Возвращаясь в библиотеку, я ненадолго задержался у входа, чтобы еще раз прочесть, сколько мы прошли за день, и оценить наше положение на карте; преподобный Картер, священник англиканской церкви, был занят тем же, и мы возобновили разговор, какой вели уже несколько дней. Мы обсуждали сравнительные достоинства таких всемирно известных образовательных учреждений, как Оксфорд, который окончил мой собеседник, и Кембридж, который окончил я. Мы рассуждали о возможностях формирования личности в каждом из университетов, помимо собственно образования, и сделали вывод о недостатке в англиканской церкви достаточным образом подготовленных людей. Судя по всему, он принимал этот вопрос очень близко к сердцу. Затем заговорили о службе в его английском приходе. Он рассказал мне о некоторых проблемах своих прихожан, а потом признался, что не сумел бы справиться даже с половиной своих дел без той помощи, какую оказывала ему его жена. В то время я знал ее лишь поверхностно, но, встретившись с ней позже в тот же день, понял кое-что из того, что он имел в виду, когда говорил, что своим успехом как приходской священник он во многом обязан ей. Упоминаю о своих встречах с Картерами в тот день – тогда и ближе к вечеру, потому что, хотя они, возможно, не представляют особого интереса для читателя, мои слова наверняка станут некоторым утешением для его прихожан, которые, не сомневаюсь, его любили. Далее он упомянул о том, что вечером службы не будет, и спросил, хорошо ли я знаком с казначеем и можно ли попросить его воспользоваться салоном вечером, где он хотел бы «спеть гимны». Казначей тут же согласился, и вечером Картер начал готовиться, прося всех знакомых – и многих незнакомых – прийти в салон в 20:30.
В тот вечер библиотека была переполнена из-за холода на палубе; но в окна мы видели ясное небо, ослепительное солнце, которое как будто предвещало спокойную ночь и ясный завтрашний день. Все мы надеялись через два дня оказаться в Нью-Йорке, если и в оставшееся время погода будет такой же. Подобные разговоры доставляли всем нам радость. Вспоминая тот день, я отчетливо вижу библиотеку во всех подробностях – красиво обставленное помещение с диванами, креслами, небольшими письменными и карточными столиками, бюро и застекленными стеллажами по одной стене… Почти вся мебель была отделана красным деревом; между стеллажами стояли белые рифленые деревянные колонны, которые поддерживали верхнюю палубу. В окна был виден застекленный коридор, где по общему согласию устроили игровую площадку для детей; там играли двое детей Навратил с отцом – он был очень им предан и не отходил от них ни на шаг. Кто бы мог подумать, что с маленькой группой, весело игравшей в коридоре, связана поистине драматическая история – похищение детей в Ницце, вымышленные имена, разлука отца с детьми через несколько часов, его гибель и их последующее воссоединение с матерью после периода сомнения в их происхождении! Сколько еще таких же семейных тайн раскрылось на «Титанике» или ушло на дно вместе с кораблем? Этого мы уже никогда не узнаем.
В том же коридоре супружеская пара с двумя детьми; одного из них отец обычно несет на руках; все они молоды и счастливы; глава семьи всегда одет в серый костюм с короткими брюками; на плече у него висит камера. После того вечера я никого из них не видел.
Рядом со мной – так близко, что я невольно слышу обрывки их разговора, – две молодые американки, обе в белом, возможно, подруги. Одна из них побывала в Индии и решила вернуться домой через Англию; вторая – школьная учительница в Америке, изящная девушка в пенсне, которое усиливает решительное выражение ее лица. С ними джентльмен, оказавшийся фотографом, жителем Кембриджа (штат Массачусетс). Общительный, утонченный, он вежливо беседует с дамами, с которыми познакомился лишь несколько часов назад. Время от времени в их разговор встревает знакомая девочка и требует, чтобы они посмотрели на большую куклу, которую она сжимает в руках… Больше я никого из той группы не видел. В противоположном углу сидят молодой американский кинооператор и его молодая жена, очевидно француженка. Жена с удовольствием раскладывает пасьянс, а муж сидит откинувшись на спинку кресла, наблюдает за ней и время от времени вносит свои предложения. Их я тоже больше не видел. В центре зала сидят два католических священника. Один из них – либо англичанин, либо ирландец, скорее последнее, – тихо читает. Второй – смуглый, с бородой, в широкополой шляпе, серьезно беседует с другом на немецком и, очевидно, разъясняет какой-то стих из открытой перед ним Библии. Рядом с ними молодой инженер пожарной службы, который направляется в Мексику; он принадлежит к той же конфессии, что и сидящие с ним рядом пассажиры. Ни один из них не спасся. Здесь можно заметить, что процент пассажиров-мужчин, спасшихся из второго класса, ниже, чем среди представителей других классов, – всего восемь процентов.
Припоминаю многие другие лица, но невозможно описать каждого в пределах короткой книги; из всех, кто сидел в библиотеке в тот воскресный вечер, я потом встретил на «Карпатии» лишь двух-трех человек. Окидывая взглядом читателей, спиной к стеллажам стоит библиотечный стюард, худой, сутулый, с печальным лицом. Обычно он лишь выдает книги; однако в тот вечер он был занят больше, чем раньше: раздает пассажирам бланки багажных деклараций. Моя декларация лежит передо мной, и я заполняю «Декларацию для нерезидентов Соединенных Штатов. Пароход „Титаник“; № 31444, D» и т. д. Заполнив декларацию, я не вернул ее стюарду, а механически сунул в блокнот. Кроме того, передо мной лежит небольшой картонный квадратик: «Компания „Уайт Стар“. Пароход „Титаник“, 208. Бирка подлежит возврату после выдачи сданной на хранение ценной вещи. Ценности, принадлежащие пассажирам, хранятся в сейфе казначея. Компания не несет ответственности перед пассажирами за утерю денег, украшений или аксессуаров, не сданных на хранение». Я сдал на хранение деньги: положил их в конверт, запечатал, надписал свою фамилию и вручил казначею; «бирка» – моя квитанция. Скорее всего, мой конверт вместе с другими такими же, по-прежнему нетронутый, лежит на дне океана, но, вероятно, и нет, о чем я напишу ниже.
После ужина Картер пригласил всех желающих в салон. Один пассажир, сидевший за казначейским столом напротив меня, играл на пианино (молодой шотландец-инженер, который собирался вместе с братом выращивать фрукты на ферме у подножия Скалистых гор). Около сотни собравшихся пели гимны. Их просили выбрать гимн, какой они хотели, но, поскольку желающих оказалось много, пришлось исполнять лишь те, которые пользовались наибольшей популярностью. Когда Картер объявлял очередной гимн, он кратко рассказывал о его авторе, а в некоторых случаях описывал обстоятельства, при которых гимн был сочинен. Думаю, его глубокие познания произвели на всех сильное впечатление, как и желание поделиться с нами своими знаниями. Любопытно, что многие думали об опасностях, поджидающих в море. Я заметил, с каким благоговением исполняли гимн «За тех, кто в море».
Мы пели до начала одиннадцатого; увидев, что стюарды готовятся разносить пассажирам печенье и кофе перед тем, как те разойдутся спать, Картер закончил вечер. Под конец он, тепло поблагодарив казначея за то, что тот разрешил воспользоваться салоном, напомнил об удобстве и безопасности нашего путешествия, упомянул о том, какую уверенность испытывают пассажиры на борту огромного лайнера благодаря его устойчивости и размерам, и выразил надежду, что через несколько часов мы завершим наше приятное путешествие и благополучно высадимся в Нью-Йорке. Все время, пока он говорил, в нескольких милях впереди нас поджидала огромная опасность – айсберг, которому суждено было потопить наш огромный лайнер и многих из тех, кто с благодарностью слушал простые, прочувствованные слова священника. Сколь хрупки человеческие надежды и уверенность, которая покоится на материальных вещах, созданных человеком!
Невыносимо думать, что огромная, бесполезная глыба льда оказалась способна роковым образом повредить прекрасный «Титаник»! Бесчувственная масса стала опасной для жизни многих хороших людей, мужчин и женщин, способных думать, строить планы, надеяться на лучшее и любить – и не просто стала опасной, но и прервала их жизнь! Какое унижение! Неужели мы никогда не научимся предвидеть подобные опасности и вовремя предотвращать их? Как показывает история, неизвестные и неожиданные законы открываются ежедневно. Несмотря на то что новые знания накапливаются и пригождаются человечеству, нет уверенности в том, что способность предвидеть и заранее предотвращать угрозу станет одной из привилегий, которой воспользуется весь мир? Возможно, такой день скоро настанет. Пока же необходимо принимать все меры предосторожности и не пренебрегать мерами безопасности, какими бы дорогостоящими они ни были.
