— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он.

— Нет, спасибо, сержант. Просто небольшое личное дело. Мне нужно поговорить о нем с капитаном Херстом.

Сержант Тернер кивнул, проводил Тома глазами, а затем прошел через двор к сараю, где расположились его товарищи, и спросил:

— Кто-нибудь знает, что такое творится с Картером?

Тони Кук поднял голову и ответил:

— Нет. — А затем добавил: — Но ему на днях какое-то письмо пришло.

Сержант кивнул. Солдаты часто получали плохие вести из дома, но он не представлял, чем, по мнению Картера, тут может помочь капитан Фредди Херст.

Капитан Фредди Херст ничем помочь не мог. Когда Том вошел к нему, он выслушал его и сказал:

— То есть, если говорить прямо, Картер, вы втянули какую-то бедную девушку в скверную историю и теперь хотите успеть жениться на ней в последний момент?

— Выходит, так, — с убитым видом подтвердил Том.

— Вы, должно быть, ума лишились, — сказал капитан. — Вы же знаете, что сейчас творится. Знаете, что вот-вот каждый солдат будет на счету, и спрашиваете, нельзя ли вам на пару дней рвануть в Альбер, чтобы сделать какую-то девицу, которую вы обрюхатили, законной женой.

Услышав, в каких выражениях офицер говорит о них с Молли, Том почувствовал, как в нем нарастает гнев.

— Она не какая-то девица, а моя невеста, — резко ответил он. — Мы и так собирались пожениться при первой возможности.

— И не дотерпели до женитьбы. — Лицо капитана Херста слегка смягчилось. — Слушайте, Картер, я не могу вас винить, и все же вас никто не отпустит с передовой ради свадьбы. Боже мой, да здесь сотни таких желающих. По всей Англии девушки ждут, когда их мужчины вернутся домой и женятся на них, и еще неизвестно сколько ждать будут, так что, боюсь, вашей девушке тоже придется подождать.

— Но моя-то девушка здесь, во Франции, сэр. Мне всего-то два дня и нужно, тогда она и ребенок будут носить мою фамилию, она будет женой солдата, и о ней позаботятся, если… ну, вы понимаете, сэр. Позаботятся, в общем.

— Извините, Картер, — резко сказал капитан Херст. — Об этом не может быть и речи. — И, увидев удрученное лицо солдата, добавил: — Поговорим в другой раз, через пару месяцев. Тогда вас можно будет и отпустить, если все пойдет по плану.

Они оба знали, что через пару месяцев будет уже поздно, но знали и то, что сейчас Тому отпуска не видать.

В тот же вечер, когда другие солдаты отправились в деревенский ресторанчик выпить по кружке пива, Том не пошел со всеми, а решил вместо этого сесть и написать Молли настоящее, подробное письмо. Он понимал, что его будет читать какой-нибудь офицер, может быть, даже сам капитан Херст, но сейчас нужно было забыть об этом, забыть, что все его самые сокровенные мысли будут тщательно просмотрены. Офицеров не интересовали признания в любви и семейные проблемы, упоминавшиеся в большинстве писем, которые им приходилось цензурировать. Их делом было проверить, не закралась ли туда информация о расположении войск, датах и учениях — на случай, если письма перехватят.

Милая моя Молли,

я ходил к Сариному брату и рассказал о нас с тобой, только не стал говорить, что это ты. Он мне отказал, чего я и боялся. Причину ты знаешь с того дня, как мы с тобой в последний раз виделись. Я понимаю, почему он отказал, но для нас это тяжелый удар. Он велел подойти к нему еще раз через пару месяцев, но к тому времени ты, наверное, уже уедешь домой. Видно, придется тебе вернуться в дом к отцу и ждать меня там. Твоя мама наверняка поможет тебе управляться с малышом. А я, как только смогу, приеду и заберу тебя оттуда, и тогда у нас будет свой дом. Не вечно же будет длиться эта проклятая война.

Милая моя девочка, я думаю, тебе пора рассказать все по секрету Саре и начинать готовиться к отъезду домой. Я этого совсем не хочу, но уверен, что в конце концов так будет лучше для тебя. Мне бы очень хотелось приехать к тебе прямо сейчас, обнять тебя и сказать, что все будет хорошо, но я не могу. Помни, что я люблю тебя больше жизни.

Береги себя и нашего малыша.

С любовью к вам обоим, Том

Отправив письмо, Том постарался вновь войти в привычную колею. Его роту вскоре отправили обратно на передовую, и они провели четыре дня в прифронтовых окопах. Дни эти были чаще всего неотличимы друг от друга. На рассвете и в вечерних сумерках все занимали свои места в окопе, на стрелковой ступени, с винтовками наизготовку, и отслеживали признаки нападения немцев. Раннее утро, когда серенький рассвет чуть брезжил с востока, а с нейтральной полосы от сырости поднимался туман, было идеальным временем для атаки: солнце медленно выползало из-за горизонта и висело низко, слепя глаза наблюдателей. Не лучше были и вечера, когда сумерки съедали все цвета и видны были лишь расплывчатые фигуры и тени, из которых в любой момент мог внезапно появиться враг. Настоящая работа начиналась после наступления темноты — укрепление траншей, прокладка проволочного заграждения, рытье туннелей. В последнем рота Тома не участвовала — это оставляли особым подразделениям со специально обученными людьми, но дело находилось всегда, и они работали целыми ночами, пытаясь доспать днем. Из-за обстрелов с обеих сторон вокруг гремела постоянная какофония, непрекращающийся шквал звуков. Временами в нем слышался свист снайперской пули, напоминающий о том, что головы лучше пригнуть. Каски выдали несколькими неделями ранее, и солдаты уже привыкли к этим металлическим шлемам, и все же неосторожно высунувшаяся над бруствером голова могла обернуться фатальными последствиями.

Под конец четвертого дня они потеряли Дика Тампера — его убили, когда он помогал тянуть проволоку перед окопом, а Мика Джонса отправили в тыл с раненым плечом. Оставшихся вновь отправили на постой, и они, пробравшись по ходам сообщения, вернулись на свою ферму неподалеку от Менила. Обессиленные, они тут же попадали в сено и заснули, но когда проснулись, то поняли, что покоя не будет и здесь. Люди все прибывали и прибывали, везли орудия, вязнущие в трясине раскисших дорог. Учения теперь проходили в лихорадочном темпе, и у солдат не было времени думать ни о чем, пока отрабатывали атаку — не так, как раньше, толпой, бегом, а развернутой цепью, размеренным шагом. Они тренировались вместе с другими ротами, изучали их боевой порядок, практиковались в закидывании вражеских траншей бомбами и гранатами — и все это в придачу к обычным нарядам, построениям и дежурствам.

Через три дня после того, как они вернулись, Тома вызвали в фермерский дом.

— Фредди Херст хочет тебя видеть, — сказал ему Тони Кук, найдя его в сарае за чтением последнего письма от Молли.

— Чего он хочет, Куки?

Кук пожал плечами.

— Не знаю, дружище, — ответил он. — Просто велел найти тебя и послать к нему. И вид у него был не сказать чтобы очень довольный. Чего это ты натворил?

— Не знаю. Пойду спрошу.

Том подошел к фермерскому дому и доложил, что явился по приказанию капитана Херста. Офицер встретил его сердитым взглядом и начал без предисловий:

— Я получил письмо, Картер. От моей сестры. Вы знаете, кто моя сестра?

— Да, сэр.

— И знаете, где она?

— Да, сэр.

— Она пишет, что это ее горничная Молли Дэй беременна от вас. Это правда?

— Да, сэр.

— Так это на Молли Дэй вы хотели жениться?

— Да, сэр.

— Моя сестра отправляет Молли домой, — сказал Фредди Херст. — Как вы могли втянуть себя и ее в такую пакостную историю, Картер? — В голосе Фредди звучал бессильный гнев. — Бога ради, рядовой, неужели так трудно было держать руки при себе? Это позор и для нее, и для моей сестры. Это ведь она привезла ее сюда, в монастырь, к моей тете-монахине. Монахине, Картер! И вас же еще лечили у них в госпитале, и вот чем вы им отплатили — обрюхатили сестру милосердия. Что, черт возьми, вы можете сказать в свое оправдание, рядовой?

— Я познакомился с Молли, когда лежал в госпитале. Мы полюбили друг друга и хотели пожениться, только Молли была еще несовершеннолетней, вот падре нам и отказал. А когда в марте у меня был трехдневный отпуск, я приехал в Сен-Круа, и мы провели день вместе.