– Отец! – вскричала Катрин и сделала до такой степени похожее движение вперед, что можно было подумать, будто ею руководит опытный режиссер.
Однако Бийо одним взглядом остановил и Питу и Катрин. В его глазах было нечто и от орла и от льва, он словно воплощал в себе народный дух.
Подойдя к помосту, он выпустил из рук аббата Фортье и, указывая на него пальцем, молвил:
– Вот он, престол, до которого ты никак не снисходишь. А я, Бийо, тебе говорю, что ты недостоин служить здесь обедню. Прежде чем подняться по этим священным ступеням, каждый должен спросить себя, испытывает ли он стремление к свободе, преданность отчизне и любовь к человечеству! Священник! Хочешь ли ты свободы для всего мира? Священник! Предан ли ты своей стране? Священник! Любишь ли ты своего ближнего больше самого себя? Тогда смело можешь подняться на этот престол и воззвать ко Господу. Но если ты, как гражданин, не чувствуешь себя первым среди всех нас, уступи свое место более достойному, а сам уходи.., прочь.., убирайся!..
– Несчастный! – воскликнул аббат, двинувшись прочь и на ходу грозя Бийо пальцем. – Ты сам не знаешь, кому объявляешь войну!
– Да нет, я-то знаю, – возразил Бийо. – Я объявляю войну волкам, лисам и змеям – всем, кто нападает в потемках. Ну что ж, ладно! – прибавил он, с силой ударив себя кулаком в грудь. – Грызите, рвите, кусайте!.. Есть за что!
Наступила тишина. Толпа расступилась перед священником и, сомкнувшись вновь, замерла в почтительном восхищении перед сильной личностью, подставлявшей себя под удары страшной силы, зовущейся духовенством: в те времена почти половина всех жителей еще находилась во власти этой силы.
Не существовало больше ни мэра, ни его помощника, ни муниципального совета. Внимание всех присутствовавших было приковано к Бийо.
К нему подошел г-н де Лонпре.
– А ведь теперь мы остались без священника! – заметил мэр.
– Ну и что? – спросил Бийо.
– Раз у нас нет священника, значит, некому отслужить и обедню!
– Подумаешь, какое горе! – пробормотал Бийо; со времени своего первого причастия он всего два раза заходил в церковь: когда венчался и когда крестил дочь.
– Я не говорю, что это большое горе, – продолжал мэр, решивший на всякий случай не спорить с Бийо, – но чем мы заменим службу?
– Что ж, я вам, пожалуй, скажу, что мы сделаем вместо службы! – вскричал Бийо, чувствуя настоящее вдохновение. – Поднимитесь вместе со мной на престол, господин мэр! И ты, Питу, поднимайся! Вы встанете по бравую руку от меня, а ты, Питу, – по левую… Вот так. Чем мы заменим службу? Слушайте все! – приказал Бийо. – Это Декларация прав человека и гражданина – символ веры и свободы, Евангелие будущего.
Присутствовавшие единодушно зааплодировали: люди эти, освободившиеся только вчера, а вернее было бы сказать – почувствовавшие значительное послабление, жаждали узнать права, которые им возвращались, но которыми они еще не воспользовались.
Они с гораздо большей жадностью ожидали именно этих слов, а не тех, которые аббат Фортье называл «словом Божиим».
Встав между мэром, представлявшим гражданскую власть, и Питу, представителем вооруженной силы, Бийо протянул руку и наизусть, по памяти – почтенный фермер не знал грамоты, как помнит читатель, – звучно произнес следующие слова, которые все до единого выслушали стоя, в полном молчании и обнажив голову:
ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ГРАЖДАНИНА.
«Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе».
«Цель всякого политического союза – обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковые – свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению».
Бийо произнес последние слова: «сопротивление угнетению», как человек, видевший собственными глазами, как рушились стены Бастилии; как человек, который знает, что ничто не может устоять перед силой народной, стоит только народу протянуть руку.
Слова эти вызвали в толпе крики, слившиеся в протяжный вой. Бийо продолжал:
«Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни одна личность не может обладать властью, которая не исходит явно от нации…» Эта последняя фраза слишком живо напомнила слушателям спор, только что имевший место между Бийо и аббатом Фортье, в котором Бийо упомянул об этом самом принципе; вот почему фраза эта не могла остаться незамеченной: голос Бийо заглушили крики «Браво!» и аплодисменты.
Бийо подождал, пока стихнут крики и рукоплескания, и продолжал:
«Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Пределы эти могут быть определены только законом…» Эта статья была не совсем понятна простым слушателям и потому прошла, не вызвав столь же бурного отклика в их сердцах, как другие, несмотря на всю свою значительность.
«Закон, – продолжал Бийо, – имеет право запрещать лишь действия, вредные для общества. Все, что не запрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден делать то, что не предписано законом…»
– Это как же понимать? – спросил голос из толпы. – Раз закон не принуждает к барщине и отменил десятину, стало быть, священники теперь не могут прийти ко мне на поле за десятиной, а король не заставит меня отрабатывать барщину?
– Совершенно верно, – отвечал Бийо, – и мы отныне и во веки веков освобождены от этих постыдных унижений.
– Раз так – да здравствует закон! – прокричал крестьянин.
И все в один голос подхватили: «Да здравствует закон!» Бийо продолжал:
«Закон есть выражение общей воли». Он замолчал и торжественно поднял палец.
– Внимательно слушайте, друзья, братья, граждане, люди! – обратился он к толпе и продолжал:
«Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании…» Возвысив голос так, чтобы каждое слово было отчетливо слышно присутствовавшим, он проговорил:
