Наконец, когда он проговорил: «Я не назвал бы вас своей матушкой! До чего приятно произносить это нежное слово!», она еще раз пережила счастье и снова прижала Себастьена к груди.

– Да, да, ты прав, мой мальчик, – согласилась она, – очень нежное! Есть только одно еще более нежное, может быть, – то, которое говорю тебе я, прижимая тебя к своему сердцу: сын мой! Сын!

Некоторое время были слышны лишь поцелуи, которыми мать осыпала лицо сына.

– Нет, невозможно допустить, чтобы все, что меня касается, осталось до такой степени покрыто тайной! – вдруг вскричала Андре. – Ты мне вполне вразумительно растолковал, как ты здесь оказался, однако я не понимаю, как ты мог меня узнать, почему ты за мной побежал, почему назвал своей матерью.

– Как я могу объяснить вам это? – отвечал Себастьен, с невыразимой любовью взглядывая на Андре. – Я и сам не знаю. Вы говорите о тайне. Да, в моей жизни все столь же таинственно, как и в вашей.

– Да ведь кто-нибудь, должно быть, сказал тебе в ту минуту, когда я проходила: «Мальчик, вот твоя мать!» – Да… Мне подсказало сердце.

– Сердце?..

– Знаете, матушка, я вам кое о чем расскажу, это похоже на чудо.

Андре придвинулась к мальчику, устремив взгляд к небу, словно благодаря его за то, что оно возвратило ей сына, и возвратило таким вот образом.

– Я вас знаю вот уже десять лет, матушка. Андре вздрогнула.

– Неужели не понимаете?

Андре отрицательно покачала головой.

– Я вам сейчас объясню: мне иногда случается видеть странные сны, которые отец называет галлюцинациями.

При упоминании о Жильбере, сорвавшемся с губ мальчика и, словно кинжал, вонзившемся Андре в самое сердце, Андре содрогнулась.

– Я вас видел много раз, матушка.

– Как видел?!

– Да во сне, как я вам только что сказал. Андре вспомнила о кошмарах, преследовавших ее всю жизнь, одному из которых мальчик обязан был своим рождением.

– Вообразите, матушка, – продолжал Себастьен, – что когда я был совсем маленьким, я жил в деревне и играл с деревенскими ребятишками, я ничем от них не отличался и видел самые обыкновенные сны; однако стоило мне однажды покинуть деревню и выйти за околицу, как, оказавшись на опушке леса, я почувствовал, что меня словно кто-то задел платьем; я протянул руки, чтобы за него схватиться, но ощутил лишь пустоту; призрак отступил. Но если сначала призрак был невидим, то потом, мало-помалу, он стал видимым: в первую минуту он был похож на почти прозрачное облако, подобное тому, каким Вергилий окутал мать Энея, когда она явилась своему сыну на окраине Карфагена, скоро это облако стало сгущаться и приняло очертания человеческой фигуры, принадлежавшей, видимо, женщине, которая скорее парила над землей, нежели шла по ней… Тогда неведомая дотоле непреодолимая сила потянула меня к ней. Она уходила в глубь леса, а я шел за ней, вытянув руки вперед, так же как она без единого звука, потому что, несмотря на все мои попытки ее окликнуть, голос меня не слушался; я бежал за ней, а она не останавливалась, и я никак не мог ее догнать; так продолжалось до тех пор, пока то же чудо, которое возвестило мне о ее присутствии, не предупредило меня о ее уходе. Призрак исчезал вдали Мне казалось, что эта женщина страдает не меньше моего из-за нашей разлуки, угодной Небу, потому что, удаляясь от меня, она продолжала оглядываться; я держался на ногах до тех пор, пока меня словно поддерживало ее присутствие, но стоило ей исчезнуть, как я в изнеможении упал на землю.

Эта двойная жизнь Себастьена, этот сон наяву слишком были похожи на то, что случалось переживать Андре, чтобы она не признала в нем своего сына.

– Бедняжка! – молвила она, прижав его к сердцу. – Значит, напрасно злые духи пытались отнять тебя у меня! Господь нас свел, да так, как я об этом и не мечтала; вот только я не была столь же счастлива, как ты: я ни разу не видела тебя ни во сне, ни наяву. Но когда я проходила через зеленую гостиную, меня охватила дрожь. Когда я услышала у себя за спиной твои шаги, у меня закружилась голова и заныло сердце; когда ты меня окликнул:

«Сударыня!», – я едва не упала без чувств; когда я до тебя дотронулась, я немедленно тебя узнала!

– Матушка! Матушка! Матушка! – трижды повторил Себастьен, словно вознаграждая Андре за то, что она так долго была лишена радости слышать это нежное слово.

– Да, да, я твоя мать! – в неописуемом восторге подхватила молодая женщина.

– Раз мы нашли друг друга, – продолжал мальчик, – и ты рада меня видеть, – давай больше не будем расставаться, хорошо?!

Андре вздрогнула. Она упивалась настоящей минутой, позабыв о прошлом, и вдруг мысль о будущем заставила ее спуститься на землю.

– Бедный мой мальчик! – со вздохом прошептала она – Как бы я была счастлива, если бы такое чудо было возможно!..

– Предоставь это мне, – отвечал Себастьен, – я все улажу – Каким образом? – спросила Андре.

– Я не знаю причин, которые могли бы тебе помешать соединиться с моим отцом. Андре побледнела.

– Но какими бы серьезными ни были эти причины, им не устоять перед моими мольбами, а если понадобится, то и слезами.

Андре покачала головой.

– Нет, это невозможно! Никогда! – возразила она.

– Послушай! – молвил Себастьен, который, судя по тому, что Жильбер сказал ему однажды: «Сынок! Никогда не говори мне о твоей матери!», решил, что именно Андре виновна в разлуке его родителей. – Послушай, отец меня обожает!

Андре, сжимавшая руки мальчика в своих ладонях, выпустила их. Мальчик словно не заметил, а может быть, и в самом деле не обратил на это внимания и продолжал:

– Я приготовлю его к встрече с тобой; я расскажу ему о счастье, которое ты мне дала, потом возьму тебя за руку, подведу к нему и скажу: «Вот она! Посмотри, отец, какая она красивая!» Андре отстранилась от Себастьена и встала. Мальчик удивленно на нее взглянул: она так побледнела, что он испугался.

– Никогда! – повторила она. – Никогда! На сей раз ее слова выражали не просто ужас, в них прозвучала угроза.

Мальчик отшатнулся: он впервые заметил, как исказились черты ее лица, делавшие ее похожей на разгневанного ангела Рафаэля.

– Почему же ты отказываешься встретиться с моим отцом? – глухо спросил он.