Даша сразу же нахмурилась:

– Сами виноваты.

– Издевались, – уточнил Василий.

Даша отвернулась, уткнулась в плечо Катерины. Медсестра помалкивала, но само ее присутствие успокаивало девочку, расслабляло. Ощущение напряженности утихло, но не исчезло совсем, потому Земин старался не давить.

– Они как-то в туалете… Толкались, обзывались. Психичкой, там, и…по-всякому. – Она перестала всхлипывать. Нет, девочка не боялась и не собиралась плакать. Наоборот, в ее голосе Василий вдруг уловил намек на обиду, злость и некое удовлетворение. – Они говорили, что я тут останусь навсегда. Что я больная, и никому не нужна. А их на Новый год родители заберут. Что всех других заберут, а я, дура, одна тут буду.

– И что ты сделала? – спросил Василий.

– Я не стала сдерживаться.

И замолчала.

Однако Земин обязан был уточнить еще кое-что. Не мог не узнать этого. Для полноты картины.

– А называли они тебя, небось…

– Лихо. Чаще всего. Или Дашка-кривая.

Дима вдруг решил приоткрыть окно со словами:

– Что-то тут жарко совсем. Я откро…

Он потянулся к форточке, а Василий не успел его остановить. Стекло выскочило из рамы и разлетелось по полу миллионом осколков-искорок, оставив звенящее эхо.

Девочка испугалась звука и вновь уткнулась Катерине в плечо.

– Дашуля, не бойся. Это просто стекло. Все хорошо, – успокаивала ее медсестра.

– Дашенька. Ты сильная и смелая. А на этих не обращай внимания. Тем более, ты им отомстила. Ты сильная. Ты умница. Но!

Катерина резко посмотрела на Василия, мол, что вы такое говорите!

Он помедлил и тоже приблизился к девочке, присел на корточки, заглянул в единственный глаз.

– Дашуля, я знаю, каково сидеть вот так, взаперти. Я обещаю, что привезу тебе книжку сказок. Это будет твой подарок на день рождения. Но ты должна пересилить себя, как бы не боялась, и все рассказать. Что случилось с твоими родителями? И как ты потеряла глаз? А Катерина принесет нам чаю с баранками. Правда, Катенька?

***

– Выбил для тебя временную комнату в общежитии.

Василий удивился, но ничего не сказал. Катерина осталась на службе, а мужчины отправились в город. Дима продолжил:

– Ты голодный? В поезде, небось, не ел ничего?

– Нет, братец, есть не хочу. Вот что, вези-ка меня в ваш знаменитый музей. Там, говорят, есть замечательная коллекция деревянной скульптуры. А затем я в библиотеку загляну.

После недолгой паузы Димка вдруг спросил:

– Как думаешь, Вась, это, с девочкой, реально?

«Ох, не твое это, братец-лис, за чужую девчонку беспокоиться. Скрываешь что-то, ей-богу», – подумал Земин.

С другой стороны, с Дашей непосредственно работала Димина невеста. А опасностью в том заведении веяло настоящей. Шершавой горькой опасностью.

– Сам же видел, Лихо Одноглазое заприметило нашу Дашу, – Василий прикрыл ладонью правую сторону лица. – Один глаз да дюже зрячий. И так просто оно теперь ее не отпустит.

– Да какое, к чертям, Лихо! Девочка в клинике, почитай, третий год. И до этого тишь да гладь была. Мы с Катериной уже сколько знакомы. И ничего такого прежде не случалось.

Василий широко улыбнулся:

– Дело темное. Настолько темное – хоть глаз выколи!

– Юмор-рист, – сплюнул Дима. – Так. Библиотека отменяется. Даю тебе час в музее. Я пока в часть и обратно. А потом сам отвезу в наш городок. Утро вечера…

– …лучше видно! – смеясь, закончил Земин.

Они свернули с главной улицы Интернациональной, проехали квартал, и Дима притормозил рядом с угловым двухэтажным зданием из светлого кирпича.

– Привет Астафьичу передай.

– Добро, братец-лис! – сказал Василий и зашагал к дверям.

Дождь все-таки сорвался, быстро стемнело. Перед самыми ступенями Васька по щиколотку ступил в лужу и ощутил, что сапоги пропускают воду. Ругнулся про себя. Сапоги было жалко. Благо, сам промокнуть не успел.

Время близилось к закрытию, и музей постепенно пустел. Последние сотрудники гасили свет в кабинетах и экспозициях, завершали свои дневные дела.

Навстречу Земину шел невысокий плотный мужчина с залысиной и в толстых очках.

– Здравствуйте! Меня зовут Борис Астафиевич Журов, директор музея-музея. Чем могу быть полезен, товарищ?..

– Василий Андреевич Земин. – Он протянул мужчине руку. – Дмитрий Денисов вам привет просил передать. А я по делу.

– А я как раз его машинку-машинку в окошко увидел! Думаю, сам Дмитрий Сергеевич. Вот и бегу навстречу. Итак, чем могу служить другу товарища Денисова?

«Прямо-таки сам Дмитрий Сергеевич!», – мелькнула недовольная мысль.

– А что вы, товарищ Журов, знаете о сказочном чудище, которое зовется Лихо Одноглазое?

Сказку про Лихо, так или иначе, слышал каждый на просторах необъятной советской родины. Наводящее всевозможные беды и несчастья на простой люд, это существо имело богатую историю. Древние славяне открыто персонифицировали его, как воплощение зла – собирательный образ беды и горестей.

– Собственно, само это слово, «лихо», приобрело значение чего-то нехорошего, злого, неприятного. Понимаете? Сначала-сначала было оно, некое существо с именем, а уже потом этим именем стали обозначать несчастья. Да и народные пословицы. Например, «Не поминай лихом», «Не буди лихо, пока спит тихо-тихо».

Сперва Василий подумал, будто ему показалось, что Журов повторяет некоторые слова. Но затем прислушался. Что это могло быть, раздумывать не стал. В конце концов, после войны он сам был далеко не здоров.

Они неторопливо шли мрачными коридорами мимо выставок и кабинетов, а директор музея продолжал говорить.

– Интересно то, что чудовище имело свои имена и в других культурах. Нет, не только русскому народу хватило фантазии выдумать подобное! В Смоленщине-смоленщине вы могли услышать про Верлиоку – одноглазого великана-людоеда. Далеко на востоке оно звалось Тепегёз. Согласно тюркскому героическому эпосу, он заманивал своих жертв в пещеру и съедал живьем-живьем. А еще был алтайский Ельбегем, наводивший ужас на всю округу.

Впрочем, на фронтовика Журов не походил. Больно он был мягким, домашним. Одно слово, ученый. Такой, каким едва не стал сам Земин. Если бы не та треклятая экспедиция на Урал.

– Однако, на то мы и советские люди, чтобы здравым смыслом побеждать предрассудки, верно? – усмехнулся Борис Астафиевич. – Вам знакомо имя-имя Одиссея?

Не став вдаваться в подробности своего образования журналиста и опыт собирателя фольклора, Василий просто кивнул. А Журов, кажется, оседлал любимого конька. Он так увлеченно стал пересказывать греческие мифы, что Ваське пришлось невежливо прервать его:

– Значит, наша народная сказка восходят к мифу про Одиссея и Полифема? И это всего лишь выдумка?

– Ну, товарищ Земин, если бы вы верили в греческих богов-богов, то для вас это была бы никакая не сказка. Наука пошла дальше! – заметно воодушевился Журов.

Он рассказал про теорию австрийского палеонтолога Абеля. То, что греки и их современники могли встречать черепа карликовых слонов, подобного Земин до этого не слышал. Строение черепов было таково, что центральное носовое отверстие древние люди могли принять за одну большую глазницу. А все остальное уже делала людская фантазия.

«Занятно. Да только вряд ли карликовый слон в Тамбовской области убил родителей девочки Даши, а самой ей выбил глаз. Больно кровожадная зверюга получается!»

– Но и это еще не все!

Кажется, Борис Астафиевич тоже был когда-то собирателем фольклора. Иначе его энтузиазм Земин объяснить не мог. Директор музея словно ухватился за любимую тему. Что самого Василия также заинтересовало.

– А скажите, товарищ Журов, – перебил он директора-мифолога в очередной раз. – Откуда вам столько известно про народные верования, сказки, греческие мифы и палеонтологию? Насколько я могу судить, это совсем не ваш профиль.

– Ну-у, – смутился Борис Астафиевич, – культурология – это наука-наука…