Но самыми тяжелыми последствиями стала целая серия катастрофических неурожаев. В Англии голодными были 1272, 1277, 1283, 1292 и 1311 годы. Между 1315 и 1319 годами бедствия нарастали. Почти каждая страна Европы полностью лишилась одного урожая, а часто двух или трех. Нехватка солнца препятствовала производству соли из-за испарения и, таким образом, еще больше усложняла хранение мяса. Даже если еды было достаточно, чтобы сделать запасы, возможности для этого отсутствовали. В Англии цена на пшеницу выросла больше чем вдвое. Каннибализм стал обычным делом. Как писал один хронист, бедняки ели собак, кошек, голубиный помет и даже собственных детей. В Ипре от голода умерло 10 % населения. Но это был не конец. 1332 год стал очередным катастрофическим годом для зерновых, а положение периода с 1345 по 1348 год, похоже, было несчастливым в любом веке.
Таким образом, до прихода Черной смерти большая часть Европы переживала упадок или, по меньшей мере, остановку развития. Колонизация прекратилась даже там, где имелись пустующие поля, доступные для освоения. «Drang nach Osten» выдохся на границах Латвии и Литвы. В торговле тканями во Фландрии и Брабанте наступил застой. Крупные ярмарки в Шампани, как показатель экономического здоровья большого процветающего региона, переживали заметный упадок. Цены на сельскохозяйственную продукцию падали, земледелие перестало быть легкой дорогой к благополучию, которой оно было двести лет перед этим. Иными словами, Европа переросла свои силы и теперь страдала от физического и ментального нездоровья, которое неизбежно следует за резким рывком прогресса.
Насколько этот упадок отразился на падении численности населения, можно только гадать. Голод такого масштаба, который пережила Европа, должен был как минимум остановить лихорадочный рост предыдущих двух веков. Возвращение из окраинных земель, начавшееся уже к 1320–1330 годам в верхнем Провансе, центральном массиве Франции, в Германии к западу от Вислы и в некоторых областях Англии, позволяет предположить, что в этих областях упадок должен был начаться задолго до прихода Черной смерти. И хотя есть очень мало или совсем никаких свидетельств о серьезной депопуляции, нет причин сомневаться, что голодных месяцев почти во всех густонаселенных местах Европы было достаточно много, чтобы исчерпать возможности снабжения продовольствием. Эта нехватка усугублялась смятением, вызванным войнами и гражданскими беспорядками, поразившими крупные области Франции, Испании и Италии. Непосредственное количество жертв среди населения могло быть не очень большим, но разорение полей, разрушение домов и нарушение течения сельской жизни серьезно снижало производство в то время, когда увеличение поставок продовольствия было необходимо, как никогда. Таким образом, в середине XIV века хроническая перенаселенность сделала невыносимым существование многих, если не большинства, европейцев. Весьма заманчиво сделать еще шаг вперед и увидеть в Черной смерти ответ природы на проблему перенаселенности, мальтузианское решение чрезмерной плодовитости предшествующих веков. Рассматривая книгу Жоржа Дюби[27], профессор Постан[28] отметил, что в этой книге его «особенно порадовали пассажи, где депрессия XIV века представлена как следствие, возможно, даже возмездие за непомерную экспансию предшествующей эпохи». С его точки зрения, Черная смерть – это возмездие, поджидавшее население, которое слишком долго и слишком быстро плодилось, не обеспечив себя ресурсами, необходимыми для подобного расточительства. Слихер Ван Бат[29] приписывал высокий процент смертей от Черной смерти во многом длительному недоеданию, которое стало следствием слишком быстрого роста населения. Если бы не было чумы, утверждал он, население, согласно законам природы, должно было бы уменьшиться какими-то другими способами.
Но, рассуждая таким образом, не следует заходить слишком далеко. Потому что общепризнанным в любом случае является тот факт, что средневековое сельское хозяйство было не способно обеспечить существовавшее на тот период население. Впрочем, некоторые авторитеты утверждают, что оно могло без особого труда накормить гораздо больше людей. Но если у природы не было необходимости уменьшать численность населения, то мальтузианские аргументы отпадают. И даже если согласиться с тем, что к середине XIV века население Европы превысило свою обеспеченность продовольствием, по-прежнему трудно объяснить, почему оно продолжило уменьшаться еще пятьдесят лет или даже больше. Контроль сработал, голодные месяцы остались позади, и даже самые фанатичные мальтузианцы едва ли могли бы настаивать, что процесс должен продолжаться.
Элизабет Карпентер с присущим ей блеском подытожила эти противоречия: «Была ли Черная смерть злом, ставшим необходимостью в ходе неизбежной эволюции, или это была трагическая случайность, вмешавшаяся в нормальный ход событий?» Но правильная постановка вопроса вовсе не гарантирует получение ответа. На самом деле в истории Средних веков иногда кажется, что чем точнее поставлен вопрос, тем вероятнее, что ответ не последует. Так и в данном случае определенно однозначного ответа нет и не будет. С уверенностью можно сказать лишь, что во многих частях Европы в XII и XIII веках население росло с необычной скоростью; что этот рост явился важным, хотя ни в коем случае не единственным фактором, который привел к массовому недоеданию; что недоедание стало дополнительной причиной высокой смертности во время эпидемии чумы и что в результате этой эпидемии население сократилось до более приемлемого количества. Это незатейливое заключение оставляет открытыми многие волнующие вопросы в отношении того, что было причиной, а что – следствием; что было слепым случаем, а что – неумолимым ходом природы. Для будущих поколений историков было бы спокойней знать, что эти проблемы существуют, а нас могло бы отрезвить, что, даже если бы мы смогли триумфально закрыть это досье, дав окончательный ответ, наши дети и внуки вскоре открыли бы его снова.
Каким бы ни был чей-либо тезис относительно неизбежности Черной смерти, невозможно отрицать, что в Европе чума столкнулась с населением, которое было чрезвычайно плохо подготовлено к тому, чтобы противостоять ей. Вовлеченный в войны, ослабленный плохим питанием, измученный борьбой за то, чтобы обеспечить себя за счет слишком малого количества неуклонно терявшей плодородие земли, средневековый крестьянин был готов сдаться еще до того удара, который на него обрушился. Но он представлял собой легкую добычу не только физически, но и был готов к катастрофе интеллектуально и эмоционально, готов был принять, если не сказать – приветствовать ее.
Несмотря на то что европейцы XIV века ясно сознавали, что почти ничего не понимают в болезни, которая их уничтожала, они как минимум были уверены, что знают главную причину своих страданий. Немногие тогдашние хронисты опускали тот факт, что чума была карой, ниспосланной Всевышним, возмездием за порочность тогдашнего поколения. Конрад де Мегенберг[30] в своей забавно еретической работе «Buch der Natur»[31] был практически единственным, кто отвергал теорию божественной кары на том основании, что ни одно действие, столь неразборчивое по своим последствиям, не могло быть задумано Господом.
Было бы странно, если бы его мнение нашло много сторонников. Даже в материалистические и до определенной степени умудренные 1960-е годы апокалипсический образ мира, обреченного на уничтожение из-за своей глупости и порочности, никуда не исчез. Возможно, в Средние века творения рук человеческих заменил молот чумы, но оба способа можно интерпретировать как проявление непостижимых Божьих деяний.
И конечно, это было куда очевидней для доверчивых суеверных жителей Европы XIV века, не способных найти никакого естественного объяснения этому внезапному ужасному истреблению, слепо верящих в пламя ада и прямое вмешательство Бога в земную жизнь, которое так хорошо показано в Ветхом завете, когда города и целые народы были уничтожены внезапными вспышками божественного гнева. Им казалось само собой разумеющимся, что теперь они стали жертвами этого гнева. Подобно жителям Содома и Гоморры, им предстояло умереть, расплачиваясь за свои грехи. «Расскажи, о Сицилия и многие другие острова в море, о Божьем суде! Признайся, о Генуя, что ты сделала, раз мы, живущие в Генуе и Венеции, обречены принять кару Господню!»
