Басист будто по выражению лица догадался, о чём я подумал, и добавил.

— Не, а чем я хуже? Тоже хочу ещё раз! — он хохотнул, явно ни на что не рассчитывая.

И, хоть мой язык успел окостенеть от долгожданного короткого затишья… я было подумав, что самое страшное позади, всё равно нашёл, что ему ответить.

Парни тихо улыбались от шуточных требований Андрюхи, а я, облокотившись об стол, спрятал рот за ладонями и продолжил сквозь них бубнить.

— Ты прав, нужно при всех. Прости меня, Андрюх. Позор мне… что усомнился в лучшем друге.

Я боязно покосился в сторону замеревшего басиста и понял, что даже его бородка грустно осунулась вместе с опустившимися уголками губ.

— Нет… не позор. Ты, Лёнчик, мужик, раз перед всеми извинился. Я не ожидал от тебя такого широкого жеста… Думаю, все не ожидали.

— Да, удивил, — кивнул Гриша.

Я взволновался от дружеских комплиментов. Суетливо потянулся к графину, наполнил стакан, чуть расплескав воду на скатерть, быстро впитавшую капли, и залпом осушил. Когда я шёл сюда, даже не мог помыслить, что мне выдастся возможность всё исправить. Ни сегодня, ни когда-либо… Я не решался об этом и мечтать, строить планы на внезапно освободившуюся до конца дней жизнь. Но теперь, покаявшись… проматывать её станет гораздо легче.

Сжимая в руках опустевший стакан, я наблюдал, как тлеет в груди от неожиданного облегчения.

— А можно всё-таки узнать, кто аноним? — заговорил Юра в телефоне, прервав тишину. — Так, для справки… кто-то из команды? Операторы там, визажистки, танцовщицы?.. Не говорите только, что это была Никольская.

Мы с басистом тяжело переглянулись, и он уже раскрыл рот, чтобы всё, наконец, объяснить. Но занавес вновь распахнулся. К нам вошёл официант, направившийся в угол к рюкзакам, и я вдруг понял, что парень ставит к ним чужую сумку.

В следующее мгновение в нише показалась краснощёкая девушка с торчащими из кос наэлектризованными волосами. Никольская.

Моё сердце болезненно заколотилось от одного её узнанного силуэта, что я не мог видеть всю зиму. Дыхание участилось, а упрямый взгляд, пытающийся против моей воли скользнуть хоть раз по её родным глазам, мучительно заплутал поблизости приоткрытых розовых губ. Они потрескались и подрагивали, видимо, от мороза, и от этого зрелища всё моё тело изнывало желанием сорваться с кресла и встретить Еву согревающим поцелуем.

Но вместо этого я нашёл в себе немного сил хладнокровно отвернуться к пустому поблёскивающему стакану, что крутил в тревожных руках. Поплыл мыслями, стараясь унять вздымающуюся грудную клетку. Официант получил отказ на предложение принять заказ и вышел. А Никольская всё также стояла на прежнем месте, словно стыдясь приблизиться к общему столу.

— Извините… я опоздала, — бледно сообщила она.

Никогда бы не подумал, что этот безжизненный голос принадлежал Мисс Кисс. Я даже моментально оказался близок к тому, чтобы решить, что Ева тоже страдала в разлуке со мной, и поступиться опасениями на её счёт. Но лишь продолжил уговариваться себя держаться. Не вестись на актёрскую игру и беречь привычное, уже ставшее укромным уныние.

По тому, как щекотливо раздалась тишина, я понял, что она сейчас скажет…

— Вы спрашивали, кто он… Это я. Я анонимный журналист. Я одна добывала все эти сплетни. Уходила за кулисы на фестивале. Пробиралась на мероприятия. Больше никто к этому не причастен… Только я.

Не выдержав накала правды, что девчонка смело озвучила без прелюдий, я глянул на не движимого Юру, заточённого в экран, и Дрона, у которого всё шире раскрывался один видимый мне глаз. Лекса уже знал, что скажет Никольская, не удивился ни на секунду. Только печально поглядывал на неё из угла. Гриша предпочитал мрачно пялиться в тарелку и тыкать выпирающим за щекой языком.

И Андрюха смиренно выслушал, помолчал. Пока не разродился на угрюмый комментарий.

— М-да. Мы к тебе как долбанные гномы к Белоснежке… А ты, оказывается, Злая Мачеха?

Я ненадолго остановил неподъёмный взгляд на её жёлто-зелёных сверкающих глазах, и больно сглотнул ком. Ева выглядела так жалобно… как в ту ночь, когда вышло её разоблачение в блоге.

— Зачем ты всё это делала? — просипел я. — Кто ты такая?

Мы неосторожно заглянули друг другу в глаза. Попеременно теряя терпение, посматривали ниже и как-то робко возвращались обратно к чёрным зрачкам, петляя по лицам.

Она немного изменилась. Стала меланхоличнее и приобрела неизгладимые черты человека, осмысливавшего многое. Заполучила отпечаток взрослости и вряд ли уже походила на ту девчонку, которая могла задрать перед незнакомцем майку или ехать зайцем на тур-автобусе… Видимо, Еве пришлось многое сыграть передо мной.

Но, заметив, как привычно томно подрагивают её ресницы, я вдруг осознал, насколько был плох и одинок в её отсутствии.

Никольская первая не выдержала. Прикрыв веки, едва заметно выдохнула, и двинулась ближе к столу. Опустилась на кресло рядом, нечаянно прислонившись ледяным коленом к моему и тут же напрягла его, чтобы удержаться от нелепого соприкосновения.

Я чуть не тронулся умом. От неё веяло уличным холодом и до занывания в груди стойким запахом ирисок.

— Мой отец — известный журналист, — стальным голосом начала Ева, избегая внимательных глаз. Я стиснул челюсти от факта, ударившего мне, словно обухом, по башке. А поискать в интернете я не догадался… — Он сделал себе карьеру в Европе, здесь вы про него не услышите. И… я мечтала пойти по его стопам. Всё моё детство прошло в разъездах по разным странам, отец брал интервью даже у Билла Гейтса, у Опры. Писал про жизнь владельца чайной мануфактуры в Китае. Писал про известных людей и о тех, кто без его сюжетов навсегда остался бы в тени. Я мечтала быть, как он… Но, видимо, оказалась недостаточно умна и хороша для этого… Я практически всё детство провела на домашнем обучении, которое мне организовали родители. Из-за бесконечных переездов, смены учебных программ, я считаю, что получила комнатное образование. Так и есть. Мне везде находили русскоязычных преподавателей-воспиталок, которые давали уроки только, чтобы сводить концы с концами. Это я сейчас понимаю… Я могла бы изучить столько языков, живя за рубежом… Мама, правда, делала вид, что я словно из института благородных девиц, очень этим гордилась… Читаю художественные книги, изучаю этикет, беру уроки по вокалу и сольфеджио. Она хотела вырастить божий одуванчик. Покладистую жену для кого-то очень богатого — считала, что это залог женского счастья. Красивую и русскую быстро возьмут в жёны… А они, между прочим, эти благородные девицы, знали не один язык! Мне с ломаным разговорным английским стать журналистом казалось недостижимой мечтой!

Она так красиво говорила, что на мгновение я счёл эту профессию романтичной… А потом вспомнил, во что её превратила уже повзрослевшая девчонка.

— Я не осуждаю их… Куда бы мы не приезжали, родители везде потакали моим прихотям. Чтобы я и мама не напрягала извилины лишний раз, вся прислуга говорила на нашем родном языке. Мне довелось увидеть многие страны. Меня баловали. Правда, когда папа спалил, что учитель вокала даёт экстремальные техники, которые я выпросила, музыкальные уроки закончились. Не гоже девушкам, будущим жёнам, исполнять такую черноту! Отец не выносил, когда я выкрутасничала и спорила. А чем больше он запрещал, тем больше этого не выносила я!

Да… Теперь я примерно понимал, откуда росли ноги.

— После отмены музыки в моей жизни, мне оплатили репетиторов для подготовки к поступлению в академию журналистики. Правда, постоянно уточняли, не передумала ли я заниматься чепухой. Отец вообще сразу сказал, что с такими внешностью и характером лучше молчать. Либо на подиуме, где мозгов особо не надо, либо у плиты. Я всё ещё добросовестно готовилась. Потом родители, глядя на мои умственные потуги, решили проплатить место, чтобы я попробовала, узнала, что там ещё сложнее, и успокоилась. А уж когда я поступила и завалила первую сессию… папа так радовался. Был уверен, что я сама отчислюсь. Но я стала ещё тщательнее учить, ходить на пересдачи. Мне тогда только исполнилось восемнадцать и… отец сказал, что у него есть хороший знакомый. Он стал новым владельцем целого издательства в Брюсселе. Сказал, что будет здорово, если я, уже будучи студенткой, начну там практиковаться. Оставалось только стать Эдуарду женой, и он будет согласен исполнить все мои капризы. И я… согласилась. Думала, может, хоть замужем буду делать то, что мне нравится. Протерпела унижения полгода и сбежала в Россию. Ни в один ВУЗ здесь меня, конечно же, не взяли. А из всех рекламных агентств и даже газетёнок, в которые я попадала, меня вытуривали в среднем за неделю. С теми же словами, какими бросался папа: «вам, девушка, один путь — в модели». Это значило, что я глупая и взбалмошная!.. Только внешностью и удалась! И вот, единственное, что я хорошо умела, оставшись в Питере с голой жопой — это читать книжки и петь. Но, оказалось, чтобы зарабатывать столько, чтобы хватало на еду и квартиру, девушке хорошо петь — мало! Нужно ещё носить декольте!