим паспортом, они сразу же обнаружат. – Я была так рада видеть маму, папу, брата, дедушек и бабушек, что не могла усидеть на месте. Постоянно перемещалась по комнате: то к маме прижмусь, то брату волосы взлохмачу, по поцелую бабушку в щеку.

– Значит, будешь работать по-серому, а пока попутешествуешь по европейской части России.

Первую квартиру мне сняли в Калуге, затем я переехала в Подольск, а следующим местом жительства стала Рязань. Снимали жилье на имя подруг мамы или друзей папы.

Пришлось рассказать все. И про другие миры, и про доминов, и про пари. Почему-то возможность забеременеть от родственника императора родителей не испугала, гораздо больше испугала моя будущая слепота. Наверное, из двух зол они выбрали меньшее. А мама вообще заявила:

– Нужно было остаться и делать операцию. Ребенок, даже от нелюбимого человека, – это радость. Где раз в неделю, там и два, и три. Мозги у тебя есть, ты умная и хитрая. Выкрутилась бы.

Спасибо, мамуля. Я была малость поражена ее цинизмом. Я рвалась домой, а родители, узнав, что в левом мире могут вылечить мои глаза, попеняли, что ушла оттуда. И еще… Я никогда не считала себя умной и хитрой. Правда, всегда добивалась своего. Иногда капризами в детстве, иногда лестью, а иногда… Вот черт!

В детском саду у меня была любимая кукла. Проблема в том, что она была любимой не только у меня. Чтобы оградить от поползновений других девочек, я сказала им, что ночью кукла оживает и приходит во сне к тому, кто с ней играет. Сама видела – у нее вырастают длинные клыки и когти. Надо ли говорить, что охочих играть с ней поубавилось.

А в десятом классе мы с Ленкой, моей одноклассницей, боролись за право вести школьный блог. Обе были отличницами и активистками, нас хвалили учителя, они и предложили соревнование: чья статья наберет больше лайков, тот и будет главным редактором. До статей дело не дошло – подвернулся путь легче.

Однажды я увидела Лену подкуривающей сигарету на заднем дворе между мусорными баками. Я не стала игнорировать такой жирный кусок шантажа, который сам приплыл в руки.

– А как же твоя чудесная статья о вреде курения, за которую ты получила высший балл по литературе? – медовым голоском поинтересовалась я, предварительно щелкнув телефоном. Моя соперница побледнела до синевы. Сигарета выпала из ослабевших пальцев.

– Давай ты снимешь свою кандидатуру, а я никому не покажу двуличную курящую отличницу? – насмешливо предложила, помахав айфоном.

Первая проба шантажа была удачной, тогда у меня не возникло ни угрызений совести, ни стыда, ни чувства вины. Сейчас я, наверное, постаралась бы победить честно, но в подростковом возрасте я лезла напролом, как бронированный танк.

Стоп… А не об этом ли мама говорила?

Еще, что меня реально беспокоило, – это что я так и не смогла закончить универ. И уже не закончу. Обидно. Чтобы совсем не сойти с ума от скуки, я начала вести небольшой бложек и давать вредные женские советы: как безболезненно расстаться/помириться/поругаться с парнем, ликвидировать соперниц, избавиться от токсичных подруг. Подписывалась «Умудренной опытом». Подписчиков было немного, да я и не стремилась прославиться – просто тренировалась, чтобы не забыть наработки по журналистике.

А однажды ко мне приехала мама и осталась ночевать. Она привезла кучку евро по двадцатке, дорогущую золотую брошь девятнадцатого века, усыпанную изумрудами, которая в нашем роду передавалась из поколения в поколение, и серьезный разговор, затянувшийся до глубокой ночи.

Мама принялась уговаривать меня уехать. Не в другой город или страну, а уйти навсегда в левый мир. Я догадывалась, чего стоило родителям решиться на такое. Мама смотрела в сторону и поджимала губы, как делала обычно, когда сдерживала слезы. Папу вообще оставила дома, так как в нашей семье он был слабым звеном – мог и расплакаться.

– Пока сможешь, будешь отправлять нам письма, – я догадалась, зачем она привезла евро, – но при первой же возможности сделай операцию. Я бы сказала, что можно жить и слепой, иметь семью, детей, работу. Но это будет ущербная жизнь, давай говорить честно. – Голос мамы задребезжал. Она глубоко вздохнула, выпрямилась и продолжила: – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась с нами. Хочу радоваться твоим успехам, первой работе, зарплате. Хочу организовать твою свадьбу, выбрать самое красивое платье, вести тебя к алтарю. Хочу стать бабушкой, свекровью, ворчать на твоего мужа, забирать внуков на выходные. Хочу всю жизнь с тобой, моя любимая девочка…

Какой бы ни была мама железной леди, все-таки не удержалась – из ее глаз потекли слезы. Я же давно не сдерживала их, футболку на груди можно было выжимать.

Первым чувством, которое охватило меня после ее слов, было неприятие. Нет! Никогда я не покину свой мир. Останусь до конца, и плевать на все. Скажу родителям, что проход не открылся ни разу за все время…

– Птенец должен вылететь из гнезда, иначе он не взлетит…

– Вот только не нужно твоих психологических приемчиков… – всхлипнула я.

Мама ласково улыбнулась. Я всегда ею восхищалась, она была сильной, уверенной в себе, знала ответы на все вопросы, даже блефовала убедительно. Я видела, как ей сейчас больно и тяжело, от этого тяжело становилось мне.

– Ксюш, родители хотят, чтобы их ребенок был здоров и счастлив, это естественно. Ты не сможешь быть счастливой слепой, я тебя знаю.

– Смогу, – произнесла дрожащим голосом. Мама отмахнулась от моего нытья.