Настасья Лисицына – моя бывшая одноклассница и подруга, которой разрешено практически все и еще немножко. Такая же звезданутая на всю голову, как и я. Сколько на нашем счету проказ – не сосчитать. Можно сказать, Настасья была единственной, по кому я на самом деле скучала из всей прошлой жизни. Она была таким человеком, который готов идти буквально на все ради друзей и семьи, выворачиваться наизнанку, но делать то, что обещал. Неважно, что ее руки предназначены лишь для виолончели, для всего остального у нее была я. И мы прекрасно гармонировали.
– Милена, у меня для тебя крайне неприятные новости, точнее даже две, – сказала подруга, слегка снизив громкость и переведя дыхание. – С какой начать, выбирай. С ужасной или, держите меня семеро, сезон охоты открыт?
– Настась, в твоих устах «плохо», может превратиться в «капец как хорошо» буквально за полминуты рассуждений, – я бросила уборку и поспешила слинять из класса, пока в школе совсем никого не осталось. – Давай выкладывай, что там у тебя за сверхсрочные и секретные новости, которые должна были покорить мое сердечко прямо до инфаркта в тридцать три рубца?
– Глеб едет к тебе, – слова подруги прозвенели, подобно опускающейся гильотине, – и вторая новость, он собрался сделать тебе предложение. Я об этом узнала от Инночки, а та в свою очередь подслушала в мужской раздевалке, когда шпионила за нашей командой по футболу. Инфа железобетонная и прямая как рельс.
– Лисицына, ради всего на белом свете, скажи, что ты сейчас пошутила, – я едва смогла выдавить из себя эти страшные слова, от которых самой стало дурно.
– Нет, Мил, я не шучу, – вполне серьезно сказала подруга, игнорируя мои слезные уговоры сознаться в розыгрыше. – Парень, по которому ты сохла едва ли не с начальной школы, решил перевестись к тебе в новое учебное заведение, чтобы подарить дешевое колечко из вечно закрывающейся сети с бесконечными распродажами и ликвидациями. И я склонна верить Инночке, у нее бы мозгов не хватило такое сочинить. До него, как до утки, на седьмые сутки дошло, что ты теперь офонареть как богата. Отчим покупает тебе сумочки за двадцать косарей просто потому, что его девочки не могут ходить как оборванки. Весь район срисовал то жемчужное недоразумение, с которым ты приперлась летом.
После ее слов я застыла памятником самой себе, переваривая полученную информацию. И самое обидное, от подобных известий другие бы начали прыгать и визжать от счастья, а мне хотелось выть раненой белугой и биться головой о стену. Права Настасья, надо было бы прилечь, и желательно на что-то мягонькое, ибо новости получились так себе. Достав из сумки термос, я сделала хорошенький глоток и постаралась успокоиться. Нет никаких гарантий, что Глеб сможет сюда попасть. Он полный кретин. Крупную авантюру точно не потянет.
Все, на что хватило мозгов у самовлюбленного козла, сделать предложение той, которую он высмеял перед всей школой. Благо я не успела признаться этому уроду, с которым вместе училась с первого класса и которого едва ли не боготворила до самого выпускного в девятом классе. Я еще классе в пятом неосознанно решила, что стану его девушкой, а он моим будущим мужем. Поэтому весьма ревностно относилась ко всему, что касалось его личного пространства и отношений. Очень ревностно…
Скольким девкам я выдернула из-за него волосы, я бы даже не вспомнила. Но потом он назвал меня жирной и нищей уродиной и сказал, что такую на танец не пригласит. Как раз мой горе-папаша только-только отбыл в Америку и окончательно для меня сдох. Я похоронила деда и едва могла откачивать мать от очередного приступа. А его слова стали тогда контрольным в голову. Казалось бы… Но нет, было все так же больно и обидно, как и полтора года назад. Я только успела вздохнуть свободно, переехав на Рублевку, как этот засранец сам решил мне жизнь испортить. Показать, какой он великодушный, раз готов принять даже такую, как я, за деньги отчима.
– Мил, ты там, вообще, как? Жива? – слова подруги лишь с пятого раза дошли до моего уязвленного сознания.
– Да, Стась, я еще пытаюсь переварить эту информацию и не сойти с ума. Тогда позже перезвоню, как домой приду. Потому что мать взяла с меня обещание, что я не буду орать на всю школу матом, хотя бы в первую неделю, – тихо сказала я ей.
– Хорошо, у меня виолончель до семи сегодня, потом жду твоего звонка, – рассмеялась девушка. – И давай там, не кисни. Не существует такого парня, который смог бы нас заарканить и приручить.
– Да, моя хорошая, ты права. И как я могла об этом забыть, – я попрощалась с подругой и засунула телефон в карман, чувствуя, как во мне просыпается и вскипает злость.
Это явно не входило в мои планы на день. Из дурдома надо было срочно валить. Иначе я рисковала окончательно поехать крышей, даже не успев начать учиться. Кто бы мне сказал, что в самой престижной школе города мне не будет покоя от собственных чувств и дурной головы? Умела же я находить себе на жопу приключений, особо не напрягаясь. Медленно бредя в сторону выходы из здания, я не переставала тихо поносить Глеба всеми лестными словами разом и совершенно не следила за дорогой.
Я так задумалась о Глебе, что не поняла, как, завернув за угол, со всей силы в кого-то впечаталась. Удар получился нехилый, и я полетела на пол, чувствуя, как термос с кофе выскользнул из руки. Сделав красивый пируэт и расплескав все свое содержимое вокруг, он приземлился на кафельный пол. Наступившая тишина немного пугала и внушала какой-то животный страх. Никто и никогда бы не промолчал в подобной ситуации. Это просто отвратительно. Я молилась о том, чтобы это был не учитель. Кто угодно, лишь бы не такой позор в первый же день. Мать мне этого точно не простила бы…
Стараясь дышать через нос, я вскинула глаза и опешила еще раз. Если я думала, что хуже быть не могло… То лучше бы это оказался преподаватель. Ибо то, с каким раздражением на меня смотрел обладатель зеленых глаз, вогнало в задумчивый ступор. Хотелось послать все к черту и дать деру с низкого старта. Но я пыталась держать себя в руках и не отсвечивать. Хотя кого я обманывала, кроме меня, сидящей на полу, в коридоре никого не было. Других владельцев термосов поблизости не обнаружилось.
– Я оплачу химчистку! – кое-как просипела я.
Потерев место ушиба, я медленно, покачиваясь из стороны в сторону, скромно улыбнулась и постаралась бочком улизнуть в оставшееся пространство между чужим телом и стеной. Кажется, меня собирались убивать прямо на месте. Когда лицо парня перекосилось от ярости, все заготовленные заранее ругательства просто вылетели из моей головы, вытесненные желанием испариться. Ибо то, какие кары небесные были прописаны в зеленых глазах напротив, можно было сравнить только с восемью кругами ада, или сколько их там. Ну вот что-то примерное меня ждало.
Прямо передо мной стоял Антон с двумя своими подпевалами. Он смотрел на меня, как на врага народа. Хотя в данной ситуации я вполне могла его понять. Окажись я на его месте, уже бы прибила дуру, осмелившуюся вылить на меня кофе. Его белоснежная рубашка и черные брюки были мокрыми, с коричневыми липкими пятнами от сладкой жижи, которую еще и молоком разбавили. Картина так себе, на самом деле. Кулаки парня были сжаты, а рот слегка приоткрыт в изумлении и желании высказать мне все, что думал в эту минуту. Да уж, не самое радужное завершение первого учебного дня…
Судорожно всхлипнув, я постаралась взять себя в руки. Дальнейшее развитие событий могло пойти по двум сценариям. Либо мы подеремся, либо разнесем школу. И то и другое не входило в мои планы. Как послушная дочь я лишний раз старалась не раздражать мать больше положенного. Пусть дальше радуется жизни и расцветает. После того, как отец для нас сдох, прошло не так много времени. Травмы, нанесенные ей этим уродом, еще свежи. А я обязана поддерживать ее во всем. Даже во вред себе…
Парень, слегка придя в себя, тряхнул головой и посмотрел на меня более решительно. В его изумрудных гляделках заплясали такие черти, что мне захотелось сбежать и больше никогда не появляться перед ним. Я непроизвольно сжалась в комочек, предчувствуя пятой точкой беду, которая грозила перерасти в локальную борьбу за лидерство в классе. Всматриваясь в нехорошо прищуренные, пылающие яростью глаза, я как никогда ясно и четко понимала, что мой личный Апокалипсис будет носить имя – Антон Нестеренко.
