В буквальном смысле, разумеется, нет. Сегодня практически каждый так или иначе верит по-своему в Бога – ну, или, как минимум, не отказывает вовсе в гипотетическом существовании чему-то высшему и непознаваемому – но вряд ли кто-то даже из числа самых консервативных ортодоксов воображает его как реального старика, усевшегося поверх хмурых туч, чутко прислушивающегося к происходящему на земле и окруженного пухлощёкими ангелами с арфами наперевес. Собственно, так Бога не представляли и те, кому мы обязаны этому образу: например, Дионисий Ареопагит, богослов и философ христианской античности, указывая на символизм любых божественных изображений, писал, что «Бог изображается как старец, и это означает, что он древний и сущий», но вовсе не то, что он в самом деле таким старцем является.
Боги на горе Олимп. Гравюра, 1565 г.
Очевидно, что для жителей древней Эллады не было тайной, что на верхушке горы Олимп нет никаких дворцов, построенных из золота и серебра, в которых денно и нощно пируют бессмертные боги. Нужно помнить, что, например, уже в VI в. до н. э. Пифагор Самосский высказал гипотезу о шарообразной форме Земли, а глава Александрийской библиотеки Эрастофен в III в. до н. э. не просто знал, что Земля круглая, но при помощи палки и солнечной тени верно вычислил длину ее окружности. Хотя судить о культуре народа по лучшим его представителям неправильно, но, во-первых, интеллектуальное неравенство древнегреческого общества было куда менее значительным, чем современного, а во-вторых, для появления гениев нужна рождающая их среда. Добавим к этому, что уже в IV в до н. э. существовали так называемые мифографы, которые не столько собирали и записывали мифы, сколько объясняли их символизм и пытались вписать их в исторический контекст.
Но если вера в Олимпийских богов не была буквальной, то как они воспринимались людьми той эпохи и кем являлись для системы античного мировоззрения?
Где-то на Олимпе в неброском чертоге живут три сестры, три дочери Ночи, три мойры (рим. парки) – богини судьбы. Мойра Клото прядет нить судьбы человека, олицетворяя ее неуклонное действие; мойра Лахесис вынимает, не глядя, жизненный жребий, символизируя этим случайность; мойра Атропос записывает назначенный жребий на свиток, закрепляя неизменность и неотвратимость. Над определенной ими судьбой не властны ни люди, ни боги, ни даже Зевс; но и сами мойры не вершат своей воли, а лишь следуют велениям Фатума, Рока, что властвует над смертными и над бессмертными.
В этой системе боги – простые функционеры судьбы, исполнители воли неведомого Рока, которую можно узнать, но нельзя изменить. Горний мир Олимпа символизирует усеченная пирамида, на плоской верхушке которой находятся боги, но истинная вершина скрыта от взора. Отражение такого представления о мироздании мы находим у античных философов: Сократ, например, чтил народных богов и участвовал в необходимых обрядах, но его Бог – это некий единый космический разум; Аристотель говорил о Боге, как о первопричине, первом двигателе, а Платон различал персонифицированных богов и высшее безличное Божественное начало. Известно, что этому единому, безличному, Неведомому Богу (греч. Ἄγνωστος Θεός) в Афинах был посвящен отдельный храм, Его именем клялись афиняне, а апостол Павел построил всю свою проповедь в Афинах на том, что отрекомендовался посланником «Сего, Которого вы, не зная, чтите» (Деяния, 17, 23).
Перед этим Неведомым Богом и Роком трепещет сам Зевс, покорный велениям неумолимой судьбы, как и самый жалкий из смертных.
Такая модель мироздания определяет ценности нравственной парадигмы древнегреческой мифологии: если понятия Добра и Зла тождественны Порядку и Хаосу, то Рок – это стержневая основа, утверждающая гармонию, а боги – инструмент ее поддержания; таким образом, самыми страшными прегрешениями будут попытка избегнуть судьбы, обмануть богов или проявить к ним неуважение. Гуманистическая нравственность в этой системе еще не имеет силы; человек пока не бросил вызов богам, а они имеют полное право быть сколь угодно мстительными и жестокими, пока исполняют свои функции и поддерживают мироздание в определенном порядке.
И этим правом, надо сказать, боги пользуются в полной мере.
Аполлон содрал кожу живьем с сатира Марсия лишь за то, что тот осмелился состязаться с ним в музыкальном искусстве.
Мать десяти дочерей и десяти сыновей (различные источники указывают разное количество, но всего не меньше двенадцати) Ниоба как-то вздумала хвастаться перед богиней Лето своей многодетностью: я вот простая женщина, а двадцать детей родила, а ты богиня – и только двоих кое-как. Лето в слезах нажаловалась на Ниобу тем самым двоим своим детям, Аполлону и Артемиде. Брат с сестрой ворвались в дом Ниобы и у нее на глазах расстреляли из луков всех детей до единого, невзирая на душераздирающие мольбы несчастной матери, которая от горя превратилась в камень.
Милейшая Афродита за то, что сын речного бога Нарцисс систематически отвергал ее дары в виде эротического внимания со стороны хорошеньких нимф, сделала так, что бедняга влюбился в собственное отражение и умер в конце концов, сойдя с ума от тоски и самолюбования.
Царь скифов Эрисихтон срубил дуб в священной роще Деметры; за это любящая мать и нежная сестра наслала на него столь неутолимый голод, что Эрисихтон умер, сдирая зубами собственное мясо с костей.
Очень ранимым был и вечно хмельной Дионис: царь Ликург, рискнувший разогнать вакханалию, досаждавшую ему громким пением и криками, лишился зрения; две дочери другого царя, Орхомена, предпочли пьяным пляскам вечер дома за прялкой – Дионис лично явился к ним с приглашением и сначала до смерти напугал, натравив диких зверей, а после превратил и самих сестер в летучих мышей; правителя Фив Пенфея, боровшегося с бесчинствами праздников в честь Диониса, растерзали на части обезумевшие от вина вакханки, среди которых была и мать Пенфея, насадившая оторванную голову сына на палку.
Нарцисс. Гравюра, 1536–1569 гг.
Даже мудрая Афина не сдержалась однажды: разорвала на части покрывало ткачихи Арахны, вызвавшей ее на профессиональный поединок, да еще и треснула по голове ткацким челноком, а когда несчастная повесилась, не выдержав потрясения, то превратила ее в паука.
Те, кто противился богам с особым упорством, и наказаны были изощренно, даже с некоторым философским изяществом. Для этих немногих царство мрачного Аида действительно стало адом, местом нескончаемых, вечных мучений.
Печально известный Сизиф, подаривший нам фразеологизм для обозначения бессмысленного труда, был царем Коринфа и славился богатством и хитроумием. Однажды он стал случайным свидетелем очередного любовного приключения Зевса: тот похитил у речного бога Асопа дочь-нимфу и перенес на остров близ побережья, чтобы периодически с нею уединяться. Сизиф немедленно обратил свое знание в пользу и рассказал Асопу, где искать дочь, в обмен на неиссякаемый водный источник близ Коринфа. Разгневанный Зевс выслал к Сизифу бога смерти Таната, но вместо того, чтобы заточить смертного в подземельях царства Аида, Танат сам оказался скованным цепями и запертым в подвале дворца Сизифа, попавшись в ловушку хитроумного коринфянина. Это остановило круговорот рождения и смерти и нарушило установленный в мире порядок, что, как нам известно, есть тягчайшее из преступлений. На выручку незадачливому Танату отправили Ареса; тот освободил из оков бога смерти, который немедленно забрал душу Сизифа в обитель теней. Но Сизиф успел перед смертью наказать жене, чтобы та ни в коем случае не погребала его, не совершала положенные по такому случаю обряды и не приносила жертвы богам. Аид, Персефона, а за ними и прочие олимпийцы озадачились отсутствием дыма жертвенников и связанной с этим нехватки амброзии и нектара, и приступили с вопросами. Тогда Сизиф отпросился домой, чтобы напомнить забывчивой женщине об обязанностях перед богами. Назад он возвращаться не думал, но устроил пышное празднество по случаю своего благополучного возвращения оттуда, откуда никто доселе не возвращался. За пиршественным столом его и застал разъяренный Танат, и на сей раз без проволочек исторг душу обманщика и потащил обратно к Аиду.
