Я стоял у входа первым, как будто имел на это право. Я оглянулся. Несколько сотен человек тоже ждали открытия. Они стояли группами, праздно болтая или листая странички на смартфонах. Рядом с некоторыми из них кругами бегали дети. Все они стояли чуть поодаль от входа, почтительно соблюдая дистанцию.

Мне нужно было срочно поговорить с Ним. Увидеть. Тоска внутри и неприятное предчувствие не давали мне покоя.

Через высокие стеклянные двери было видно, как внутри, к входу подошел старый японец-слуга, он щелкнул задвижками на дверях. Толпа заметно оживилась и от нее отделился щуплый парень в очках. Сделав всего пару шагов, «очкарик» замер как охотничья собака, которая почуяла дичь, но не тронется с места без команды хозяина. Он, не отрываясь смотрел на нас.

Японец кинул на меня быстрый взгляд сквозь стеклянную дверь. Он знал меня, но его морщинистое лицо сегодня утром было непроницаемо. Он не спеша открыл сначала одну створку массивной стеклянной двери, а потом вторую и отошел в сторону, показывая, что можно войти. И я вошел.

Меня всегда восхищал этот огромный зал с высоким в несколько этажей потолком. Стены и пол были сплошь покрыты черным гранитом и от него исходила благородная прохлада. Множество высоких окон не давали доминировать тяжести гранита, делали зал более воздушным и легким. Окна были разной формы и их было столько, что местами стены казались отдельными колоннами в непрерывной стене из стекла. Одни окна уходили от самого пола к потолку, друге причудливыми формами зависали в нескольких метрах от пола. Сквозь них, бесцеремонно, врывалось утреннее солнце. Внутренняя архитектура разделяла огромное, космических масштабов, пространство зала на многочисленные зоны, уровни, порталы, арки, мостики, и вместе с тем она не «душила» и оставляла ощущение простора. Тонкое сочетание форм ломало привычные шаблоны, собирало две противоположности — уют и ультрамодерн в одну гармоничную картину.

Его нигде не было. Он не вышел. Я с грустью смотрел на широкий стол за котором Он любил сидеть. Оставалось только надеется и ждать.

Зал наполнялся людьми. Многие пришли сюда как в музей или просто из любопытства. Некоторые за ответами на свои вопросы. Молодые люди пришли чтобы увидеть своего кумира. Взрослые хотели дать пример своим малышам. К каждой витрине подходили любопытные, закладывали руки за спину, и рассматривали сложные и красивые устройства, изобретенные и собранные Им. Посетители восхищались Его безбрежным талантом. На витринах лежали не только его гениальные творения, но и инструменты, приборы, книги, картины, кисти, краски, музыкальные инструменты, детали машин, которые он только начал собирать… Так Ему было удобнее, так Ему было легче найти то, что вдруг срочно понадобится. Никто об этом не знал кроме меня. Все остальные воспринимали это как выставку.

Он пригласил всех в гости. Сегодня это было в последний раз. Я это почувствовал.

Мне было непривычно находиться среди сотен обычных посетителей. Словно и не было Наших споров и горячих обсуждений до самого утра. Словно не было веселого и доброго стёба друг над другом и торжественных рукопожатий, когда очередная трудная проблема или загадка была решена.

Чтобы заглушить нарастающую тревогу, я подошел к витрине с объективами. Занятие фотографией было Его особой страстью. Снимал он только на пластины размером с небольшую картину. При Его богатстве он мог себе позволить собственное производство таких больших голографических пластин. Объективы ему изготавливали на заказ из лучших сортов стекла и с прецизионной точностью. Оно того стоило. Пространство, которое получалось на снимках не было похоже на то, что мы видим вокруг, оно было глубже, сильнее, ярче, оно звало внутрь. Подолгу смотреть на такую фотографию было просто опасно для психики. Возвращаться из мира, запечатленного на ней, просто не хотелось и с каждой минутой эффект был все сильнее.

Ему больше ничего не нужно. Все окончено.

Я открыл витрину и достал оттуда объектив. Так оно и есть. Витрина без Его ведома никогда не открылась бы. Она со специальным бронированным напылением, а по периметру обработана пьезоклеем, смыкающим створки намертво, и пьезоклей мог разомкнуться только если Он сам этого захотел.

С другой стороны витрины, замаячило лицо «очкарика», и он повторил мои действия — открыл витрину, взял осторожно другой объектив в руку. Постояв немного, он торжествующе поднял его над головой. Люди стоявшие рядом ахнули. Заметив, что можно безнаказанно брать то, что понравится, молодая женщина открыла витрину с золотыми украшениями. Эти украшения Он берег особенно тщательно, потому что выковал их Стерео Молотом для своей будущей жены. Женщина ловко достала из витрины серьги, и открыв сумочку, демонстративно положила их туда. Она огляделась, посмотрела с опаской наверх. Наказания не последовало. Тогда она, уже ничего не стесняясь, запустила руку в витрину и начала сгребать все подряд. Стояла полная тишина. Вдруг зал взорвался шёпотом, будто все деревья мира сбросили в один момент листья. Потом послышались крики. Со всех сторон раздавались звуки открывающихся витрин. Теперь всем стало ясно, что брать можно все. Люди, толкаясь, подбегали к витринам и хватали все без разбора. У витрин с брильянтами началась давка, а потом и драка. Кто-то схватил Жезл Омолаживания из витрины и ударил им по голове соперника, тот рухнул на гранит без сознания, но этого никто в суете и азарте не заметил кроме меня. Со всех сторон раздавались вопли, визги, звон разбившегося стекла. На втором ярусе сцепилось двое мужиков, они вырывали друг у друга кусок макета Межпланетного Лайнера, изобретенного Им.

Я перевёл взгляд на «очкарика». Тот уже брал второй объектив. Я медленно угрожающе пошел на него, сжимая кулаки. Он быстро все понял, положил на место объективы и скрылся. И тогда я сам, снял с плеча рюкзак, открыл его и стал методично укладывать туда объективы. Раз им суждено пропасть, лучше я их заберу и буду делать волшебные снимки, как Он меня учил. Я не дам объективы беснующейся невежественной толпе. С каждым объективом рюкзак становился все тяжелее, и мне пришлось поставить его на пол. Я встал на колено, и продолжил с ожесточением забивать рюкзак под завязку объективами.

Вдруг прямо передо мной на черный гранит упал белый пластиковый пакет, из которого вывалились рыбьи головы и кости. На меня сверху вниз презрительно смотрел старик-японец и во взгляде читалось: «Вот греби. Всё греби!» Старик был прав. Он, развернулся и медленно пошел в сторону Морских Раковин. Рядом со стариком пролетел и упал на пол человек, заскользил на собственной крови по граниту, ударился об стол и затих. Из спины у него торчал Цветок Космической Связи.

Я поднялся с колена и посмотрел на раздувшийся рюкзак. Я был себе противен, отвратителен. Меня кто-то толкнул в плечо, я чуть не упал, еле удержав равновесие. И тут на рюкзак сверху упал Регулятор Гравитации, разбив объективы вдребезги. Регулятор Гравитации был крохотным, но сейчас он был включён. Осколки от объективов разлетелись «брызгами» во все стороны, пробили мои джинсы и вонзились в ногу. Но я боли не почувствовал. Передо мной на стуле из чёрного дерева тонкой работы, который Он при мне придумал и выточил, стоял невзрачный старичок с усами, он с корнем вырвал картину с названием Молодость Мира. На меня навалилось безразличие. Я наклонился к бедру, методично вытащил из ноги осколки, они просто мне мешали, и пошел вслед за Японцем. Сверху падали одна за другой хрустальные люстры.

Я вспомнил Его смеющиеся добрые глаза под кучерявыми золотистыми волосами.

Я побрел в глубину зала, туда, где были две симметричных спиральных комнаты, напоминающих морские раковины. В них хранились Его детские игрушки. Надо мной что-то взорвалось. Слева упал стеклянный шкаф с Ироидным Компьютером, сквозь шкаф пролетела та самая молодая женщина, которая любила украшения, она была уже без сумки и с разбитым черепом. Под ноги мне упал старик с картиной, у него не было одной руки и кровь хлестала прямо на разорванную Молодость Мира.