Надо ли говорить, что, когда в жизни папы появилась новая женщина, я совсем не обрадовался. Наоборот, разозлился, посчитал отца предателем. И хотя краем сознания понимал – отец совсем еще не старый, более того, здоровый и симпатичный мужик, юношеский максимализм во мне отказывал ему в праве быть счастливым. По моим тогдашним представлениям он должен был всю оставшуюся жизнь страдать, мучиться и оплакивать маму. А он уже через год после ее смерти, влюбился в другую женщину, а потом вообще решил на ней жениться. В голове постоянно звучали мамины слова: «Саша, Дима, помните меня. Прошу вас, помните!» Ну, почему жизнь такая несправедливая штука?! Почему мама ушла так рано, такой молодой, и какая-то другая женщина поселилась в сердце моего отца? Свою обиду я почему-то стал выплескивать не на своего влюбленного родителя и даже не на его новую жену, кишка была слаба, больше всего досталось незвано вошедшей в мою жизнь рыжей некрасивой девчонке – ухудшенной копии Пеппи Длинный Чулок. Она стала олицетворением наступивших перемен, которые я не хотел, не желал принимать.

 Мое поведение на свадьбе, да и потом тоже, очень стыдно вспоминать, а ведь уже здоровым лбом был. Но как мне было не злиться?! Ведь для того, чтобы эта рыжая лахудра переехала к нам в квартиру, в спальне родителей сделали ремонт, сняли со стены большой мамин портрет, на котором она была еще молодой, красивой и здоровой.

Папа тогда, не смотря мне в глаза, виновато оправдывался:

– Дим, жизнь продолжается, нельзя жить прошлым…

Может, и нельзя. Но как убрать уз головы чуть хриплый мамин голос, просивший: «Саша, Дима, помните меня. Прошу вас, помните!»

– Пап, можно я заберу этот портрет?

– Да, конечно, сынок.

Портрет я повесил у себя в комнате, сам вколотил гвоздь в стену. Пусть только кто-то попробует снять. Хотелось, чтобы частичка прошлого навсегда осталась со мной. Я буду тебя помнить, мама! Впрочем, надо отдать должное мачехе – мудрая женщина, она не стала покушаться на этот портрет и вообще мою комнату, даже не убрала папину и мамину свадебную фотографию с полочки над телевизором. Правда с другого конца полки поставила новое фото, где в роли невесты теперь выступала она.

Папа с новой женой обосновались в гостиной, там тоже сделали ремонт и купили большой диван, который одним движением руки превращался в огромный траходром. А что, жизнь продолжается, и секс – это естественная потребность организма.

Как сейчас помню день, когда тетя Наташа с этой рыжей бестией переехали в нашу квартиру. Инна была шумная, любопытная, огненным облаком носилась по квартире и везде совала свой маленький нос. Бесила… А ее мама приготовила вкусный ужин, ласково называла меня Димочкой и до безобразия мило улыбалась. Просто выводила из себя своей слащавостью. Красивая, большие голубые глазки, губки пухленькие, личико сердечком, милые ямочки на щечках и стильная прическа на блондинистых волосах. Сама стройная, а сиськи ничего, торчком торчат. Понятно, почему папа повелся. Отец смотрел на нее осоловевшими влюбленными глазами. Почему-то я никогда не видел подобного взгляда, обращенного к маме. Хотелось орать, грубить, но я послушно сидел за столом, позволяя взрослым играть в спектакле «счастливая семья».

После ужина отгородился от новых родственников у себя в комнате. Здесь, слава богу, ничего не переделывали, это было мое царство. В соседней спальне, обживая свою новую территорию, радостно копошилась рыжая Лягушка. Надел наушники, включил музыку, лег на кровать, и, смотря на мамин портрет, принялся вспоминать то время, когда я действительно чувствовал себя частью большой счастливой семьи.

– Это твоя мама? – погруженный в свои мысли, даже не заметил, как «ненаглядная» сводная сестричка зашла в комнату.

– Пошла отсюда, – прошипел я, сдергивая с головы наушники.

– Мне сказали, она стала ангелом… Мой дедушка Ваня, муж бабушки Маши, тоже стал ангелом.

– Никаким ангелом она не стала, – мрачно произнес я, – просто умерла.

– Значит, твоей маме не удалось попасть в рай?! Она что, была плохая?! Врала? Убила кого-то? Или как там, прелюбодействовала?! Ой, то есть…

У Лягушонка всегда была отвратительная привычка говорить в лицо все, что думает. Тактичностью она никогда не отличалась.

– Пошла отсюда.

 Навязчивая сводная сестренка надула губы.

– Ну, и пожалуйста, больно ты мне нужен, просто мама попросила попробовать с тобой подружиться. Но ты злой и нехороший, толку что красивый.

– Вот и топай отсюда.

***

Вечером, возвращаясь из ванной, не удержался, решил потравить себе немного душу, заглянул в бывшую комнату родителей. За полдня нежданно приобретенная сестренка успела превратить ее в нечто невообразимое. На новые шторы прицепила каких-то пластмассовых зверьков, полки заставила рисунками, коробками, шкатулками, книжками, уродскими статуэтками и фотографиями, рамки к которым, видимо, делала самостоятельно, до того неаккуратно и нелепо они выглядели, везде разбросала свою одежду и игрушки. На большом комоде стояли клетки с ее животными, в беспорядке валялись корма и другие принадлежности для ухода за ними. Кошек, слава богу, ей не разрешили тащить в дом… Подобное нагромождение вещей коробило мою врожденную педантичность.

Бесцеремонно, с брезгливой ухмылкой на лице, прошелся по комнате, разглядывая хаос, который     она успела развести в своей комнате. Инна сидела на кровати с какой-то книжкой в руках, но не читала, настороженно следила за моими передвижениями.

– Ну как, Лягушонок, тебе понравилась твоя коробчонка?

– Какая коробчонка?!

– Новая комната.

– Да, понравилась, с балкончиком.

Спустить бы ее с этого балкончика.

– Дома у меня не было балкона, мы вообще вместе с мамой спали в одной комнате.

– Теперь твоя мамочка будет спать с моим папочкой, – в голосе издевка и желание задеть.

–Ты ревнуешь своего папу к моей маме?!

Это она меня задела, прямо в больное место попала. Иногда Инна поражала своей проницательностью.

– Нет, конечно, – фыркнул я.

Нет, конечно, все немного сложнее, во мне горела обида за маму, за наше, наверное, не очень-то счастливое прошлое, которое так быстро забыли, устремившись в будущее.

– А ты времени не теряла, за несколько часов превратила такую милую комнату в свинарник.

Инна снова насупилась, исподлобья недобро за мной поглядывая.

– А у тебя комната слишком скучная. Красивая, но скучная, так же как и ты, – и показательно зевнула.

Эта девочка с девяти лет умела мастерски играть на нервах, прирожденная стерва.

– Просто у тебя интересы слишком примитивные.

– Судя по комнате, у тебя примитивные, а у меня, наоборот, разносторонние…

– Причем излишне разносторонние. Хватаешься то за одно, то за другое, и нигде ничего толком не получатся.

– Бабушка Маша, наоборот, говорит, мне удается все, за что не возьмусь.

– Бабушка Маша человек субъективный, она тебе безбожно льстит, а ты всему веришь, наивная чукотская девочка. Рамки, видимо, сама делала, уродские.

Сводная сестренка зло сощурила глаза. Подошел к комоду, из клетки на меня поглядывал маленький белый хомячонок. Глаза черные бусины словно осуждали: «Зачем ты так с нашей хозяйкой?! Она хорошая девочка». Спустить бы вас вместе с хозяйкой с балкончика…

– Как зовут твоих уродцев?

– Сам ты уродец!

Самодовольно ухмыльнулся:

– Ты же недавно говорила, что я красивый.

– Моральный уродец.

Немного опешил, никак не ожидал такого ответа от девятилетней девчонки.

– Ты хоть знаешь, что такое мораль?

Инна, видимо, имела весьма смутные представления об этом понятии, отвечать не спешила.

– Мораль сей басни такова, не родись красивым.

– Ты ею точно не родилась.

– Мама говорит, что я потом обернусь павлином.

Фыркнул смехом.

– Почему павлином?

– Жар-птицей. Но ведь жар-птицы не существует, а самая красивая птица это павлин.

– Глупенькая, разве ты не знаешь, что самка павлина на самом деле серенькая неприметная птичка. Красивые только самцы. Быть тебе страшной лягушкой до скончания веков.