Ускоренное одобрение позволяет быстро получить разрешение на применение лекарственных средств для лечения заболеваний, основываясь на результатах исследований небольших групп пациентов, позволяющих обоснованно прогнозировать клиническую пользу. При серьезных заболеваниях FDA могло даже выдать ускоренное одобрение на основании одноручных исследований - , состоящих исключительно из пациентов, получавших препарат, без контрольной группы, получавшей сравнительную терапию или плацебо. Но в таких случаях регулятор ожидал, что дальнейшее всестороннее тестирование в крупном рандомизированном исследовании с контрольной группой подтвердит результаты и приведет к полному одобрению. Именно это и хотело увидеть FDA.
В результате группа клинических разработок разработала проект RESONATE , рандомизированное контролируемое исследование 3-й фазы с участием 350 пациентов с рецидивирующим или рефрактерным ХЛЛ. В нем препарат противопоставлялся отатумумабу, моноклональному антителу, уже одобренному для лечения ХЛЛ. В Pharmacyclics считали, что ибрутиниб победит офатумумаб. Чтобы получить доступ к ибрутинибу для исследования, Pharmacyclics заключила соглашение о поставках с GlaxoSmithKline, фармацевтической компанией, которая его продавала. В другом испытании 2-й фазы препарат тестировался только у больных ХЛЛ с делецией 17p , хромосомной аномалией, ассоциирующейся с резистентностью к химиотерапии. Дагган умело собрал 200 млн. долл. путем продажи растущих акций Pharmacyclics, что вместе с денежными средствами, поступающими от J&J, было достаточно для покрытия части расходов компании, а также для создания нового коммерческого отдела продаж.
Некоторые сотрудники Pharmacyclics столкнулись с коллегами из J&J, которые начали испытания ибрутиниба в комбинации с другими препаратами, уже одобренными FDA. Комбинирование лекарственных средств стало очень популярной стратегией в биологических науках, что было обусловлено многими значительными успехами. Подход компании J&J мог быть менее рискованным, поскольку испытания не тонули и не плавали на одном только ибрутинибе. Тем не менее, сотрудники компании Pharmacyclics не могли понять, зачем кому-то понадобилось объединять ибрутиниб и его ошеломляющие данные с другим препаратом для лечения такого рака, как ХЛЛ. По их мнению, такие комбинации скорее снижают эффективность ибрутиниба, чем повышают ее. Дагган и Занганех согласились с тем, что ибрутиниб, скорее всего, будет лучше работать сам по себе в качестве одноагентной терапии.
Среди пациентов с ХЛЛ прозвучало слово: Ибрутиниб может спасти вашу жизнь. Брайан Кофман, сам врач, помог распространить эту информацию через популярный интернет-блог, который он вел о своей жизни с ХЛЛ. Он переехал на три месяца из Южной Калифорнии в Колумбус, штат Огайо, чтобы принять участие в испытаниях ибрутиниба в качестве одного из пациентов Джона Берда. На третий день приема ибрутиниба Кофман принимал душ и потрогал обезображенные лимфатические узлы под бородой, которую он отрастил, чтобы скрыть их. На ощупь они стали меньше и мягче. В итоге Берд отправил Кофмана домой на три месяца с запасом ибрутиниба. Это была самая ценная вещь для Кофмана. Он летел домой в Калифорнию с капсулами серого цвета в кармане - на случай, если в экстренной ситуации ему придется быстро покинуть самолет без верхней сумки и вещей.
Пациенты на сетевых досках объявлений и в группах поддержки стали рассказывать о препарате. Те, кто принимал терапию, рассказывали об улучшении своего здоровья. Они обменивались информацией о врачах, участвующих в испытаниях ибрутиниба. Благодаря Интернету, революционизировавшему лечение рака, пациенты, наделенные большими возможностями, часто привлекали внимание своих врачей к препарату ибрутиниб.
Эти истории в конце концов дошли до Ротбаума, который также внимательно следил за ростом курса акций Pharmacyclics. Услышав о перспективности ибрутиниба и наблюдая за ростом курса акций Pharmacyclics, Ротбаум впал в глубокую депрессию. Склонность людей к преждевременной продаже активов, стоимость которых возросла, известна в поведенческих финансах как "эффект предрасположенности ." Для Ротбаума эта пилюля стала почти слишком горькой, чтобы ее проглотить. Он принимал лекарство хронически, всякий раз, когда смотрел на экран компьютера, где отображались акции, за которыми он следил. Симптомом, который оно вызывало, было сожаление. Ротбаум стал замкнутым и перестал общаться с друзьями. Его настроение стало мрачным. Люди, знавшие Ротбаума, стали интересоваться, что с ним происходит. Его жена стала беспокоиться, и на какое-то время Ротбаум даже перестал торговать акциями.
Дело было не только в деньгах. Да и как они могли быть? Он и так был неприлично богат по меркам большинства людей. Нет, Ротбаум проиграл интеллектуальный тест. Он очень рано, чуть ли не раньше других, узнал об ибрутинибе и ингибиторе BTK . Он знал науку вдоль и поперек. Его бесило то, что он все видел, но не имел мужества убедиться в этом. Ротбаум постоянно проигрывал в памяти решение о продаже, переосмысливая свою ошибку. Он предал всю свою инвестиционную философию, заключавшуюся в том, чтобы делать крупные ставки, которые действительно могут быть оценены. По сути, он запаниковал и ошибся.
"Все мы совершаем ошибки", - пытался убедить себя Ротбаум.
Но это была не просто ошибка. Это была худшая торговая ошибка в его карьере. Вопрос заключался в том, что ему делать дальше?
Глава 12. Свинья с трюфелями
Уэйн Ротбаум не мог понять, что он услышал. Сидя на пуфике в лаунж-зоне гигантского чикагского конференц-центра McCormick Place, Ахмед Хамди только что заявил, что он больше не хочет лицензировать голландский ингибитор BTK, принадлежащий компании Merck. Ротбаум на мгновение прижался к Хамди, Ракель Изуми и Франциско Сальва на шумной ежегодной конференции Американского общества клинической онкологии. Там же находился и Том Туральски.
"Мы думаем о том, чтобы перейти на что-то другое. Это ROR1", - сказал Хамди, произнося название препарата как крик льва, "рев одного". Он имел в виду трансмембранный рецептор тирозин-протеин-киназы, который стал еще одной потенциальной мишенью для борьбы с раком крови.
Ротбаум и Хамди только начинали узнавать друг друга как близкие коллеги. До этого их отношения определялись их ролью в биотехнологической отрасли. Ротбаум был инвестором, владевшим акциями компании, в которой Хамди занимал руководящий пост. Их отношения были теплыми и дружескими, даже определялись определенными правилами торговли акциями. Они уважали и любили друг друга как специалистов-практиков. Но теперь им предстояло работать вместе, и ставки были высоки. Это был гораздо более интимный и откровенный опыт.
Как мы прошли путь от создания компании BTK с перспективной молекулой до ROR1, спрашивал себя Ротбаум. С момента встречи Ротбаума с этой группой в Нью-Йорке прошло несколько месяцев, и это было не то обновление, которого он ожидал. Ротбаум и Туральски смотрели друг на друга, пока Хамди продолжал говорить.
"Есть такая молекула, полученная в Каролинском институте в Швеции. Она считается одной из самых интересных мишеней. Мы говорили с ними о лицензировании".
"И вы собираетесь вложить это в компанию BTK?" спросил Ротбаум.
Хамди ответил, что хочет создать компанию только вокруг этого шведского комплекса. Ротбаум начал задавать новые вопросы.
"Где вы нашли эту молекулу?"
Хамди достал плакат, на котором были приведены некоторые данные. "Мы только что увидели его на постерной сессии", - сказал Хамди. "Мы разговаривали с этим человеком".
Ротбаум почувствовал себя как в плохом фильме. "Подождите, о чем вы говорите? Мы потратили месяцы на эту молекулу, а вы только что встретились с кем-то на постерной сессии из академического исследовательского центра в Швеции... и вы собираетесь отказаться от BTK. Что я здесь упускаю?"
