16 апреля – в первый день святой Пасхи – глава правительства Спиридон Дионисович Меркулов, военный министр Николай Дионисович Меркулов и командующий войсками генерал-лейтенант Вержбицкий произвели смотры гарнизонов Владивостока и Раздольного. На следующий день, то есть на второй день святой Пасхи – 17 апреля, они прибыли в Никольск для производства смотра и парада гарнизона этого города. На парад были выведены только прилично одетые люди, и тем не менее фронт выстроившихся покоем воинских частей на огромном плацу военного городка был пестр. На правом фланге стала 1-я стрелковая бригада, затем 2-я Сибирская стрелковая бригада и, наконец, на левом фланге, забайкальцы-казаки. Части были без винтовок. В каждой из бригад имелось по одному оркестру музыки (духовой). После обхода фронта частей членами правительства и командующим, во время которого С.Д. Меркулов здоровался с войсками, а последние отвечали, именуя его «вашим высокопревосходительством», последовал молебен, а затем члены правительства и командующий войсками обратились с речами. Поздравляя с окончанием похода и праздником святой Пасхи, они благодарили воинов за службу Родине и обещали всяческие блага. Между тем настроение в рядах войсковых частей было далеко не в пользу правительства, и вот, когда, после речей, части были направлены церемониальным маршем, повзводно мимо правителей, многие в рядах не утруждали себя ответом на приветствие принимавших парад. Некоторые шли, умышленно размахивая руками. Лучше всех отвечала и прошла 2-я Сибирская стрелковая бригада, коренными частями которой в прошлом командовал сам генерал Вержбицкий. 1-я стрелковая бригада прошла и отвечала хуже, у забайкальцев в подавляющем числе взводов ответ на приветствие выкрикивало обычно только несколько человек, а один из взводов – так тот совсем не утрудил себя ответом правителям и прошел, размахивая руками, при гробовом молчании. Совершенно напрасно думать, что в этом «разнобое» повинна была малая выучка воинских чинов, нет, тут следует подчеркнуть, что налицо была не плохая выучка, а демонстрация. Частушка ходила по рядам войск такого содержания:

И этот стих ясно говорит о настроении белых бойцов того времени.

Непочтение к членам правительства и командующему войсками, выраженное армейской толщей на параде 17 апреля, явилось показателем начавшегося брожения в войсках. За труды, лишения и раны в только что окончившемся походе все чины бывшей белоповстанческой армии получили награду – по одной пачке сигарет в красной обертке с белым зайчиком, изображенным на ней. Эта награда еще более озлобила людей и содействовала усилению брожения в частях. Конечно, при отсутствии курева приятно выкурить и двадцать сигареток, но все же нельзя за поход благодарить пачкой сигарет. Приближалось 1 мая, а с ним истекал шестимесячный контракт добровольческой службы, установленный самим Приамурским правительством и командованием. Согласно контракту, желающие могли теперь уйти из войск на самом законном основании. Таких нашлось много, слишком даже много, так много, что из-за выхода из рядов армии всех желающих самое существование ее должно было быть поставлено под большой вопросительный знак.

«Торгашеское правительство не дает ни копейки, а само наживает деньги на галошах. Людей гоняют в декабре в шинелях и дождевиках, а в апрельскую распутицу – в валенках. Хорошо строить планы, сидя в кабинетах. Нам терять нечего – мы уйдем в полосу (отчуждения КВЖД), там работа найдется. Если же они хотят воевать, то пусть сами подставляют свою шкуру под пули». Пусть такие рассуждения по сути своей слишком наивны и ложны, но важно то, что именно таково было настроение офицеров и солдат белоповстанческих войск после возвращения из похода на Хабаровск. Рапорта и докладные записки о намерении 1 мая распрощаться со своими военными семьями подавались пачками. В результате некоторые из частей должны были бы ликвидироваться чуть ли не полностью.

Каково же будет положение белой власти, если вся ее реальная сила разойдется? Опираться на чужеземцев смешно и невозможно. Следовательно, придется самоликвидироваться и подарить край своему заклятому врагу – большевикам? Это тоже невозможно. Правительство и командование приступили к борьбе с настроениями в войсках. Командиры корпусов собрали командиров частей, но последние могли лишь констатировать факт. Воздействовать на солдат через офицеров не представлялось возможным, так как офицеры наравне с солдатами, массами собирались покинуть ряды войск. 22 апреля офицеры всех частей Никольск-Уссурийского гарнизона были вызваны в помещение офицерского собрания Омского стрелкового полка и командир 2-го Сибирского стрелкового корпуса, генерал-майор Смолин, обратился к ним с речью, в которой призывал их остаться в рядах армии, указывая на приближающийся крах большевизма, просил воздействовать на солдат, говорил о долге, роли офицера. После обеда в тот же день 22 апреля бригады Никольск-Уссурийского гарнизона были собраны в полном составе, и полковник Аргунов (командир 2-й Сибирской стрелковой бригады, в прошлом начальник штаба генерала Смолина) вновь обратился к офицерам и солдатам: «Нужно остаться. Коммунистическое правительство скоро рухнет. Приамурское правительство обещает выплатить жалованье, дать обмундирование и все необходимое. Уходить нельзя, кто уйдет – тот изменник. Коммунисты рухнут. Армия поедет домой. Тот же, кто уйдет, не будет принят обратно под знамена и останется тут, на чужбине. Армия его не примет назад, а как он один сможет добраться без денег домой? Уходите, если хотите, если у нас нет совести, но помните это» – таков был вкратце смысл его речи. Позднее, через несколько дней, генерал-майор Бордзиловский (начальник гарнизона города Спасска в 1921 г.) еще раз говорил с чинами 1-й стрелковой бригады. Такие же собрания происходили в прочих частях 2, 3 и 1-го корпусов, но все речи старших начальников мало действовали на людей. Казаки-оренбургцы, обжившиеся за истекшую зиму среди своих сородичей – казаков-уссурийцев, выселившихся лет тридцать – сорок тому назад из Оренбургского казачьего войска и ныне представлявших достаточно распропагандированную красными массу, намеревались чуть ли не полностью махнуть в РСФСР. Число желающих уйти во всех частях не уменьшалось.

24 апреля во Владивостоке Временное Приамурское правительство издало приказ № 294. Вот его текст:

«Обстановка, как внешняя, так и внутренняя, за последние несколько дней после приказа Управляющего Военным ведомством о праве желающих оставлять ряды армии с 1 мая настолько изменилась, что Приамурское правительство вынуждено было пересмотреть этот вопрос и предписывает ныне, в силу изменившихся обстоятельств, требующих полного напряжения сил армии для сохранения национальной приамурской государственности, совершенно ПРЕКРАТИТЬ ОСТАВЛЕНИЕ рядов армии впредь до того момента, когда к этому представится возможность.

Правительство полагает, что обстановка, по-видимому, вынудит даже объявить в недалеком будущем мобилизацию граждан, и решило, что не остановится и перед этим шагом во имя спасения дела национального возрождения.

Правительство считает долгом, одновременно с этим, объявить армии и о принимаемых правительством героических мерах по устроению армии – главным образом реорганизации снабжения, для улучшения жизни и быта армии, для смягчения тяжелых материальных условий чинов ее, правительство установит твердую шкалу хотя бы скромного денежного довольствия, но ежемесячно аккуратно выплачиваемого.

Правительство твердо верит, что армия, живущая национальным чувством глубокой любви к Родине, встретит этот приказ с полным удовлетворением».

Приказ этот был подписан председателем правительства С. Меркуловым и управляющим Военно-морским ведомством генерал-лейтенантом Вержбицким.

Широкой огласки приказ этот в армии не получил, во всяком случае, в некоторых частях зачитан он перед фронтом не был, а потому в этих частях создалось впечатление, что правительство и командование просто замолчало дело, уложив все рапорты и докладные записки о выходе из рядов войск, что называется, «под сукно». Без особых разъяснений и приказов вниз по инстанциям было сообщено, что увольнений не будет, ибо приказ о разрешении выхода был «кем-то» написан без соответствующего разрешения «кого-то», а потому считается недействительным.