– Как? А бриллианты?

– Возьмете с собой.

– Но куда?

– В то место, куда я вас отвезу.

– А куда вы меня отвезете?

– За несколько лье отсюда; там вам предстоит исполнить совершенно особое поручение.

– Невозможно, ваша светлость.

– Как это – невозможно? Разве королева не велела вам повиноваться мне, как ей самой?

– Да, конечно, но как же мне быть? Я оставил ключ в дверях нашей квартиры; брат вернется домой и не найдет ни своего плаща, ни шляпы; увидит, что я не возвращаюсь, и не будет знать, где я. А как же госпожа де л'Ааж, я обещал причесать ее, и она меня ждет; в подтверждение моих слов, ваша светлость, мой кабриолет и слуга остались во дворе Тюильри.

– Что ж, милейший Леонар, – со смехом отвечал г-н де Шуазель, – ничего не поделаешь! Ваш брат купит себе другую шляпу и другой плащ; госпожу де л'Ааж вы причешете как-нибудь в другой раз, а слуга ваш, видя, что вы не возвращаетесь, распряжет вашу лошадь и отведет ее в конюшню; но наша-то лошадь запряжена, а потому – едем.

И, не обращая более никакого внимания на жалобы и сетования Леонара, его светлость герцог де Шуазель усадил безутешного парикмахера в свой кабриолет и пустил коня крупной рысью по направлению к заставе Птит-Виллет.

Не успел герцог де Шуазель миновать последние дома Птит-Виллет, как на улицу Сент-Оноре вступила компания из пяти человек, возвращавшихся из Якобинского клуба; они, казалось, шли в сторону Пале-Рояля, удивляясь тому, какой тихий выдался вечер.

Эти пятеро были Камил Демулен, который и рассказал о случившемся, Дантон, Фрерон, Шенье и Лежандр.

Дойдя до угла улицы Эшель и бросив взгляд на Тюильри, Камил Демулен сказал:

– Ей-Богу, не кажется ли вам, что Париж нынче вечером как-то особенно спокоен, словно покинутый город? За всю дорогу нам навстречу попался только один патруль.

– Это оттого, – сказал Фрерон, – что приняты меры, чтобы освободить дорогу королю.

– Как это, освободить дорогу королю? – спросил Дантон.

– Разумеется, – отвечал Фрерон, – ведь нынче ночью он уезжает.

– Полноте, – вмешался Лежандр, – что за шутка!

– Может быть, это и шутка, – возразил Фрерон, – но меня предупредили о ней письмом.

– Ты получил письмо, в котором тебя предупредили о бегстве короля? переспросил Камил Демулен. – И это письмо было подписано?

– Нет, без подписи; кстати, оно у меня с собой. Вот оно, читайте.

Пятеро патриотов приблизились к наемной карете, стоявшей на углу улицы Сен-Никез, и при свете фонаря прочли следующие строки:

Предупреждаем гражданина Фрерона, что нынче вечером г-н Капет, Австриячка и два их волчонка покидают Париж и едут навстречу г-ну де Буйе, губителю Нанси, который ждет их на границе.

– Смотри-ка, господин Капет, – заметил Камил Демулен, – хорошее имя; отныне я буду называть Людовика Шестнадцатого господином Капетом.

– И тебя могут упрекнуть только в одном, – подхватил Шенье, – ведь Людовик Шестнадцатый все же Бурбон, а не Капет.

– Полноте, кто это знает? – возразил Камил Демулен. – Два-три педанта вроде тебя. Не правда ли, Лежандр, Капет – прекрасное имя?

– Между тем, – напомнил Дантон, – если письмо не лжет, нынче вечером вся королевская клика и впрямь могла улизнуть!

– Раз уж мы в Тюильри, – предложил Демулен, – давайте проверим.

И пятеро патриотов для смеху обошли вокруг Тюильри; вернувшись на улицу Сен-Никез, они заметили Лафайета, который входил в Тюильри вместе со всем своим штабом.

– Ей-Богу, – сказал Дантон, – вот Белобрысый идет поприсутствовать при отходе королевского семейства ко сну; наша служба окончена, его началась. Спокойной ночи, господа! Кому со мной в сторону улицы Паон?

– Мне, – отозвался Лежандр.

И группа разделилась.

Дантон и Лежандр пересекли площадь Карусели, а Шенье, Фрерон и Камил Демулен скрылись за углом улиц Роган и Сент-Оноре.

В самом деле, в одиннадцать вечера, когда г-жа де Турзель и г-жа де Бренье, успевшие уже раздеть и уложить принцессу и дофина, разбудили их и принялись одевать в дорожное платье, к великому стыду дофина, который желал надеть свой обычный наряд и упрямо отказывался нарядиться девочкой, король, королева и принцесса Елизавета принимали г-на де Лафайета, а также его адъютантов г-на Гувьона и г-на Ромефа.

Это посещение вызывало большую тревогу, особенно после подозрительного поведения г-жи де Рошрель.

Вечером королева и Мадам Елизавета ездили погулять в Булонский лес и вернулись в восемь вечера.

Г-н де Лафайет осведомился у королевы, хорошо ли удалась прогулка; он лишь добавил, что напрасно она вернулась так поздно: можно опасаться, как бы вечерний туман не повредил ее здоровью.

– Вечерний туман в июне месяце? – смеясь, возразила королева. – Да где же я его возьму, если только он не сгустится нарочно, чтобы послужить нам прикрытием для бегства? Я говорю – прикрытием для бегства, поскольку предполагаю, что по-прежнему ходят слухи, будто мы уезжаем.

– Действительно, ваше величество, – подтвердил Лафайет, – о вашем отъезде говорят более чем когда бы то ни было, и я даже получил сообщение о том, что он назначен на нынешний вечер.

– А, – отозвалась королева, – держу пари, что вы узнали эту прелестную новость от господина де Гувьона.

– Почему же именно от меня, ваше величество? – покраснев, спросил молодой офицер.

– Просто я полагаю, что у вас во дворце есть осведомитель. Вот, посмотрите на господина Ромефа: у него таковых нет, и что же? Я уверена, что он готов за нас поручиться.

– И в этом не будет никакой моей заслуги, ваше величество, – отвечал молодой адъютант, – потому что король дал слово Собранию не покидать Парижа.

Теперь настал черед королевы покраснеть.

Заговорили о другом.

В половине двенадцатого г-н де Лафайет и оба его адъютанта откланялись.

Однако г-н де Гувьон, не вполне успокоенный, вернулся в свою комнату во дворце; там он нашел друзей, которые стояли на страже, и, вместо того чтобы снять их с поста, он велел им удвоить бдительность.

Что до г-на де Лафайета, он поехал в ратушу успокоить Байи в отношении короля, коль скоро у Байи еще оставались некоторые опасения.