Она сняла пальто и положила его на кровать, намереваясь позже повесить на дверной крючок, когда будет выходить. Молли взяла его и повесила на крючок, а свое рядом. Затем она открыла чемодан, вынула темно-серую юбку и белую блузку, купленные в Англии, и положила на кровать. Сара выглянула в крошечное окошко возле своей кровати.
— Поглядите-ка, Молли, — сказала она, вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть. — Там внизу какие-то лачуги. Как вы думаете, это часть госпиталя или опять какой-то лагерь?
Молли тоже подошла к окну, и Сара подвинулась, чтобы ей было видно. Молли пригляделась. Внизу стояло несколько деревянных лачуг, втиснутых в какой-то маленький внутренний дворик. Вид у них был ветхий, над каждой была жестяная крыша и изогнутая труба, выпускающая дым в холодный осенний воздух. Окна, симметрично расположенные в деревянных стенах, были, кажется, закрыты, зато двери в каждой лачуге распахнуты настежь. Как раз тогда, когда Молли подошла посмотреть, из одной двери торопливо вышла какая-то монахиня и скрылась, по-видимому, в главном здании монастыря.
Лачуги окружала высокая каменная стена — очевидно, граница монастырского сада, и в ней Молли разглядела старенькую деревянную калитку. За стеной, в некотором отдалении, виднелись крыши больших палаток, которые они уже видели раньше.
— Вон тот лагерь, который мы видели, за оградой, — сказала она Саре и в свою очередь отодвинулась в сторону, чтобы Сара могла снова выглянуть в окно.
— Да, так и есть. Полагаю, это все часть госпиталя, — сказала Сара. — Должно быть, он так разросся, что не помещается на территории монастыря. Спросим у тети Энн.
Она снова повернулась к чемодану и, распахнув крышку, вытряхнула все его содержимое на кровать.
— Боже мой, — удрученно проговорила она, глядя на свои вещи. — Мне ни за что на свете не уместить это все в два ящика!
Молли, которая уже аккуратно складывала свою одежду, чтобы убрать в комод, засмеялась.
— Почти все поместится, если сложить как следует, — сказала она. — А остальное придется оставить в чемодане и задвинуть под кровать.
Кровати были металлические, на высоких ножках, и под ними было пусто, если не считать единственного ночного горшка.
— Да, Молли, конечно, — сказала Сара и начала складывать одежду. Это выходило у нее неважно, и Молли, снова засмеявшись, взяла блузку из ее рук.
— Вот так, смотрите. — Она положила блузку на кровать и показала Саре, как ровно подогнуть рукава, прежде чем сложить ее вдвое и расправить воротник. Сара сделала еще одну попытку, и, хотя у нее получалось не так быстро и аккуратно, как у Молли, в конце концов ей все же удалось сложить одежду достаточно ровными стопками, чтобы почти вся она уместилась в комод.
— Вот видите, — заметила она, сражаясь с особенно капризным жакетом, — я же говорила, что с такими вещами вы справитесь намного лучше, чем я. Вас учили приносить пользу, а меня никогда ни к чему не готовили!
Сара сложила оставшиеся мелкие вещи, Библию и сборник стихов в чемодан и сунула его под кровать. Фотографию Фредди с отцом, сделанную, когда Фредди приезжал в отпуск, она поставила на комод.
Молли, быстро и ловко покончив с распаковкой собственных вещей, налила воды из кувшина в таз. Она протерла лицо и руки губкой и провела по шее сзади прохладной влажной фланелью. Затем с ужасом посмотрела на Сару.
— Ох, мисс Сара, простите меня. Эту грязную воду теперь некуда выплеснуть, чтобы вы могли налить чистой. — Все лицо ее залилось краской, и она уставилась на холодную мыльную воду в единственном тазу. — Нужно было вам умыться первой, а потом я обошлась бы той же водой.
— О… — Сара тоже какое-то время смотрела на неприглядного цвета воду, а затем хихикнула. — Можно вылить вон туда, — предложила она, кивая на ночной горшок, выглядывающий из-под кровати.
— Но его потом тоже неизвестно куда выливать, — заметила Молли, все еще пунцовая от смущения.
— Спросим тетушку, когда она вернется, — беспечно ответила Сара. — Ну же, лейте. — Она вытянула ночной горшок из-под кровати. — Вот и все.
К тому времени, когда сестра Сен-Бруно вернулась за ними, обе девушки были аккуратно одеты — в темно-серые юбки и белые блузки. Поверх этой одежды у каждой был повязан большой белый передник, а волосы спрятаны под белым чепчиком.
Сестра Сен-Бруно критически оглядела их.
— Пока пусть так, — сказала она, — только заправь хорошенько и эти пряди волос под чепчик, Сара. — Ее глаза остановились на их черных ботинках, и она сказала: — Надеюсь, обувь у вас удобная. Вам ведь придется по шестнадцать часов в день проводить на ногах.
— Мы справимся, тетя Энн, — заверила ее Сара, а затем добавила: — Мне можно по-прежнему называть вас тетей Энн или лучше сестрой?
— Думаю, сестрой — по крайней мере, на работе, — ответила тетя. — Вы готовы?
— Только одно, те… то есть сестра, — проговорила Сара, заметив настойчивую жестикуляцию Молли, — вы не могли бы сказать нам… то есть… — Смущение Молли передалось Саре, и она тоже покраснела.
— Да? — ободряющим тоном переспросила сестра Сен-Бруно.
— Где его можно опорожнить? — Сара указала на ночной горшок, уже вновь стоявший под кроватью, но теперь полный грязной воды.
— Я покажу вам по пути, — сказала монахиня со слабой улыбкой. — Уборная в конце коридора.
Девушки двинулись следом за сестрой Сен-Бруно по каменному коридору. Она указала на дверь в самом конце и сказала:
— Там есть уборная и раковина, где можно набрать воды и опорожнить ночной горшок. Днем ею можно пользоваться, но ночью из келий никто не выходит — только в церковь на молитву или на дежурство в палате.
Монахиня терпеливо подождала несколько минут, пока девушки воспользуются предложенными удобствами, а затем они продолжили свой путь по коридору и спустились по лестнице (не по той, по которой поднимались сюда) в другой холл.
— Надеюсь, мы найдем дорогу обратно, — шепнула Сара Молли, когда их вели через этот холл и потом через еще один коридор.
Сестра Сен-Бруно услышала ее и сказала через плечо:
— Не волнуйся, Сара, дорогу ты скоро запомнишь.
Она остановилась у тяжелой деревянной двери и постучала. В комнате раздался звонок, сестра Сен-Бруно повернула тяжелую ручку и распахнула дверь в кабинет матери-настоятельницы.
Стоя в дверном проеме, тетя Энн проговорила по-французски:
— Вот, матушка, моя племянница Сара Херст и ее подруга Молли Дэй.
— Входите, сестра, входите.
Сестра Сен-Бруно вошла и жестом пригласила девушек следовать за ней.
Комната была удобно обставлена: тут был диван, несколько стульев, письменный стол, за которым сидела мать-настоятельница, и аналой в углу. Над аналоем висело распятие, а над столом — картина, изображавшая Христа с кровоточащим сердцем. За каминной решеткой горел слабый огонь, но он почти не помогал рассеять холод в этой комнате с каменными стенами и каменным полом.
— Вы можете подождать снаружи, сестра, — сказала мать-настоятельница, поднимаясь на ноги, когда Сара и Молли проскользнули в комнату. Сестра Сен-Бруно покорно склонила голову и вышла, не сказав больше ни слова и прикрыв за собой дверь.
— Входите и садитесь, — сказала мать-настоятельница. По-английски она говорила бегло, но с сильным акцентом. Она вышла из-за стола и протянула руку. — Как поживаете, мисс Херст? Мисс Дэй?
Они обменялись рукопожатиями, и Сара проговорила: «Как поживаете, матушка?», а Молли, слегка обескураженная картиной, висевшей над столом, пробормотала что-то неразборчивое. Сара подошла к дивану, на который указала мать-настоятельница, и, видя, что Молли растерялась, взяла ее за руку, и осторожно потянула за собой. Мать-настоятельница села на стул напротив. Она оглядела их с головы до ног, словно лошадей перед покупкой.
— Ваша тетушка уверяет, что вы поможете нам в уходе за ранеными.
Судя по ее лицу, сама мать-настоятельница не очень-то в это верила. Сара смотрела на нее твердо, а Молли, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, уперлась глазами в каменные плиты пола.
