Пока ребенок, еще продолжавший сомневаться в себе, искал по полу луидор, уже преспокойно лежавший в жилетном кармане Босира; пока Босир восхищался проворностью юного Туссена, явствовавшей из только что пересказанного и, может быть, немного приукрашенного нами рассказа мальчика; пока Николь, вполне разделявшая мнение своего любовника о раннем развитии сына, спрашивала себя, кто же на самом деле был этот щедрый на конфеты и луидоры господин, дверь медленно приотворилась, и приятный голос произнес:

– Добрый вечер, мадмуазель Николь! Добрый вечер, господин де Босир! Добрый вечер, малыш!

Все трое разом обернулись на этот голос.

На пороге стоял элегантно одетый господин, улыбаясь при виде семейной идиллии.

– Ой, вот тот господин с конфетами! – вскричал юный Туссен.

– Граф Калиостро! – в один голос воскликнули Николь и Босир.

– У вас прелестное дитя, господин де Босир! – заметил граф. – Должно быть, вы – счастливый отец!

После любезных слов графа наступила тишина. Калиостро вышел на середину комнаты и обвел ее пристальным взглядом, несомненно, желая оценить моральное и в особенности материальное положение, в котором оказались его старые знакомые; нескончаемые тайные интриги графа вновь и вновь приводили его к этим людям.

Результат осмотра столь прозорливого господина, каковым являлся граф, не оставлял никаких сомнений.

Даже обыкновенный наблюдатель угадал бы – и это было правдой, – что бедное семейство проживало последние гроши.

Из трех действующих лиц, изумившихся при виде графа, первым нарушил молчание тот из них, чья память хранила воспоминания лишь о последнем прожитом дне, и потому его не мучили угрызения совести.

– Ах, сударь, какое несчастье! – пролепетал юный Туссен. – Я потерял свой луидор.

Николь раскрыла было рот, чтобы восстановить истину, однако по некотором размышлении она решила, что ее молчание может, пожалуй, обернуться вторым луидором для мальчика, и этот второй луидор мог бы стать добычей Николь.

Она не ошиблась.

– Ты потерял луидор, малыш? – переспросил Калиостро. – Вот тебе еще два; постарайся на сей раз их не потерять.

У Босира так и загорелись глаза при виде кошелька, из которого граф вытащил два других луидора и положил их в липкую ладошку мальчика.

– Держи, мама: один – тебе, другой – мне, – сказал тот, подбежав к Николь.

И ребенок поделился с матерью своим сокровищем.

От внимания Калиостро не ускользнуло, что мнимый сержант, не отрываясь, следил глазами за кошельком с той минуты, как граф начал его опустошать, доставая сорок восемь ливров, и до того времени, пока кошелек не вернулся в карман.

Когда кошель исчез в глубинах куртки графа, любовник Николь с сожалением вздохнул.

– Ну что, господин де Босир, вы, как всегда, в печали? – спросил Калиостро.

– А вы, ваше сиятельство, по-прежнему при деньгах?

– Ах, Боже мой! Да ведь вы – один из величайших философов, которых я когда-либо знал, и не только наших дней, но с древнейших времен; вы должны знать аксиому, которая ценилась во все века: «Не в деньгах счастье». Когда я познакомился с вами, вы были относительно богаты.

– Да, верно, – отвечал Босир, – у меня было тогда около сотни тысяч, франков.

– Вполне возможно; однако к тому времени, как я вновь вас нашел, вы уже промотали около сорока тысяч; таким образом, у вас оставалось около шестидесяти тысяч, а это, согласитесь, довольно кругленькая сумма для бывшего гвардейца.

Босир вздохнул.

– Что такое шестьдесят тысяч ливров, – заметил он, – в сравнении с теми миллионами, какими ворочаете вы?

– Я – только хранитель, господин де Босир, и если рассуждать здраво, то мне кажется, что из нас двоих вы были бы святым Мартином, а я – бедняком, и именно вам пришлось бы, спасая меня от холода, отдать половину своего плаща. Дорогой господин де Босир! Помните ли вы, при каких обстоятельствах мы с вами встретились? У вас тогда было, как я уже сказал, около шестидесяти тысяч ливров в кармане. Стали ли вы счастливее благодаря этим деньгам?

Босир издал вздох, более напоминавший стон.

– Отвечайте же! – продолжал настаивать Калиостро. – Желаете ли вы изменить ваше теперешнее положение, не имея ничего, кроме жалкого луидора, который вы забрали у юного Туссена?..

– Сударь!.. – перебил его бывший гвардеец.

– Не будем ссориться, господин де Босир. Однажды мы с вами поссорились, и вам пришлось идти на улицу за шпагой, вылетевшей через окно, помните?.. Вы помните, не так ли? – продолжал граф, видя, что Босир не отвечает. – Иметь хорошую память – это уже кое-что. Итак, еще раз спрашиваю вас: хотели бы вы изменить ваше теперешнее положение, не имея ничего, кроме жалкого луидора, который вы забрали у юного Туссена? – на сей раз это утверждение прошло без препирательств. – Я буду счастлив помочь вам исправить ваше шаткое положение.

– Да, ваше сиятельство, – отвечал Босир, – вы правы: я в самом деле не смог ничего изменить. Увы, в те времена я был разлучен с моей любимой Николь.

– И кроме того, вас преследовала полиция по поводу вашего «португальского» дела… Что сталось с этим чертовым делом, господин де Босир? Насколько я помню, это было гнусное дело?!

– Оно утонуло, ваше сиятельство, – отвечал Босир.

– Ну, тем лучше, ведь оно, должно быть, причиняло вам немалое беспокойство. Впрочем, советую вам не очень-то рассчитывать на то, что все надежно скрыто под водой. В полиции есть опытные ныряльщики; в какой бы мутной и глубокой воде ни пришлось им искать, всегда легче выловить гнусное дельце, нежели прекрасную жемчужину.

– Знаете, ваше сиятельство, если бы не нищета, в которой мы погрязли…

–..Вы были бы счастливы? Вы хотите сказать, что для полноты счастья вам не хватает всего какой-нибудь тысячи луидоров?

Глаза Николь загорелись, глаза Босира метали молнии.

– О да! – вскричал последний. – Если бы у нас была тысяча луидоров, то есть двадцать четыре тысячи ливров, мы могли бы купить на половину этих денег домик, а другую половину положить в банк и жить на ренту. Я стану землепашцем.