Первый год принес мне тридцать учеников. Много ли это? В масштабе 2023 года – до смешного мало. Но тогда каждый из них был кирпичиком в ощущении: то, что я делаю, кому-то нужно. Я справляюсь. Люди приходят и остаются, а значит, я на верном пути.
Мне хотелось как можно скорее отработать заветные десять тысяч часов, чтобы стать мастером своего дела. Знаю, что сейчас вокруг теории о количестве времени, которое нужно потратить для достижения классного уровня в чем угодно, идут споры. Кто-то говорит, что число десять тысяч – среднее, а кто-то – что прежде всего нужно получать от процесса удовольствие, наслаждаться каждой минутой, иначе никакие тысячи и миллионы часов за спиной не помогут. Но все, что я делала в жизни, каждая сфера, в чем хоть чего-то добилась (преподавание, предпринимательство, бег, коучинг) научили меня одному: самое главное – упорно делать, достичь глубины, добраться до «твердого». Не каждая тренировка приносит экстаз, по сей день я недостаточно быстро бегу, иногда выдыхаюсь посреди дистанции и теряю темп. И я понимаю: мои неудачи означают лишь то, что я не «выбегала» еще свои километры. Бегу дальше. Не набрали достаточно учеников в этом году? Не выработали достаточное количество минут, часов, дней в маркетинге, в продажах, в методике. Делайте еще. Недавно на отдыхе я увидела надпись на входе в спортзал: Go hard or go home. Мой вольный перевод такой: или тренируйся до последней капли пота, или признай, что ты неудачник, и уходи. Жестко? Пожалуй. Но я не верю, что можно добиться успеха «в легкости», и не хочу вводить вас в заблуждение.
Именно из желания преуспеть я устроилась на работу в другой языковой центр. На этом месте я увидела, что такое плохая организация учебного процесса и как точно не должно быть. Или, по меньшей мере, как я бы не хотела, чтобы было у меня с моими учениками. Дети сидели за неудобными столами почему-то черного цвета, а стены собственник выкрасил в «жизнерадостный» оттенок коричневого. Обстановка не просто не вызывала прилива сил и мотивации учить язык, она придавала даже самому солнечному дню легкий налет осенней тоски. Оборудование отсутствовало. Причем я имею в виду не запредельные для этой организации телевизор или допотопный ноутбук. Не было ни красок, ни ножниц, ни бумаги. В общем-то, из того, что необходимо для занятий с детьми, была лишь я, то есть преподаватель. Кроме того, деньги там платили крошечные – двести пятьдесят рублей за час. Этого едва хватало, чтобы оплачивать няню, которая сидела с дочкой, пока я бегала из центра в центр. Но я и не нуждалась в большом заработке. Для меня драгоценностью был каждый следующий рабочий час, каждая возможность стать сильнее как педагогу.
С той же целью я набрала учеников на индивидуальные занятия и после двух основных работ (я продолжала сотрудничать с Улей) шла к некоторым из них домой, чтобы сделать школьную домашнюю работу или подготовиться к завтрашней контрольной. А еще были ребята, которые согласились приходить ко мне, пока спала Настя. Иногда ее беспокоили зубы или перевозбужденность днем, отсутствие прогулки – мало ли что может встревожить младенца, и она утихала только у меня на руках. Я не отменяла уроки, так и вела: покачивая Настю на руках, объясняла правила.
Мне отчаянно нужны были дети, практика, как можно больше и чаще. Тогда в голову пришло решение: больше всего детей, конечно же, в детских садах. Туда мне и нужно! В поисках нового рабочего места я обзвонила десяток садиков города. Спрашивала, не нужен ли им преподаватель английского. Большинство директоров ответили вежливым отказом, а кто-то не удержался и бросил раздраженное: «Английский детям-дошкольникам? Вы сошли с ума». Не вопрос, утверждение. Никто не хотел меня слушать и вникать, почему английский для детей пяти-шести лет – вообще-то отличная идея. Но нашлась одна директриса, у которой хватило времени и желания выслушать мое предложение. Она заинтересовалась и пригласила меня к ним в сад пообщаться. При взгляде на меня просияла – видимо, моя внешность внушила ей доверие или вызвала какие-то приятные ассоциации. Так или иначе, вела она себя крайне доброжелательно:
– Как вас по имени-отчеству?
– Анна Евгеньевна.
– Анна Евгеньевна, вы так похожи на англичанку! Настоящую, прямо из Лондона!
– Спасибо… – Я растерялась, не знала, как реагировать на внезапный комплимент, что все это для меня значит и как продолжить диалог, зашедший в тупик. Но директриса справилась совершенно самостоятельно.
– Английский, английский… Нет, ну английский – это хорошо, это очень хорошо для детей, так ведь? Я немецкий в школе учила, теперь все мучаюсь. Вы говорите, это эффективно? Ну, с маленькими детьми.
– Да, очень. Они… – Но договорить мне не дали.
– Просто замечательно. Давайте делать, Анна Евгеньевна. С сентября начнем. Впереди лето, сейчас детей маловато, да и вам еще планы готовить, материалы.
– А вы можете моего ребенка в садик оформить? Чтобы она здесь была, пока я работаю. Хотя бы на пару часов.
– Конечно, это вообще не проблема. Возьмем вашего ребенка, все сделаем.
– Мне платить не нужно. Я так буду работать, вы только дочку возьмите.
– Анна Евгеньевна, не выдумывайте. Приходите в начале сентября, лучше даже в конце августа, в двадцатых числах. Оформим все быстренько – и за работу!
Директриса так и лучилась радостью, словно наше будущее сотрудничество – ее лучшее решение за много лет карьеры. Я тоже не скрывала воодушевления. Все лето готовилась, писала планы, прорабатывала уроки, даже репетировала отдельные, наиболее сложные, кусочки. Параллельно проходила медкомиссию с Настей, бегала по врачам, ставила необходимые прививки. В конце августа, как мы и условились, пришла в сад с документами – своими и Настиными. Прошла в кабинет к директрисе, постучалась, вошла. Она на пару секунд оторвала взгляд от бумаг, посмотрела на меня и вернулась к торопливому перебиранию документов. Реакция, прямо противоположная той, что была на нашей первой встрече. Ни радости, ни воодушевления.
– Я документы принесла. Преподаватель английского, мы с вами договорились в августе…
– Да-да, я вас помню. Но вы знаете, мы передумали.
– Как передумали? – Руки со стопкой бумаг безвольно опустились.
– Не получится. Я занята, к сожалению. У меня дел – куча! Некогда разговаривать. Мы правда не можем вас взять.
На этом разговор закончился. Я вышла из кабинета в слезах, из меня как будто разом вытянули все силы. Столько времени, предвкушения, волнений – зря. Не помню даже, извинилась ли она передо мной или просто сказала, что у нее нет времени продолжать беседу. Не думаю, что она понимала, сколько надежд я возлагала на эту работу. Если честно, я до сих пор с трудом могу объяснить себе, зачем она вообще изначально на это согласилась. Хотела показаться прогрессивной? Кому-то что-то доказать? И что случилось потом? Так или иначе, это был удар ниже пояса.
Но я не сдавалась. В какой-то момент пошла работать в частный детский сад, где английский был частью программы. Отработала там год, справляясь с трудом: уроки проходили со скрипом, сказывались отсутствие опыта и количество детей – больше, чем у меня когда-либо было. На следующий год руководитель меня уволила. Позвонила мне: «Анна, зайдите ко мне, нужно поговорить». Меня накрыла тревога, я прокручивала в голове варианты, что может сказать мне начальница. Наверняка что-то о моей некомпетентности, ведь кто я, а кто она. Может, вообще кто-то пожаловался? Но дети меня любили, я старалась, как могла. Всю дорогу придумывала ответы на претензии руководителя, но ни один из них не пригодился. Вошла в кабинет, села напротив директора – та, как и полагается, заняла свой «президентский» стул. «Анна, я вынуждена вас уволить. Бюджета не хватает, к сожалению».
Вынуждена… Раскаяния на ее лице я не наблюдала, хотя на дворе стояло второе сентября и мы обе понимали: найти работу, когда учебный год уже начался, гораздо тяжелее, чем летом. Почему она не сказала об этом раньше? Этот вопрос, разочарование в ней и злость пришли ко мне много позже. Тогда я на ватных ногах спустилась с третьего этажа. Перед глазами все плыло, я чуть не упала с лестницы. Не помню, как дошла домой, мысли путались, слезы застилали глаза. Меня не волновали деньги, не беспокоило, что я не смогу никуда устроиться. В голове билась одна мысль: тебя уволили, потому что ты никчемный преподаватель, который ничего не стоит.
