— Уильям Тернер и его жена, — сказал Джек, поймав монету двумя пальцами и вертя ей перед носом толстяка.
Солнечный зайчик метнулся по заросшему седой щетиной обрюзглому лицу. Джек водил рукой перед его носом — туда-сюда; глаза толстяка неотрывно следили за монетой.
— Они живы?
— Ну.
Джек приподнял брови.
— Ты хочешь гинею за такой ответ?
Толстяк вздрогнул так, что под ним, сдавленно бранясь, закопошилась придавленная жертва; покачнувшись, он, не глядя, ткнул жертву кулаком в загривок. Не сводя глаз с монеты, махнул рукой куда-то вбок.
— Улица Роз, четыре. Особняк Дэвидсонов. Они все нынче там — и губернатор…
— И командор, конечно?
Толстяк вздрогнул, с видимым усилием переведя взгляд на капитана Воробья; помрачнел, замотал головой.
— Не знаю. Про этого не знаю ничего.
— Утоп он небось, — приподняв перемазанное лицо, сдавленно прохрипел татуированный. — Форты-то смыло… к чертям…
Над площадью кричали чайки. Улыбка, зацепившись самым краешком, еще держалась на губах Джека.
Он не поверил.
Имей капитан Джек Воробей привычку поддаваться унынию, блистательная (тут Джек был твердо уверен: если, благодаря мерзавцу Барбоссе, его успех и не столь велик, как мог бы быть, то ведь у них с «Жемчужиной» еще многое впереди!) карьера его завершилась бы гораздо раньше; но такой привычки Джек не имел и справедливо не видел в ней необходимости. Оплакать мертвых никогда не поздно — уж тут спешить будет некуда; а…
Он обернулся, услыхав шаги за спиной. Высокий широкоплечий человек в дорогом сером камзоле сворачивал за угол… и эта фигура, и эта походка показались Джеку знакомыми, — а что человек был в штатском, ну так какие уж тут мундиры… Словом, Джек бросил толстяку монету — но как тот поймал ее, уже не увидел, потому что уже бежал.
Он догнал человека на перекрестке — развернул, схватив за плечи.
Это был не Норрингтон.
Джек попятился, выставив перед собой ладони.
— О… прошу прощения. Я обознался.
Что, на его взгляд, было очень вежливо, — однако гадливое недоумение, с которым Серый Камлотовый Камзол оглядел его, вздернув кустистые брови, капитан Воробей счел оскорбительным и вовсе не соответствующим правилам хорошего тона между двумя достойными людьми, — и тут, он был уверен, любой бы с ним согласился. Даже толстая золотая цепочка от часов, свисавшая из нагрудного кармана серого камзола, блеснула ему в знак сочувствия. Что было очень мило с ее стороны… и — раз! — Джек мог бы поклясться, что это само так получилось, — но часы сменили владельца, холодком скользнув в рукаве к локтю…
Серый Камзол, ничего не заметив, все с той же брезгливой гримасой повернулся и быстро пошел прочь.
Джек удовлетворенно ухмыльнулся — вытряхнув из рукава золотую «луковицу» с бриллиантовым вензелем, подмигнул ей, покачал на цепочке, нежно погладил пальцем (ему подумалось, что Серый Камзол, должно быть, не был с ней ласков) и опустил в свой собственный карман.
Впрочем, улыбка тут же исчезла с его лица; он даже подумал, что, может быть, КТО-ТО (оттуда, с неба; иногда им случалось не понимать друг друга) нарочно подсунул ему эти часы, чтобы он отвлекся, — а ему никак нельзя сейчас отвлекаться, потому что…
…Если последние двое суток выдались не из лучших, то насчет следующей четверти часа у метавшегося по уцелевшим улочкам Джека зародилось подозрение — не худшая ли она в жизни капитана Воробья?.. Солнце жгло мертвый город, дрожали марева над развалинами; вопящие чайки кружили над смердящими грудами отбросов, копались, наскакивали друг на друга — дрались. Сонно бродили плешивые собаки. От пыли — привкус во рту, пыль скрипела на зубах…
Никто ничего не знал.
— …Ком-м…э-э… — покачиваясь с полузакрытыми глазами, гундосил пьяный с черным бархатным колпачком на месте носа, которого Джек вытащил из-под парусинового навеса, растянутого на двух пальмовых кольях и одной резной ножке от стола.
Тут Джек понял, что ВОТ ИМЕННО СЕЙЧАС он — категорический противник пьянства. Это, конечно, было неправильно, — ведь зайди дело дальше, чем «именно сейчас», капитану Воробью пришлось бы частенько не нравиться самому себе, а такого он даже и представить себе не мог; а к тому же, уж он-то всегда находил с ромом общий язык. А с другой стороны… Тут Джек понял, что забыл, говорил ли он уже «с другой стороны», и, таким образом, какая по счету будет эта новая сторона; ему пришло в голову «а сверху», и «сверху» получилось, что не так уж плохо мигом вылететь из памяти у того, кого ты о чем-то спрашивал — ведь тогда никто больше об этом не прознает…
— Н-не знаю н-ничего, — покачиваясь, выговорил мужичонка, — т-твоего командора… Хде?.. — попытался развести руками; тут в стеклянных глазах все же мелькнула мысль. Мужичонка покачнулся, нахмурясь; таращил глаза, силясь разглядеть лицо держащего его за ворот человека. — Т-ты кто такой?
Из-за проломленной крыши Джеку издевательски подмигнуло солнце — оно явно давало понять, что капитан Джек Воробей зря теряет время на этого недоноска, когда вот-вот придет пора убираться, а со сброда, на который он оставил «Жемчужину», станется опять бросить своего капитана на милость врагов…
Тут в просвет между рухнувшим углом одного здания и треснувшей стеной другого капитан Воробей углядел на соседней улице молодую женщину — и, оттолкнув недоноска, немедля перебежал туда.
— Эй, мисс… мэм!..
Женщина в черном траурном платье брела навстречу, сосредоточенно глядя в растрескавшуюся булыжную мостовую, и как будто бы даже не слыхала его. Джек со всей галантностью поймал ее за локоть.
— Мне нужен…
Незнакомка медленно подняла голову в черном чепце — выбившаяся прядь светлых волос лежала поперек щеки. В уголке карего глаза лопнули жилки; на горбинке носа бисерно блестел пот.
— Он умер.
Джек вытаращил глаза — и от неожиданности даже отпустил ее руку.
— Кто?
И еле слышный ответ:
— Все умерли…
Простучали торопливые шаги — подбитыми гвоздями башмаками на деревянных подошвах.
— Уйди от нее! — От неожиданности Джек и вправду отшатнулся. Тощая старая негритянка в зеленом тюрбане замахивалась на него сложенным зонтиком. — Не видишь — она не в себе!
А между тем девица, будто слепая и глухая, повернулась и побрела прочь, цепляясь шелестящим шелковым подолом за разбитую мостовую.
Джек ошарашенно вертел головой — от одной к другой.
— Она сумасшедшая?
— Не в себе она! — рявкнула негритянка. — Мужа у ней прямо на свадьбе убило… Мисс Аделаида! — Теряя башмаки, заторопилась вслед за хозяйкой. — Мисс Аделаида, обождите! Батюшка-то ваш уж как беспокоится, вас обыскался…
— Нет… — замирающим голосом прошелестела девица; на ходу стащив с головы чепец, швырнула под ноги.
— Мисс! — ахнула негритянка.
Тут Джек почувствовал, что глаза его раскрываются шире.
Сумасшедшая девица вовсе не была блондинкой. Она была абсолютно седой.
Джек попятился; не сводя глаз, слегка приподнял шляпу. Сумасшедшая не обернулась, уходя; негритянка спешила рядом, забегая вперед.
— Мисс Аделаида!.. Мисс!
Словом, Джек зазевался, и вот тут-то страх и набросился на него. И некоторое время они спорили, — но это оказался редкий случай в биографии капитана Воробья, когда страх одержал верх. Джек крикнул негритянке:
— Эй, погоди!
Он догнал ее бегом, поймал за потное под линялым клетчатым ситцем плечо.
— Мне нужен командор Норрингтон.
По морщинистой темной щеке бежала слеза.
— Норрингтон… — Женщина торопливо обернулась. Девица Аделаида успела сесть прямо на мостовую — раскачивалась, закрыв лицо ладонями. — Убило его.
И ничего не случилось. Джек глядел под ноги — словно разбитая мостовая должна была вот-вот вывернуться из-под сапог; но мостовая и не почесалась. Он поднял голову:
— Ты уверена?
Негритянка, нагнув голову, ребром ладони стукнула себя по затылку, пониже оборок чепца.
— Вот так его. Деревом. Сама видала, дерево сломило и… Носом в воду и клюнул. Потонул он, — перекрестилась. — Прибери, Господи, душу, славный человек был…
