Я вышел из кабинета. Живот пробило ужасной болью. Зрение помутнело. Я зацепился за ручку двери и упал без сознания, куда-то полетел…
— Что-то у тебя давление упало. И ты вместе с ним. Что, не ел ничего? — кряхтела надо мной Джамиля, снимая манжет тонометра. Наша прекрасная работница бюро, бухгалтер. Я её побаивался и сторонился. Высокая, худющая, волосы черно-седые, и необычайно живые глаза, торчащие чёрными агатами сквозь темно-жёлтую кожу массивных век.
— Мне уже хорошо. Переволновался. — ответил я ей, но язык заплетался. Живот прожигало распирающей, жгучей, опоясывающей болью.
— Да мне-то ты что говоришь. С мёртвыми, небось разговариваешь, вот и сил нет на жизнь. — тихо прошептала она мне на ухо. В комнату вбежала Настя.
— Что с ним? Он живой, всё хорошо? — она обеспокоенно защебетала и нависла надо мной. Я начал понимать, что лежу на кожаном диване в кабинете у Бахтияра Бахтияровича.
— Упало давление. Переволновался. — сухо сказал брат, наверняка сидя за столом. Но я его не видел.
— Живот болит сильно. Что-то мне как-то не очень… — выдавил я, и мерзкий рвотный позыв подкатил к горлу. Настя рывком подтянула мусорку. Меня вырвало.
Джамиля уложила меня на правый бок и заявила всем:
— У Николая Петровича проблемы с печенью. Рвёт-то желчью какой-то. И давление от этого почти всегда резко падает. Бахтияр Бахтиярович, в больничку его надо срочно!
— Сейчас позвоню в стационар. Мне врачи наши дороги. — властно сказал брат.
В глазах сильно потемнело, опять подкатил приступ рвоты. И я отчётливо услышал, как Джамиля прошептала мне прямо в ухо:
— Точно с пациентами болтаешь. Смотри, как бы сам не помер.
Я окончательно отключился.
Глаза открыл глубокой ночью, лёжа на больничной койке. Палата интенсивной терапии. По стене тянулась труба с кислородом. Рядом стояла капельница, чем-то заряженная. Из живота справа я нащупал противный трубчатый дренаж. Было очень больно, но боль была скорее приятная, освобождающая. На ощупь насчитал четыре зашитых прокола на животе. Значит, делали операцию лапароскопом. Затем я попытался привстать, но не смог. Рухнул обратно на спину и провалился куда-то далеко-далеко в детство.
Я снова собирал жёлтые сливы в огромной саду, бежал вдоль реки и ловил на своём лице тепло солнца…
— Николай Петрович, вставайте. Укольчики буду ставить. — ласковый девичий голос разбудил меня.
Я кое-как открыл слипшиеся веки и провалился в адскую боль — в животе будто горели угли. В палате стояла красивая молодая медсестра. Она быстро зарядила капельницу, затем откинула одеяло и обработала спиртом моё волосатое бедро. Я с ужасом осознал, что лежу абсолютно голый.
— Дорогой, потерпи. Минут через десять уже полегчает. — тепло сказала медсестра и резко воткнула мне в ногу укол. На фоне боли в животе я ничего не заметил. Потом девушка промыла катетер на предплечье и поставила капельницу с антибиотиком. Я смотрел на её плавные движения, любовался круглыми щеками с юным пушком и румянцем. Будто ангел — мягкая, тёплая, нежная…
— Скоро врач на обход придёт. Капайтесь пока. Если есть разрешат, то я позже еду принесу. Сегодня кашка рисовая. — быстро проговорила медсестра и убежала из палаты.
Есть мне точно не хотелось. Я лежал и пытался сфокусировать взгляд на каплях, медленно плюхающихся в капельницу из огромной стеклянной бутылки с физраствором. Взгляд немного плыл — вероятно, это последствие наркоза.
Хлопнула дверь в палату.
— Николай Петрович, доброе утро! — прогремел громким и звонким голосом мужчина средних лет в длинном белом халате поверх ядовито-зелёной хирургички. Его рыжеватые волосы кучерявились в мелкие барашки.
— Доброе. — сухо ответил я, смотря ему прямо в глаза. Зелёные, как у кошки.
— Ну как дела? Что болит? Мутит, тошнит, голова кружится? — радостно спросил он и одним уверенным движением убрал с меня одеяло.
— Всё болит, хреново что-то. — ответил я, очень смущаясь. Меня трясло, а от холода тело покрылось мурашками.
— У-у-у. — протянул врач, осматривая дренаж. — Ну тут мы с вами полежим подольше.
— Что у меня было? Камень в жёлчном? — слабо спросил я, пытаясь рассмотреть дренаж. Но не мог даже поднять голову.
— Ну как сказать. — начал юлить доктор.
— Как есть. Я тоже врач.
— Знаю, коллега, знаю. У вас был камень в желчном. Он там долго жил, рос. А потом камушек стал таким большим, что вызвал повреждение пузыря. Началось воспаление. Потом началась гангрена. Пузырь лопнул, и желчь с инфекцией разлилась по брюшной полости. Случился желчный перитонит. — умно проскандировал врач, широко улыбнулся и добавил. — Я вас оперировал. Моя первая подобная операция через лапароскоп.
— Спасибо, коллега. Какие прогнозы? — я начал оживать. Наверное, обезбол подействовал.
— Самые позитивные. Антибиотики прокапаем, дренажик понаблюдаем, УЗИ сделаем. А потом я вас домой отпущу. — довольно сказал врач. — Давайте осмотрю до конца. Доктор резко надавил на живот.
Я вскрикнул от резкой боли.
— Терпи, терпи. Пропальпировать надо. Сам же понимаешь.
Казалось, что ему нравится, что я подыхаю от боли. Наконец, он закончил и аккуратно накрыл меня одеялом. Мне стало тепло и хорошо. Боль полностью прошла, захотелось спать.
— Всё, молодец. Сегодня лежим и ничего не едим и не пьём. Вот тут кнопка — нажимай, когда надо губы смочить. Сестра прибежит.
— Вставать нельзя? — переспросил я.
— Сегодня лежишь. Если в туалет надо — на кнопку жми. Сестра поможет.
Врач ещё раз улыбнулся и ушёл. Минут через пять я заснул.
Прошло три дня. Мне уже стало совсем хорошо. Я быстро восстанавливался, ел протёртые каши и супы, познакомился с пациентами и другими медсёстрами. Лежал я в вип-палате: братец позаботился, чтобы всё было по красоте. А врачом моим оказался только что выпустившийся ординатор. Медсестры все до единой были влюблены в него, а женщины за сорок под его контролем шли на поправку семимильными шагами. Человек был на своём месте.
Вечером третьего дня ко мне в дверь постучали.
— Войдите. — сказал я, читая какую-то книгу.
— Привет, Коля. Ты как?
Раиса. Худее обычного, в странной балахонистой одежде, без косметики и укладки.
— Раиса! Как я рад тебя видеть! — обрадовался я. — Не ожидал тебя в гости. Вот это радость! Садись за стол.
— Я так испугалась за тебя, Коль. Мне Бахтияр по телефону сказал, что ты чуть не умер. В больницу звонила, спрашивала. С врачом твоим говорила. После операции целую ночь не спала. Ужасно. — сочувствующе проговорила женщина, выкладывая на стол мои любимые книги. — Я тебе ещё учебник иврита принесла. Новый купила. Прости, что раньше не смогла прийти.
— Раиса! Ты чудо! Я завидую брату, что у него такой алмаз, такой бриллиант! Самый чуткий человек во Вселенной.
Я был в полном восхищении.
— Просто подумала, что так ты быстрее выздоровеешь. С любимыми делами время проходит быстрее и веселее. Я хотела еду принести, но по телефону сказали, что тебе ничего нельзя, только специальное питание.
В моей груди ширилось настоящее цунами любви и счастья. Детский восторг. Как же я её люблю.
— Коль, Бахтияр тебе что-то говорил? — осторожно спросила она, присаживаясь на краешек кровати.
— Сказал, что вы разводитесь. Просил молчать.
— Да, Коля, мы разводимся. Я домой пришла с работы раньше обычного. А там. В кровати, на моём любимом постельном… — Раиса закрыла лицо руками и заплакала.
— Блондинка. — сказал я с отвращением.
— Откуда ты знаешь? — сказала Раиса, недоверчиво прищурив глаза.
— Догадался. Это моя ассистентка. Девчонка молодая, волосы короткие. Лет двадцать ей.
— Не короткие. Длинные светло-русые волосы, очень длинные.
— Так. Стоп.
Я достал из тумбочки мобильный телефон, открыл фотографию с Сиговой и показал Раисе.
