В какой-то момент мой просмотр видео и комментариев к ним прервал звонок матери. Она сказала, что сегодня не вернётся с работы. Она была завучем в школе — в моей школе, которую я совсем недавно закончил, и здание которой было в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Я спросил, почему она не вернётся. Она ответила, что из школы никто сегодня не вернётся домой, что все, кому не посчастливилось сегодня выйти на работу, сидят на втором этаже и не могут спуститься на первый, потому что там бродят те, кого мать назвала матерным словом, хотя раньше при нас с отцом никогда не материлась. Я пытался выведать у неё, как ведут себя эти бродяги на первом этаже. Спрашивал, кто это, почему они пришли, откуда, как они выглядят. На всё это мать отвечала одним и тем же: «Не знаю, не знаю, не знаю». Ещё она не могла дозвониться отцу и попросила меня это сделать. Закончив говорить с ней, я стал набирать ему, но и мне он не отвечал: длинные гудки, и ничего больше.
Ира ответила на моё сообщение после того, как мне в двадцатый раз не удалось дозвониться до отца. Она сказала, что у неё всё нормально, и что они с её родителями сидят дома. Потом она спросила, знаю ли я про то, что происходит за окном. Я хотел ответить какой-нибудь шуткой или как-то сыронизировать над происходящим. Но я замер и не мог ответить ей вообще ничего, потому что только тогда, в тот момент я впервые подумал обо всём со всей серьёзностью и на время потерял способность не только писать, но и шевелиться, и смотреть куда-то кроме одной точки прямо перед собой. Мыслей тоже никаких не было. Полная, космическая, чёрная тишина.
День 3
Я уснул только под утро, а проснулся уже после полудня. За вчерашнюю ночь я вместил в свой мозг столько информации, что наутро даже таблетки от головной боли не помогали: башка раскалывалась, в висках стучала кровь, и было трудно думать даже о чём-то простом. Я снял с кухонной стены телевизор и перенёс его к себе в комнату. Потом я включил местный телеканал и оставил его идти фоном. Долгое время там были одни помехи. Позже там включили трансляции с уличных камер из центра города. Хитро: вроде бы и ничего лишнего не сказали, и людей проинформировали о происходящем без прикрас.
За компом я посидел какое-то время, потом выключил его к чёртовой матери и лёг в кровать. От экрана меня уже тошнило, как тошнило и от путешествий по этим вашим интернетам в поисках новой информации. Голова никак не проходила. Во рту стоял неприятный привкус растворявшихся в желудочном соке таблеток. Я лёг на кровать, закрыл глаза и попытался отрешиться от всего: хотя бы минуту просто ни о чём не думать. Но это было трудно — практически невозможно.
Раз в час я брал в руки телефон и звонил отцу. Раз в час я слушал серию длинных гудков, а потом вызов прекращался. Тогда я набирал матери, но и она теперь мне не отвечала. Так я потерял связь с обоими родителями. Я был уверен, что у матери всё в порядке, а вот за отца переживал: последний раз мы виделись с ним ещё в том, старом мире, без оживших мертвецов на улицах и полного, всепожирающего хаоса кругом. Он не вернулся домой вчера и ночь провёл бог знает, где. Подумав об этом, я хихикнул, решив, что мир воистину перевернулся, раз я переживаю за своего родителя как за какого-то подростка.
За окном то и дело сновали машины. Наверняка большинство из них двигалось в сторону выезда из города. Очень многие люди в интернете приходили к выводу, что сейчас это самое надёжное — выехать из города. А там как карта ляжет. Их план был не лишён смысла: подальше от города — значит подальше от больших скоплений людей и риска угодить в какой-нибудь случайный замес. Как обстояла ситуация на больших дорогах — неизвестно.
В центре разворачивалась настоящая битва: полицейские против заражённых. Изначально первые были в большинстве, но даже при такой расстановке сил задержание мертвецов стоило им огромных усилий. Да, когда найдут эти записи, многие, наверное, уже и забудут, что на третий день полиция ещё не отстреливала зомби, расхаживавших по городу. Они производили задержания по той же схеме, которую обычно применяли к перебравшим лихим рыцарям пятничного вечера, решившим погеройствовать. Вдвоём, втроём или даже вчетвером, но они укладывали мертвеца на асфальт, заламывали ему всё, что можно было заломить, и надевали на него наручники. Потом — волокли в машину. Видимо, таковы были их инструкции. Конечно, случалось так, что им приходилось применять оружие, но делалось это только для спасения кого-нибудь от непосредственной опасности: скажем, если заражённый положил кого-то на лопатки и принялся жрать кожу с лица своей жертвы. Всё это действо попадало в объектив камеры на центральной площади, картинка с которой была на экране моего телевизора. Я наблюдал за всем и недоумевал, почему всё происходит совершенно не так, как было в фильмах? Там копы будто бы сразу понимали, что надо всех отстреливать, расчехляли беретты и шли в бой. Почему наши-то менты делают… то, что делают?
Голова не проходила. Спать не получалось. Весь день я провёл, мыкаясь из угла в угол комнаты и не находя себе места. Я смотрел то в телевизор, то в окно; то в окно, то в телевизор. По телеку был отлов зомбаков в знаковых точках города, а в окне была почти привычная жизнь, за исключением разъезжавших на больших скоростях машин и людей, передвигавшихся по улицам перебежками. Люди ходили туда-сюда с пакетами, сумками и рюкзаками. Наверняка те, кто не плюнул на всё и не решил прыгнуть в тачку и свалить, в этот день решили основательно запастись провиантом. Выход наружу уже тогда сопровождался риском, но в полной мере его ещё никто не осознавал. Никто толком не знал, что это за бешеные люди, как они такими стали, и чем грозит здоровым прямой физический контакт с заражёнными. Поэтому, презрев опасность, люди шли в супермаркеты и затаривались как в последний раз. Если верить хронологии событий из интернета, тогда, на третий день, народ в массе своей ещё оплачивал покупки, а торговые сети, хоть и работали в поте лица, но отпускали товар без значительных ограничений. А чуть позже всё вышло как по лекалам стандартных и заурядных массовых буйств и бесчинств: дефицит запасов на складах, ограничение на отпуск товара в одни руки, поднятие цен, очереди, конфликты в очередях, драки, и-и-и пошло-поехало. «Да вы совсем обалдели такие наценки делать! Я за это платить не буду! И что значит по килограмму в руки? Мне семью кормить!» — и человек с чувством полнейшей собственной правоты уходил из магазина не заплатив, уличив момент, когда все вокруг заняты друг другом: посетители бьют друг другу морды, а работники супермаркета пытаются их разнять. Так начнётся мародёрство, но чуть позже: буквально через несколько дней. Пока же люди ещё возвращались домой с фирменными пакетами-майками и с длинными чеками внутри них.
Уже ближе к ночи голова моя успокоилась, и боль чуть отлегла. Тогда я сел за комп и связался с Ирой. Она рассказала, как у них в подъезде кто-то весь день орал, как будто его резали. Выйти и посмотреть они не решились, да и никто из соседей не решился. Все заперлись в своих норах и тихо слушали, как кого-то убивают на лестничной клетке. Я бы, конечно, тоже сидел и слушал, и даже не подумал бы носа показать наружу. Но всё-таки обидно, что среди всех них не нашёлся хотя бы один герой, который вышел бы и спас того, кто и так, скорее всего, был обречён умереть. В фильмах про зомби положительные персонажи так и делали. Выходит, ни про Иру с её родителями, ни про их соседей фильма бы никогда не сняли. И про меня — тоже. Оно, может, и хорошо.
День 4
Тогда водопадом полились обращения президентов, глав государств, правительств и прочих больших шишек. Их обращения имели бы исторический эффект, их пересматривали бы, сохраняли и передавали бы из рук в руки как важную часть истории общей катастрофы, если бы сделаны эти обращения были дня на два или на три раньше. На четвёртый же день все эти седые старики в костюмах, с серьёзным и сосредоточенным видом вещавшие из своих подземных укрытий о том, как всем нам надо мужаться, сплотиться и молиться, уже были попросту неактуальны. Когда политик удаляется в свой бункер, прячась от общей беды, для простых людей он одновременно удаляется от поверхности общего контекста и становится легитимным, полномочным и законно избранным лидером, который, в общем-то, нафиг никому не нужен со всей полнотой своей власти, своим важным видом и отутюженным костюмом.
