Было два часа пополудни.
Вот что произошло за это время в Собрании и что повлекло за собой объявленный о Тюйльри приказ прекратить кровопролитие; приказ, помогающий победителям превозмочь отчаяние и покрывающий славой побежденных.
В то мгновение, когда за королевой захлопнулась дверь в Собрание, она успела заметить, что над Шарни занесен железный прут, а штыки и пики вот-вот готовы его пронзить; она закричала и протянула к этой двери руки; однако сопровождавшие повлекли ее в сторону зала заседаний; в то же время материнский инстинкт подсказывал ей, что она прежде всего должна следовать за своим ребенком, и она вошла вслед за королем в Собрание.
Там она с огромной радостью увидела своего сына, сидевшего на председательском столе; человек, который его принес, торжествующе потрясал красным колпаком над головой юного принца и радостно восклицал:
– Я спас сына своих господ! Да здравствует его высочество дофин!
Однако убедившись в том, что сын – в безопасности, королева снова устремилась мыслями к Шарни.
– Господа! – молвила она. – Один из самых храбрых моих офицеров, один из самых преданных моих слуг остался за дверью, ему угрожает смерть; я прошу вас спасти его.
Шестеро депутатов бросились исполнять ее просьбу.
Король, королева, члены королевской семьи и сопровождавшие их лица направились к креслам, предназначенным министрам, и заняли их места.
Собрание встретило их стоя, и не потому, что вставать в присутствии коронованных особ требовал этикет, а из сочувствия к их несчастью.
Прежде чем сесть, король знаком показал, что хочет говорить.
Все смолкло.
– Я пришел сюда, – сказал он, – во избежание огромного преступления; я подумал, что только среди вас я могу быть в полной безопасности.
– Государь! – отвечал Верньо, бывший в тот день председательствующим. – Вы можете рассчитывать на Национальное собрание; его члены поклялись умереть, защищая права народа и конституционную власть.
Король сел.
В эту минуту раздался оглушительный залп почти в дверях Манежа: национальные гвардейцы, смешавшись с восставшими, стреляли с Террасы фельянов в капитана и солдат-швейцарцев, служивших эскортом королевской семье.
Офицер Национальной гвардии, потеряв голову, вбежал в Собрание с криком:
– Швейцарцы! Швейцарцы! На нас напали! Члены Собрания решили, что швейцарцы одержали верх и, отбросив восставших, двинулись на Манеж, чтобы отбить своего короля; мы должны признать, что в этот час Людовик XVI был скорее королем швейцарцев, нежели королем французов.
Весь зал дружно поднялся; и народные представители, и зрители на трибунах, и национальные гвардейцы, и секретари – все в едином порыве простерли руки с криком:
– Что бы ни произошло, клянемся жить и умереть свободными!
Король и члены королевской семьи не имели к этой клятве ровным счетом никакого отношения; они одни остались сидеть на своих местах. Крик этот, вырвавшийся из трех тысяч глоток, ураганом пронесся над их головами.
Заблуждение длилось недолго, однако это всеобщее воодушевление было весьма впечатляющим.
Четверть часа спустя раздался другой крик:
– Дворец захвачен! Восставшие направляются в Собрание, чтобы расправиться с королем.
Тогда те, кто с ненавистью к монархии только что поклялись умереть свободными, повскакали с мест и поклялись защищать короля до последнего вздоха.
В это самое мгновение у капитана швейцарцев Дюрлера потребовали от имени Собрания сложить оружие.
– Я нахожусь на службе у короля, а не у Собрания, – возразил он. – Где приказ короля?
У посланцев Собрания не было письменного приказа.
– Я исполняю приказания короля, – продолжал Дюрлер, – и я подчиняюсь только королю. Его почти силой ввели в Собрание. Он был весь черный от пороха и крови.
– Государь! – обратился он к королю. – От меня требуют сдачи оружия: это приказ короля?
– Да, – кивнул Людовик XVI, – сдайте оружие Национальной гвардии; я не хочу, чтобы погибли такие мужественные люди, как вы.
Дюрлер поник головой, тяжело вздохнул и вышел; однако за дверью он приказал передать, что без письменного приказа отказывается подчиниться.
Король взял лист бумаги и написал:
«Король приказывает швейцарцам сдать оружие и возвратиться в казармы».
Об этом и кричали в комнатах, коридорах и на лестницах Тюильрийского дворца.
Этот приказ внес в Собрание некоторое успокоение, и председатель зазвонил в колокольчик.
– Продолжим заседание! – объявил он. Однако один из представителей поднялся и заметил, что согласно одной из статей Конституции заседания запрещено проводить в присутствии короля.
– Это верно, – подтвердил Людовик XVI, – но куда же вы нас отправите?
– Государь! – молвил председатель. – Мы можем вам предложить ложу газеты «Логограф»; она пустует, потому что газета перестала выходить.
– Хорошо, – согласился король, – мы готовы перейти туда.
– Привратники! – крикнул Верньо. – Проводите короля в ложу «Логографа».
Привратники поспешили исполнить приказание. Король, королева и члены королевской семьи снова прошли через весь зал и оказались в коридоре.
– Что это на полу? – спросила королева. – Похоже на кровь!
Привратники ничего не ответили; если эти пятна действительно были кровью, служащие, возможно, и не знали, откуда она взялась.
Пятен этих – странная вещь! – становилось все больше по мере того, как королевская семья подходила к ложе.
Чтобы избавить королеву от неожиданностей, король ускорил шаг и сам отворил дверь в ложу.
– Войдите, ваше величество! – обратился он к королеве.
Королева бросилась вперед. Едва ступив на порог, она истошно закричала и, закрыв лицо руками, отпрянула.
Теперь стало понятно, откуда взялась на полу кровь: в ложе лежал мертвец.
Королева в порыве едва не споткнулась об это мертвое тело, вот почему она закричала и отпрянула.
– Смотрите-ка! – проговорил король тем же тоном, каким он сказал: «Это голова несчастного господина Мандэ!» – Смотрите-ка! Это тело несчастного графа де Шарни!
