Еще дальше пошел конституционный епископ Тори. Он заявил, что самый отказ духовенства свидетельствует о его огромном мужестве.

Нам еще предстоит узнать о том, как святоши из Авиньона ответили на эту веротерпимость.

После обсуждения, так ничем и не закончившегося, по вопросу о конституционных священниках Собрание перешло к обсуждению вопроса об эмигрантах.

Это означало переход от войны внутренней к войне внешней, то есть разбередило обе раны Франции.

Фоше изложил вопрос о духовенстве, Бриссо доложил об эмиграции.

Он подошел к этому вопросу с человеческой точки зрения; он подхватил знамя, которое умирающий Мирабо выпустил из рук за год до этого.

Он потребовал, чтобы Собрание различало эмигрировавших из страха и эмигрировавших из ненависти: он потребовал, чтобы к первым Собрание было снисходительным, к последним же относилось со всею суровостью.

По его мнению, нельзя было запирать граждан в королевстве: необходимо было, напротив, отворить перед ними все двери.

Он даже не хотел, чтобы у эмигрировавших из ненависти отбиралось имущество.

Требовал он по отношению к ним только одного: прекратить выплаты тем, кто выступал против Франции.

В самом деле, до чего восхитительно! Франция по-прежнему содержала за границей принцев Конде, Ламбеков. Карла Лотарингского!

Мы еще увидим, как эмигранты ответили на эту ласку.

Когда Фоше закончил выступление, были выслушаны сообщения из Авиньона.

После выступления Бриссо были выслушаны новости о положении в Европе.

В конце заседания все были буквально оглушены новостями из Америки.

Итак, начнем с Авиньона.

Расскажем в нескольких словах историю этого второго Рима.

Бенедикт XI только что умер – произошло это в 1304 году – при весьма подозрительных обстоятельствах Поговаривали, что он был отравлен фигами.

Филипп Красивый, давший пощечину Бонифацию VIII рукою Колонны, устремлял свои чаяния в сторону Перуджи, где собирался конклав25 .

Ом уже давно вынашивал мысль о том, чтобы отнять у Рима панство, перевезти его во Францию и, заключив его в свою тюрьму, заставить работать на себя, а также, как говорит наш великий учитель Мишле, «дабы диктовать ему выгодные папские грамоты, использовать его непреложность и назначить Святой Дух писцом и сборщиком налогов французских королей».

И вот однажды к нему прибыл запыленный, падающий от изнеможения и едва ворочающий языком гонец.

Он принес такую весть:

Силы профранцузской и антифранцузской партий были на конклаве до такой степени равны, что ни один папа не набирал нужного числа голосов, и уже стали поговаривать о том, чтобы созвать в другом городе новый конклав.

Жителей Перуджи такое решение не удовлетворило, Они почитали за счастье, что папа будет избран в их городе.

Они придумали вот что: установили кордон вокруг конклава, чтобы отрезать кардиналам подвоз продовольствия.

Кардиналы возопили.

– Назовите папу, – прокричали в ответ горожане, – и будете сыты.

Кардиналы держались двадцать четыре часа.

По истечении суток они сдались.

Было решено, что антифранцузская партия изберет трех кардиналов, а профранцузская партия из этих трех кардиналов выберет папу.

Среди этих трех открытых врагов Филиппа Красивого был Бертран Готский, архиепископ Бордосский, известный более своей любовью к злату, нежели нелюбовью к Филиппу Красивому.

Гонец отправился с этим известием.

Он проделал весь путь в четыре дня и прибыл, умирая от изнеможения.

Времени терять было нельзя.

Филипп отправил нарочного к Бертрану Готскому, не имевшему понятия о высокой миссии, которая была ему предопределена, с тем чтобы назначить ему встречу в Анделисском лесу.

Ночь стояла темная, впору было вызывать духов; встреча должна была произойти на перекрестке трех дорог а условиях, подобных тем, в каких люди, желающие добиться покровительства Сатаны и поклясться ему в верности, целуют его раздвоенное копыто.

Сказать по правде, ради успокоения архиепископа король начал с обедни; потом на алтаре король и прелат поклялись хранить тайну; и вот свечи погасли, викарий удалился в сопровождении мальчиков из хора, унося с собою крест и священные сосуды, будто боясь, как бы они не были осквернены, оказавшись немыми свидетелями готовившейся сцены.

Архиепископ и король остались одни.

Кто поведал о том, что мы сейчас расскажем, Виллани, у которого мы об этом читаем?

Может быть, сам Сатана, несомненно, бывший незримым третьим участником этой встречи.

– Архиепископ! – обратился король к Бертрану Готскому. – В моей власти сделать тебя папой, ежели будет на то моя воля: с этим я к тебе и пришел.

– А доказательство? – полюбопытствовал Бертран Готский.

– Вот оно! – отвечал король.

Он показал письмо от своих кардиналов: в нем говорилось не о том, что выбор уже сделан; кардиналы спрашивали, кого им надлежит избрать.

– Что я должен сделать, чтобы стать папой? – спросил гасконец, забывшись от радости и бросаясь Филиппу Красивому в ноги.

– Обещай, что исполнишь шесть моих желаний, – отвечал король.

– Приказывайте, государь! – отозвался Бертран Готский. – Я – ваш слуга, и мой долг – исполнить вашу волю. Король поднял его, облобызал и сказал:

– Вот мои желания…

Бертран Готский превратился в слух. Он боялся не того, что король потребует от него чего-то такого, что погубит его душу, а того, что король потребует чего-либо неисполнимого – Вот мое первое желание: ты должен примирить меня с церковью и заставить ее простить преступления, которые я совершил, когда взял в плен в Ананьи папу Бонифация Восьмого.

– Согласен! – поспешил пообещать Бертран Готский – Второе мое желание: ты отпустишь грехи мне в всей моей семье.

Филипп Красивый был отлучен от церкви, – Согласен! – кивнул Бертран Готский, все более изумляясь тому, что от него требуется такая малость в обмен на будущее его величие.

Правда, оставались еще четыре просьбы.

– В-третьих, ты будешь отдавать мне церковную десятину моего королевства в течение пяти лет, дабы помочь мне покрыть расходы на войну с Фландрией – Согласен!