По кабинету прокатился одобрительный гул. Еропкин вышел из-за стола, присел на край и стал покачивать в воздухе тапочкой.

– Я вам еще пару вещей скажу. Мы в этом месяце нормально сработали. Кой-чего наварили. Ди-ви-ден-ты, – по слогам произнес он, – платить не будем пока что, а вот премию можно выписать. Нет возражений? Эй, "Инфокар", не возражаешь? – обратился он к Сергею. – Пусть рабочий класс получит копеечку.

Сергей почувствовал, что все повернулись к нему, и поспешно кивнул.

– Значит, решили. Но учтите, бабки я так просто платить не буду. Еще раз увижу, что кто-то – Тихонов, слышишь меня? – берет левака, я из него эту премию с потрохами вытрясу. Понял? Все поняли? Вот так-то. Ну ладно. Лев Ефимыч, я, в общем, закончил. Поехали дальше.

Вопросов к Еропкину не было. Лева предложил одобрить отчет генерального директора, убедился, что других предложений нет, получил единогласное решение и вызвал к столу председателя ревизионной комиссии. Та рассказывала почти полчаса, поминутно справляясь в бумагах и нудно перечисляя номера счетов. Закончила она, когда аудитория уже совсем обмякла.

– Есть вопросы? – спросил Лева, постукивая карандашом по столу. – Нет? Тогда голосуем. Кто за то, чтобы принять доклад ревизионной комиссии? Единогласно. Что у нас теперь? Третий вопрос...

– Минутку! – поднял руку Сергей. – А может, перед третьим вопросом перерывчик сделаем? На пять минут, для перекура?

Еропкин, просидевший весь доклад ревизионной комиссии, скучно глядя в окно, встрепенулся было, но потом махнул рукой:

– Уважим крупного акционера. Только не расходиться, а то головы поотшибаю. Перерыв – пять минут.

Сергей подошел к Леве и, стараясь действовать незаметно, вытащил из-под папки подписанный Еропкиным регистрационный лист. Потом посмотрел в сторону Гены и кивнул головой. Гена встал, сладко потянулся и вышел из кабинета.

Через десять минут размявшиеся акционеры заняли свои места, и Лева объявил о начале дебатов по третьему вопросу. Слово взял Еропкин.

– Значит так, господа акционеры, – сказал он, откашлявшись. – Нам без инвестиций никак. Вот тут "Инфокар" предлагает два миллиона долларов. Мы посчитали, этих денег должно хватить. Сейчас у нас уставный капитал сами знаете какой. Вот и предлагается, чтобы он стал ровно на два миллиона зеленых больше. Сразу говорю, я такое предложение поддерживаю безоговорочно. И призываю к этому всех остальных. Председатель, объявляй голосование.

Сергей покосился в сторону Гены. Тот лениво изучал циферблат часов.

– Кто "за", прошу поднять руки, – произнес Лева.

Руки подняли только Сергей, Лева и Еропкин.

– Сейчас, сейчас, – заволновался Лева. – Счетная комиссия, сколько получается?

– Так видно же, что получается, – сказал Еропкин. – "Инфокар" – сорок, я – шесть, ты – два. Всего сколько? Сорок восемь. Кто против?

Взметнулся лес рук.

– Так, – в голосе Еропкина послышалось торжество. – Раз, два, три... Тихонов, ты руку держишь или как? Остальные против. Пятьдесят два. Это что же значит, решение не принято?

Сергей услышал, как закашлялся Гена. Тут же в кабинет влетела девушка из приемной, подбежала к Еропкину и стала что-то шептать ему на ухо. Еропкин слушал, и лицо его наливалось краской.

– Мужики, гляньте, что творится, – крикнул, тыча рукой в сторону окна, сидевший недалеко от Сергея человек.

За окнами еропкинского кабинета, будто сгустившись из наступивших сумерек, возникли люди в камуфляже. Их лица закрывали черные маски. У каждого на сгибе левой руки небрежно покоился автомат. Не закрытая после вбежавшей девушки дверь с противным скрипом распахнулась настежь, и еще две такие же фигуры обнаружились в приемной. Они стояли грозно и неподвижно, как статуи, и только блестящие в прорезях масок глаза выдавали в них живых людей.

Сергей неторопливо поднялся и прошел к столу.

– Что разволновались? – сипло спросил он, понимая, что пришла решающая минута, и чувствуя, как его колотит от волнения. – Я представитель "Инфокара", это моя личная охрана. У меня после собрания будут еще переговоры, вот они за мной и приехали. Девушка, вы не паникуйте, а лучше закройте дверь в приемную. Мешаете работать.

Присмиревшая девушка удалилась, закрыв за собой дверь.

– Так я что-то не понял про голосование, – продолжил Сергей. – Почему решение не принято?

Краем глаза он заметил, как Еропкин в задумчивости прикоснулся к ящику стола, но потом убрал руку.

– Что скажет председатель счетной комиссии? – Сергей посмотрел Еропкину в лицо.

Тот глядел исподлобья. В углах губ выступила пена.

– Ты, понима-аешь, брось эти штучки, – медленно заговорил Еропкин. – Хочешь заставить людей под автоматами голосовать? Не напугаешь. Мы и не такое видали. Правда, мужики? Мы все в суд пойдем, как один. Насидишься, сука. Ну давай, переголосовывай. Посмотрим, чья возьмет.

– А я и не собираюсь переголосовывать, – Сергей испытывал какую-то невероятную легкость. – Зачем? Я просто прошу объяснить, почему решение не принято. Ты мне объясняешь – и расходимся.

Еропкин все еще не понимал, что происходит.

– Меня, что ли, на понт хочешь взять? Ну давай. Сорок восемь – за. Пятьдесят два – против. Считать умеешь?

– Как-нибудь. Думаю, что получше тебя. По-моему, получается так. Сорок восемь – за. Это правильно. А вот против – только тридцать два. Решение принято.

До Еропкина начало доходить, что он попался. Его рука снова метнулась к ящику, но чуть заметное шевеление за окном остановило ее на полпути.

– И ты объяснишь, почему у меня пятьдесят, а у тебя тридцать? – спросил он, все еще на что-то надеясь.

Сергей повернулся к притихшему собранию.

– Господа акционеры! Или мужики, если вам так больше нравится. Тут господин Еропкин четырнадцать человек из вашего числа потихоньку за дверь выставил. Чтобы вам понятно было, на очереди еще шесть. Для начала. Список у него в сейфе лежит. Ну да это ваши дела. А чтобы правильно провести сегодняшнее голосование, он от них доверенности взял. Вот эти-то доверенности и недействительны. Поэтому вы не удивляйтесь, прошло решение об уставном капитале. Я только не понимаю, почему господин Еропкин так ерепенится, – не удержался Сергей от заключительной шпильки. – Ведь он тоже за это голосовал.