– Дрянь народ сделался. Что в черных мужиках бессловесных вороватых да хитростных, что в воинстве, от тягот всяческих княжеской волей обеленных, но не воистых – лукавых да лживых, что не чести ищут, а прибытку, что во князьях, в доспехах светлых блистающих, – дрянь народ! Вот разве что духовенство еще держится закона, а и то прежней крепости, как во святых первых веках, в нонешней церкви не видно. Уж на попов-то насмотрелся, не по прозванию, по родове – попович, – не все Богу служат, которые и мамоне. Сказано: в последние века, перед Страшным судищем Господним греха в храмах станет больше, чем в миру. А последний час, видать, совсем приблизился. Скоро, скоро грядет Вседержитель судити живых и мертвых судом последним праведным…

С тем и уснул. И опять приснился ему мальчонка махонький, тезка его Александр – вторуша3) князя Ярослава. Носил его опять воевода на руках, хватался он за наплечья воеводины, лопотал что-то, глазены таращил, и так-то от его лепета воеводе хорошо сделалось, что проснулся он в слезах.

– Во как! – сказал он, подымая голову с седла, положенного в изголовье. – Чтой- то слаб я стал на слезу. Старею, – но все ему чудилось детская ручонка, обнимающая его за шею. – Вот как, Александр Ярославич, ты мне в сердце вошел! Неспроста видать… Жив буду, какого не то гостинца тебе привезу…

Половцы вели сбатованных коней на водопой к реке. Воины купались в ней вместе с конями. Кони били копытами, поднимая тучи брызг, блистали на солнце мокрыми боками, фыркали, ржали. Молодые ребята кто в одних портах, а кто и вовсе нагишом плавали вместе с конями, прыгали с конских крупов в воду, плескали друг в друга водой. Веселый гомон стоял над рекою, словно не передовой отряд русской рати шел на сечу неведомую, а гнали веселые конюхи табун коней.

Гул тяжкого топота копыт заставил Поповича обернуться. К реке подошла дружина Мстислава Удатного. Сам князь в алом плаще, в собольей шапке, посверкивая доспехом, картинно встал на высоком берегу. Рядом с ним на вороном красавце тоже в алом плаще стоял князь Даниил. И Поповичу невольно подумалось:

– Вот – князь Мстислав, по всем краям славен. У князя Мстислава два зятя: Даниил да Ярослав. Вот – любимец, потому и рядом стоит, стремя к стремени, а Ярослав – зять не любимый, зять обиженный… Ведь до чего доходило. Когда Ярослав стал новгородцев в покорность приводить, как эту покорность суздальцы понимали, да явился Удатный, мало, что рать суздальскую разбил, у зятя жену – дочерь свою – отобрал! Еле потом ее Ярослав назад вымолил. Вот и стоит теперь Мстислав с одним зятем. Хоть и орлом глядит, а орел-то об оном крыле. Эх, орел!.. Зачем монгола половцам отдал? Мог ведь и помилосердствовать над пленным да раненым. Стало быть, и не орел ты вовсе. Погоди, у Бога-то, сказывают старцы, все в книгу пишется… Ужо и тебе зачтется монгол сей, хоть и не христианского роду. Мог ведь милость явить, а побрезговал. Решил половцам угодить. Им – забава, а монголу каково? А ведь он худа тебе, князю, не делал! Ну, говорил поперек, так ведь слово на вороту не виснет… За что на пытку отдавать?

– Как река зовется? – услышал воевода веселый княжеский голос.

Из рати половецкой гортанно ответили, будто каркнули:

– Кхалха.

4.

– Переправляться! – скомандовал князь Мстислав, – Обоз вон туда на холм, а дружины легкоконные вперед!

Князь Даниил повел конницу через реку. Кони фыркали на воду, мотали головами, но, взятые в строгий повод, шли вброд, а там убедившись, что дно надежно и река неширока, скакали плавными прыжками, пока не обрывались в стремнину, где приходилось плыть, но недалеко. Нащупав под ногами дно, они опять веселым скоком выносили всадников на невысокий песчаный берег.

Александр – воевода не сразу повел коня на ту сторону реки. Он еще слышал спор меж князьями – стоит ли реку переходить. И на том, на левом берегу, князья опять принялись собачиться: идти ли в степь или тут отабориться телегами и ждать, пока подойдут неведомые мунгалы.

– А откуда известно, что они сюда подойдут? – усмехаясь, спросил Александр у половца Яруна, который следил, как его полк переходит реку.

– Потому и поспешаем, что неизвестно! – скаля крепкие белые зубы в улыбке, отвечал тот: – Поедем – посмотрим.

Попович смотрел, как легкая половецкая конница, становясь в голову, впереди русской конницы, ведомая Яруном, пошла в степь. Посмотрел, как князь Мстислав Романович, да зять его Андрей, да Дубровицкий князь Александр, разругавшись с Мстиславом Удатным, начали заворачивать обоз и ставить лагерь на высоком каменистом берегу Калки.

– Река-то точно с полночи на полдень течет! – кричал Мстислав Романович, – Всю степь перегораживает, а здесь броды! Непременно здесь монголы пойдут! Тут на броде их и переймем!

– Вся степь – дорога, где захотят – там и пойдут! – сказал половец сотник Ратмир, –Монголы на бурдюках переправляются.

– Как это?

– У каждого бурдюк. Надуют, не то сеном набьют. Свяжут из бурдюков плот, оружие все на плот вскладши, сами коней за хвосты держат и так-то плывут. Могут и версту проплыть и две. Сколь у коней плыть сил хватит.

– Ловко.

– Потому надо им навстречу в степь идти.

– Это кому в сечу охота, – сказал кто-то негромко у Поповича за спиной.

– А кому неохота, лучше бы вертался до Киева, – не оборачиваясь, буркнул Попович, и тут же подумал с усмешкой, что вот ему-то самому как раз и неохота. Только воротился бы он не Киев, а в Переславль, не то в Новгород, где не печет безжалостное солнце, где нет этой бесконечной увалистой пустыни с гривками рощ, подальше от этой военной сутолоки и княжеской прилюдной неразберихи.

После полудня от передовых отрядов прискакали вестники:

– Нагнали! Нагнали мунгалов! Порубили! Скота отбили много. Мунгалы нашего боя не стерпели. Бегут! Князь Мстислав Удатный вдогон пошел, подмоги просит. Всей коннице велит за ним вдогон идти.

Все половецкие сотни, составлявшие легкую конницу, жадно кинулись вперед, чуя легкую добычу.

– А мы что ж, воевода? – спрашивали Поповича гридни.

– А мы-то ведь не половцы, – пытался отговориться он, – это они как блохи скачут. Наше дело – доспех кованый да копье тяжелое, и ломить стенкой, не то стоять несокрушимо. Мы – конница тяжелая.

– Да с кем тут нам в доспехах ратиться? Все округ легкоконны. Айда, вдогон! А то вовсе без добычи останемся. Половцы всю добычу, как шерсть с барана, мигом остригут!

С тяжелым сердцем, покорился воевода гридням. Сытые кони к вечеру нагнали передовой отряд.

Там ликовали. Огромная отара овец, стадо коров, козы блеяли и мычали, загоняемые на ночь в овраг. Ночью жарили баранину и наедались до отвала. Прослышав про большую добычу, от Калки подтянулась почти вся конница.

На рассвете дозорные подняли тревогу:

– Монголы!

На холмах действительно показались редкие всадники. На них пошли Данило Романович, Мстислав Немой и другие молодые князья, да все половецкие конные рати.

– А ты что ж?! – закричал Поповичу Мстислав Удатный, по-молодому, проносясь мимо воеводы на горячем скакуне.

Александр повел гридней на рысях. Он видел, как поперек широкой долины гонят половцы всадников на мелкорослых, мохнатых лошаденках. Вроде бы сшибают их с коней стрелами, хотя больше сами падают, сбитые монгольскими стрелами, кувыркаются через конские головы. Вдоль всей дороги лежат, растянувшись в сторону погони. И вот что показалось ему странным: с седел монголы, вроде бы, сваливались, а на земле их нет.

Он хотел сказать об этом, кому нибудь из воевод, но в тысячах всадников, огромной подковой выстроившихся по всему краю долины, не докричаться до воевод.

– Эва, сила, какая! – сказал кто-то из гридней: – Стена!

Но стена быстро редела. С холмов в долину ручьями стекали конные сотни и втягивались в погоню за монголами. Скоро стена превратилась в длинную змею, уползавшую вверх на гребень противоположного склона.

Захваченный общим движением, спустился с холма и Попович со своим полком. Они миновали долину, поднялись на вершину следующей холмистой гряды. Отсюда, было хорошо видно, как далеко-далеко по гладкому полю, превращаясь в точки, уносятся монголы, а за ними истончившись в нитку, по три– пять всадников в ряду, несутся княжеские конники, вперемешку с половцами, словно идет веселая праздничная скачка – кто кого обгонит.