Потом я услышала его рык:

— Господи, это еще хуже.

Я не поняла. Стоя на холоде, на игровой площадке начальной школы, глядя на разъяренного Чейза Китона, я еще не перешла от отрицания своего одиночества к тому, чтобы прочувствовать его до глубины души, отпустить мечту, ощутить, как во мне пульсирует боль, бьет так, как я знала, буду чувствовать всегда.

— Что хуже? — прошептала я.

— Ты. Гуляешь в одиночестве ночью по городу, полному байкеров, которые любят напиваться, шуметь и трахаться, и делаешь это в наушниках и с такой громкой музыкой, что не услышишь, как к тебе кто-то приблизится, даже если на нем будет гребаный колокольчик.

Конечно, он был прав. Теперь я слышала Эллу Мэй даже без наушников.

Быстрым движением большого пальца я поставила «айпод» на паузу, ответив Чейзу:

— Байкеры дружелюбны.

— Нет, Фэй, это не так.

— Но я живу здесь всю жизнь и встречалась с кучей байкеров. Они дружелюбны.

— Ага, местные не гадят там, где живут. А приезжим чужакам, плевать, где гадить. И если бы с тобой что-то случилось, местным байкерам пришлось бы бросить вызов чужакам, так как они причинили вред одному из них, поэтому, где бы они их ни выследили, там начался бы кромешный ад. Не говоря уже о том, что с тобой ничего хорошо не случится еще до того, как ты устроишь весь этот охеренный кошмар.

— Ты много ругаешься, — прошептала я, и его голова снова дернулась, а глаза снова сузились.

— Что? — рявкнул он.

— Ничего, — пробормотала я и закусила губу.

Его глаза опустились на мои губы, а затем снова скользнули вверх.

Внезапно моя рука оказалась в железной хватке, Чейз потащил меня за собой, заявив:

— Я провожу тебя до дома.

Поскольку он тянул меня за руку, а сам он был высоким, поджарым и мускулистым, мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Но я запротестовала, когда мои ноги задвигались вдвое быстрее, чтобы не отставать от его длинных шагов:

— Все в порядке. Правда. Я живу недалеко, и не буду слушать музыку.

Он резко остановился, дернув меня за руку, отчего остановилась и я, и склонил голову так, что его красивое лицо оказалось в дюйме от моего.

Его глаза были сердитыми.

Нет, яростными.

Я перестала дышать.

— Я… провожу… тебя… домой, — сказал он тихо, медленно, четко проговаривая каждое слово.

Я сделала единственное, что могла. Кивнула.

Он начал отодвигаться, его глаза снова сузились и, к еще большему урону моей способности дышать, притянул меня ближе. Его взгляд скользнул по моему лицу, а затем снова вернулся к моим глазам.

— Ты плакала? — спросил он все еще низким, но уже мягким голосом.

Я уставилась на него, и меня осенило, что он подвел нас ближе к тротуару, где в свете уличных фонарей мог видеть меня яснее.

— Нет.

И вот снова!

Очередная ложь!

Чейз уличил меня в ней, и он сделал это снова тем тихим, мягким голосом, который обычно придавал его низкому привлекательному голосу большую глубину и намного-намного большую привлекательность.

— Милая, у меня есть глаза.

Мне очень нравилось, когда он называл меня «милая». Он сделал это уже дважды, и оба раза это казалось подарком.

Конечно, он, наверное, всех созданий женского пола называл «милая». Так что это был не подарок. Это было сказано просто так. Неосознанно.

Я вдохнула и расправила плечи.

— Хорошо, Чейз. Я плакала. Но данный факт и его причины, тебя не касаются. И раз уж ты так горишь желанием исполнить свой долг блюстителя закона и убедиться, что я в безопасности, проводи меня до дома. Но давай пропустим допрос, если не возражаешь.

— А вот и характер, — пробормотал он.

— Что?

— Ничего, — все также пробормотал он, дернул меня за руку, и мы снова пошли.

Я хотела спросить, почему он бродит по улицам посреди ночи, но сдержалась. Я хотела спросить, где его внедорожник, так как высматривала его, когда мы шли по морозным городским улицам, и не увидела, но снова сдержалась. Я хотела попросить его отпустить мою руку, но и здесь я сдержалась.

Я просто шла рядом с ним, он крепко держал мою руку в своей большой, теплой ладони, и я пообещала себе, что не сделаю ничего глупого и драматичного. Вроде того, как позволила эмоциям и красивой, душераздирающей песни отправить меня на опрометчивую ночную прогулку. Которая никак не прояснила мои мысли под слова песни, неоднократно вывернувшей мою душу.

На самом деле, я решила (конечно, драматично), с того момента, как мы свернули в переулок к тупику, ведущему к моей квартире, что до конца жизни я буду слушать только оптимистичную музыку. Я так убеждала себя в принятом решении, что мне и в голову не пришло, что это не я веду Чейза в переулок, где живу.

Он вел меня.

Свернув в переулок, мы успели сделать четыре шага, когда услышали грохот.

Чейз тут же дернул меня за руку, оттесняя себе за спину. Отпустив меня, он шагнул передо мной и потянулся к бедру за пистолетом.

Но выглянув из-за него, я увидела, как из-за мусорного контейнера возле итальянского ресторана высунулась голова.

Я знала эту голову.

— Святой frak! — вскрикнула я. — Это он!

Услышав мой голос, мальчик из библиотеки рванул прочь, и я, не колеблясь, рванула за ним.

— Господи, Фэй! — взревел Чейз позади меня, но я продолжала бежать, размахивая руками и быстро перебирая ногами.

Я услышала стук ботинок Чейза, потом увидела, как он обошел меня и погнался за пареньком, который завернул за угол переулка. Чейз повернул за ним следом, затем я, а потом Чейз снова свернул на Мейн-стрит.

Я последовала за ними и увидела Чейза, который гнался за ребенком по Мейн-стрит.

— У тебя не будет проблем! — крикнула я. — Мы просто хотим помочь! Все в порядке!

Я продолжала кричать, когда парень быстро рванул по переулку и исчез, Чейз все еще преследовал его, и через несколько секунд он тоже свернул в переулок и исчез.

Не отставая от них, я выбежала на боковую улицу.

Через два квартала Чейз почти настиг мальчика, но тут он уперся руками о забор, перепрыгнул его и помчался через чей-то двор.

Чейз, не мешкая, последовал за ним и исчез во дворе.

Как только я туда добралась, мне потребовалось четыре попытки, чтобы взобраться на забор, усесться на него задницей и перекинуть через него ноги. У меня возникло ощущение, что при этом я порвала джинсы, но я свалилась на другой стороне и помчалась за ними.

В темноте заднего двора я потеряла их, поэтому остановилась и попыталась прислушаться сквозь свое затрудненное дыхание, надеясь услышать шум, который подскажет мне, в каком направлении их искать.

Я ничего не слышала.

Я стояла там долго.

Но по-прежнему ничего не слышала.

Frak!

Меня осенило, что я посреди ночи стояла на чужом заднем дворе, где не должна быть. Меня также осенило, что Чейз умчался за неизвестным нам ребенком, и не только я потеряла его, но и он потерял меня. И я понятия не имела, что делать.

Я дала Чейзу немного времени на случай, если он вернется, надеясь, что ребенок будет с ним, и мы сможем его согреть, накормить (он шарился по мусоркам!) и поговорить с ним, но Чейз не вернулся.

Так что я быстро вернулась по нашим следам (избегая забора и запоздало заметив, что на подъездной дорожке есть проход, и пошла тем путем, которым прибежала раньше). Я снова перешла на бег на случай, если у Чейза будут те же мысли, что и у меня, и он пойдет в том же направлении. Я также смотрела в оба, надеясь, что увижу либо Чейза, либо мальчика, а еще лучше, и того и другого.

Но никто из них так и не появился.

В конце концов, я добралась до лестницы, ведущей в мою квартиру, расхаживала возле нее и ждала.

Прошло около десяти минут. Увидев, как Чейз завернул за угол переулка и двигался ко мне, я отцепила «айпод» от одежды и засунула вместе с наушниками в задний карман джинсов.

Хотите верьте, хотите нет, но мужчины могли двигаться, как хищники. Я видела это по тому, как двигался Чейз.