– Сударыня, вы ведь дали моему брату поручение ко мне? – осведомился он.

– Сударь… – пролепетала Андре, привстав на одно колено и со страхом глядя на графа.

– Вы вручили ему письмо для меня?

– Сударь… – вновь пролепетала дрожащим голосом Андре.

– После смерти Изидора все его бумаги были переданы мне, и среди них находилось ваше, сударыня, письмо.

– Вы прочли его? – воскликнула Андре и закрыла лицо руками.

– Сударыня, я должен был ознакомиться с содержанием этого письма только в том случае, если бы оказался смертельно ранен, но, как видите, я жив и здоров.

– А письмо!..

– Вот оно, сударыня, нераспечатанное, в том виде, в каком вы вручили его Изидору.

– Ах! – вздохнула Андре, беря письмо. – Ваш поступок безмерно благороден… или безмерно жесток.

Шарни взял Андре за руку и сжал ее.

Андре сделала слабую попытку отнять у него руку.

Однако Шарни не отпускал ее, бормоча: «Сжальтесь, сударыня!» – и Андре, испустив вздох чуть ли не ужаса, оставила свою трепещущую, внезапно повлажневшую ладонь в руках у Шарни.

Исполненная смятения, не зная, куда отвести глаза, как избежать устремленного на нее взгляда Шарни, не имея возможности отступить, она прошептала:

– Да, я понимаю, сударь, вы пришли вернуть мне письмо.

– Для этого, сударыня, но и не только… Графиня, я должен попросить у вас прощения.

Андре вздрогнула: впервые Шарни обратился к ней не.сударыня., а.графиня., впервые произнес ее титул, не прибавив к нему.госпожа.»

Изменившимся, исполненным безмерной нежности голосом она спросила:

– Вы хотите просить у меня прощения, граф. Но за что?

– За то, как я вел себя с вами все эти шесть лет.

Андре взглянула на него с нескрываемым изумлением.

– Сударь, но разве я когда-нибудь жаловалась на это?

– Нет, сударыня, потому что вы – ангел!

Глаза Андре невольно затуманились, и она почувствовала, что по щекам ее ползут слезы.

– Андре, вы плачете? – воскликнул Шарни.

– О, простите меня, сударь, – глотая слезы отвечала Андре. – Я не привыкла, вы никогда так не говорили со мной. Боже мой!.. Боже мой!..

Как подкошенная она рухнула на софу и закрыла лицо руками.

Через секунду она подняла голову, встряхнула ею и прошептала:

– Нет, право, я сошла с ума!

И вдруг она умолкла. Пока она закрывала лицо руками, Шарни опустился перед нею на колени.

– Вы на коленях у моих ног? – пролепетала Андре.

– Но разве я не сказал вам, Андре, что пришел просить у вас прощения?

– На коленях, у моих ног… – повторяла она, словно не веря глазам.

– Андре, вы отняли у меня руку, – сказал Шарни.

И он снова взял ее за руку.

Но она отшатнулась от него чуть ли не со страхом.

– Что все это значит? – прошептала она.

– Это значит, Андре, что я вас люблю! – нежно произнес Шарни.

Андре прижала руку к груди и вскрикнула.

Затем, словно подброшенная пружиной, вскочила и стиснула руками виски.

– Он любит меня! Любит! – повторяла она. – Но это же невозможно!

– Андре, вы можете сказать, что вам невозможно любить меня, но не говорите, что мне невозможно любить вас.

Она взглянула на Шарни, словно желая убедиться, правду ли он говорит; огромные черные глаза графа оказались куда красноречивее, чем его уста.

Андре не могла поверить его словам, но взгляду его не верить не могла.

– Господи! – прошептала она. – Господи! Есть ли на свете существо несчастней меня?

– Андре, – продолжал Шарни, – скажите, что любите меня, а если не можете этого сказать, то хотя бы скажите, что не питаете ненависти ко мне.

– Ненависти к вам? – воскликнула Андре.

И ее глаза, такие спокойные, ясные, чистые, вспыхнули огнем.

– Сударь, вы совершенно заблуждаетесь, приняв мое чувство к вам за ненависть.

– Андре, но если это не любовь и не ненависть, то что же?

– Это не любовь, потому что мне нельзя вас любить. Разве вы не слышали, как я только что воскликнула: «Есть ли существо на свете несчастней меня.?

– Но почему вам нельзя меня любить, Андре, если я люблю вас всем сердцем?

– Этого я не хочу, не могу, не смею вам сказать, – ломая руки, отвечала Андре.

– А если то, что вы не хотите, не можете, не смеете сказать, мне сказал уже другой человек?

Андре обеими руками ухватилась за Шарни.

– Что? – воскликнула она.

– Если я это уже знаю? – продолжал граф.

– Боже мой!

– И если, узнав это, узнав вашу ужасную тайну, я счел, что в своем несчастье вы стократ достойней уважения, и решил прийти и признаться вам в любви?

– Если это так, сударь, то вы самый благородный, самый великодушный человек на свете!

– Я люблю вас, Андре! Люблю вас! Люблю! – повторил Шарни.

– Господи! – воскликнула Андре, воздевая руки к небу. – Я даже не подозревала, что на свете бывает такое счастье!

– Но, Андре, скажите и мне, что любите меня! – настаивал Шарни.

– Нет, на это я никогда не решусь, – отвечала Андре, – но прочтите письмо, которое должны были бы вам вручить, если бы вы лежали на ложе смерти.

И она протянула графу письмо, которое он ей только что вернул.

Пока Андре прятала лицо в ладонях, Шарни быстро сломал печать и, прочтя первые строки, вскрикнул; он простер к Андре руки и прижал ее к своей груди.

– С того дня, как ты меня увидела, все эти шесть лет… – бормотал он. – О святая! Как же я должен тебя любить, чтобы ты забыла об испытанных страданиях!

– Боже! – шептала Андре, клонясь, словно тростинка, под бременем нежданного счастья. – Если это сон, сделай так, чтобы я никогда не просыпалась, или пусть, проснувшись, я умру!

А теперь оставим счастливых и вернемся к тем, кто страдает, борется, ненавидит, и, быть может, счастливцы забудут о своих злоключениях, как забываем их мы.

16 июля 1791 года, то есть спустя несколько дней после только что описанных нами событий, два новых персонажа, с которыми мы не торопились познакомить наших читателей, дабы представить их в надлежащее время, сидели и писали за столом в маленькой гостиной на четвертом этаже гостиницы «Британик., расположенной на улице Генего.

Одна дверь вела из этой гостиной в скромную столовую, обставленную, как обычно обставляют недорогие меблированные комнаты, а вторая – в спальню, где стояли две одинаковые кровати.