— Молли, что-то не так?
Молли храбро улыбнулась и сказала:
— Нет, ничего, сестра, я только… — Она замялась, словно ей неловко было говорить о таких вещах, а затем тихо сказала: — У меня месячные, и в этот раз что-то очень уж сильно болит.
Сестра Элоиза удивилась такому признанию, но не видела причин сомневаться в словах Молли и спросила только:
— Но работать вы все-таки можете?
Молли выдавила из себя еще одну храбрую улыбку:
— Конечно, сестра, только в полдень ненадолго прилягу.
— И на обед не пойдете? — спросила сестра Элоиза.
— Нет, сестра, — не могу есть, как бы не стошнило. Вот полежу немного, и все пройдет.
Молли сама удивилась тому, как легко ей далась эта ложь.
— Ступайте, — сказала монахиня, — уже почти полдень, и я пошлю Сару, чтобы принесла вам чего-нибудь поесть. — Она протянула Молли аспирин. — Это поможет, — сказала она. — К завтрашнему дню вы поправитесь, hein? Не вставайте с постели. До завтра.
Дальше все оказалось на удивление легко. Молли поднялась к себе в комнату и взяла шляпку и пальто. Она нацарапала записку для Сары, надеясь, что никто другой не зайдет проверить, как у нее дела. «Придется рискнуть», — подумала она, кладя записку на Сарину подушку.
Дорогая Сара,
я должна снова увидеть Тома. Я сказала сестре Э., что у меня месячные и мне нездоровится. Меня не ждут в палате до завтра. Пожалуйста, прикрой меня. Я вернусь до темноты. Другого случая у нас не будет.
Молли
Когда она спускалась по лестнице, зазвонил колокол, созывающий монахинь к обеду. Когда все сестры ушли в трапезную, Молли отважилась выйти через парадную дверь. Она решила, что это безопаснее, чем переходить двор, где ее могли увидеть из окна какой-нибудь палаты. Она закрыла за собой тяжелую дверь и обошла кругом монастырскую ограду. Том терпеливо сидел на упавшем дереве у дороги. Он вскочил на ноги, увидев ее.
— Молли! — воскликнул он. — Я не ждал тебя так рано.
— Скорее, Том. Отойдем подальше.
Она взяла его за руку и торопливо потянула с холма в рощу, где деревья могли скрыть их от наблюдательных глаз, глядящих из окон монастыря. Оказавшись наконец вне опасности, они остановились, и Том сжал Молли в объятиях.
— Как ты сумела вырваться? — спросил он после поцелуя. — И где Сара?
— Ее сегодня не отпустили, — объяснила Молли. — Я сказалась больной и должна сейчас лежать в постели у себя в комнате.
— Но тебя же хватятся.
— Надеюсь, никто не хватится, кроме Сары. — ответила Молли и храбро добавила: — А хватятся так хватятся. Тогда уже поздно будет. Но в деревне нам показываться нельзя.
— Здесь тоже нельзя оставаться, — сказал Том. — Ребята из лагеря часто ходят этим путем в деревню.
Молли на мгновение задумалась, а затем сказала:
— Пойдем гулять вдоль реки. Там-то, наверное, никого нет.
Она повела его через поля, в обход деревни, и наконец они вышли на ту самую тропу, по которой Молли так часто гуляла с Сарой в первые дни в монастыре.
Все утро светило солнце, но теперь в небе начали собираться тучи, ветер все сильнее трепал ветви склоненных ив, и гладь реки подернулась рябью. Том с Молли ничего не замечали. Они сидели под навесом из кроны дерева, ели вдвоем хлеб и сыр, которые Том купил в деревне, и разговаривали. Сначала не о войне, а о себе и о своем совместном будущем: о том, какой дом построят, какие у них будут дети, как они все вместе заживут настоящей семьей. О чудесном мире, который наступит, когда эта бойня наконец прекратится и все страдания вместе с ней. Но мысль об этом времени, когда придет конец их госпитальной и окопной жизни, с неизбежностью вернула их в настоящее.
— Готовится большое наступление, — сказал Том. — Все об этом говорят, прямо в воздухе что-то такое витает. Говорят, оно положит конец войне. Выбьем немцев из окопов и погоним обратно в Германию.
— Когда? — воскликнула Молли. — Когда будет это наступление?
Том пожал плечами:
— Не знаю. Никто не знает, но уже вот-вот. Нам не давали отдыхать, даже когда сменяли нас на фронте. Мы маршировали, таскали оружие, рыли траншеи и упражнялись, упражнялись — все время, пока стояли на квартирах, ну, и обычные всякие дела тоже делали.
— Упражнялись? Как упражнялись? — спросила Молли.
— Кое-кого из нашей роты учили обращаться с пулеметом Льюиса, — ответил Том. — Специальные курсы — как чистить, как ухаживать. Как починить, если заело. Они легкие, эти Льюисы, один человек может и таскать, и стрелять, если надо. А у нас были упражнения с винтовкой и штыком. Людей туда-сюда перебрасывают, новые траншеи роют, дороги строят утопленные в землю, чтобы незаметно что-то провозить вдоль линии фронта. Ну, и старые дороги надо все время ремонтировать. Этим-то мы по большей части и заняты на передовой. Весь день джерри нас обстреливают, а ночью нужно устранять повреждения. Самые старые траншеи, бывает, просто обваливаются. — Том примолк на мгновение, вспомнив о трех зловонных трупах, обнаруженных в обвалившейся стене последней траншеи, которую они с товарищами ремонтировали.
«О боже!» — вскричал Тони Кук, отскочив назад, когда что-то похожее на вонючий мешок с мусором рухнуло к его ногам. Только по полуразложившейся руке с болтающейся кистью, все еще торчащей из зловонного куля, они поняли, что нашли. Заделав стену траншеи, они похоронили и это тело, и два других, лежавших рядом.
«Молли об этом рассказывать ни к чему», — подумал Том и резко тряхнул головой, отгоняя от себя видение почерневшей руки, маячившее перед глазами.
— Проволоку впереди тоже нужно заново натягивать, — сказал он. — Она должна быть в порядке — на случай, если джерри зашлют диверсантов. Вот мы и выходим, как стемнеет, ищем дыры и заделываем.
— А немцы что, сидят и смотрят? — спросила Молли.
Том покачал головой.
— Не-а. Они делают то же самое — пытаются исправить то, что разбили наши артиллеристы. Вспыхивает сигнальная ракета, все замирают, снайперы стараются снять кого-нибудь, а потом, когда опять стемнеет, все снова берутся за дело.
— И все это — для того большого наступления? — слабым голосом спросила Молли.
— Оно уже вот-вот начнется, — сказал Том. — Людей отовсюду присылают.
Яростный поток ливня вернул их в сегодняшний день, и Том взглянул на небо — серое, низко нависшее под тяжестью дождя.
— Промокнем мы с тобой, — сказал он. — Придется идти назад или, по крайней мере, найти какое-нибудь укрытие.
— Я знаю самое подходящее место, — воскликнула Молли. Она ни за что не хотела возвращаться в монастырь: услышав от Тома о наступлении, а значит, о неизбежном кровопролитии, Молли приняла решение. Она подняла Тома на ноги и повела его по тропинке. Пригнув головы под ветром и проливным дождем, они пробрались к старому каменному, сараю, где Молли с Сарой осенью устраивали пикники. Смеясь, они юркнули в дверь и рухнули на остатки сена, все еще хранившегося там. Молли сняла пальто и положила на сено, а затем Том обнял ее, и они легли рядом, тесно прижавшись и остро чувствуя близость друг друга. Том поцеловал Молли, она поцеловала его в ответ, и тогда Том снял с нее шляпку и стал вынимать шпильки из ее волос. Волосы упали ей на плечи, обрамляя лицо, и Том приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть ее, свою Молли, с ее сияющими глазами и нежными губами. Он еще не успел оторвать от нее взгляда, как она вновь потянулась к нему, пригнула его голову так, чтобы дотянуться губами до его губ, и он почувствовал, как ее руки распахивают на нем гимнастерку, ныряют под рубашку, касаются кожи.
— Молли! — Голос у него оборвался, и он вывернулся из ее рук. Молли села и очень решительно стала снимать блузку. Он смотрел, как ее пальцы расстегивают одну за другой маленькие белые пуговички, как она стягивает блузку с плеч и вытаскивает руки из рукавов. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы прикоснуться к ней, но все тело, до последнего дюйма, так и заныло.
