Ветер. Сильный ветер. Даже оконные стекла ревели от такого натиска. Обычно такие ветра не ассоциируются ни с чем хорошим, однако наш герой с больше напоминающей горе улыбкой сидел на стареньком запятнанном кресле. И запятнанным оно было не только вчерашним томатным соусом, который наш дорогой герой решил добавить себе в ужин, но и многочисленными интересными историями, которые очевидны, наверное, только самым пытливым умам. Покуда наш герой расплывается в улыбке и каких-то непонятных мне воспоминаниях (да, они у него очень странные) в такой пасмурный и холодный день, можно поведать о пятнах кресла.

***

1817 год. Точной даты я уже тебе не скажу, друг мой, но именно в этот год родилось то кресло, на котором теперь сидит наш странный герой. Вышло оно из-под рук неизвестного австрийского мастера, перебравшегося в Санкт-Петербург. Причина этому переезду мне неизвестна, как, впрочем, и остального: о мастере мало известно. Само же кресло было схоже с гамбсовой мебелью: сочетание плавности и резкости. Отличительными же чертами были искусно выточенные подлокотники и спинка, а также болотно-зелёная обивка. Именно таким было это кресло.

Кресло мастера могло покорить самые прихотливые задницы и спины, да одно «но» – мастер неизвестный и работы его никому не нужны. Резные кресла, тумбы, столы продавались за сущие копейки. Самая высокая предложенная мастеру цена была 3 рубля. То ли покупатель был скупым и жадным, то ли сам мастер не хотел брать больше, доподлинно мне неизвестно. И, наверное, вы уже понимаете, что нормально прокормить себя и свою дочь у него просто не было денег: дай Бог, зарабатывал 5 рублей в месяц. Новое кресло же, по мнению самого мастера, должно было вывести его из бедности: оно выглядело очень дорого, да и стоило столько же (мастер вложил в его создание последние деньги и силы).

Мастер гордился этим креслом так, будто дворец небесный воздвигнул. Чем была вызвана эта гордость на грани греха? Возможно, тем, друг мой, что творение такого уровня могли сделать только великие творцы, а мастер простой столяр. Правда, всей этой напыщенной гордости не хватило и на неделю: голод не умеет ждать. Так кресло и пылилось в углу, не найдя своего покупателя.

В ещё большую депрессию может ввести тот факт, что дочь мастера побиралась на улице, чтобы хоть как-то помочь горе-отцу. Нет, не подумай, друг мой, я не осуждаю мастера, я его просто не жалею. А вот за дочь его я действительно переживал, особенно тогда, когда настроение улицы и погода явно не пели. Однажды дочь мастера (ей было всего одиннадцать лет) даже избил полицмейстер, забрав всю заработанную милостыню. В общем, трудная жизнь (надеюсь, такая жизнь обошла тебя, мой дорогой друг). И с такими условиями труда, как сейчас выражается народ, не трудно догадаться, девочка быстро приобрела себе пару на всю жизнь – чахотку. Это был удар для её отца. Ни один врач не мог толком помочь: лекарств толком никаких не было. Если же даже что-то и находилось, то бедность не желала делиться деньгами.

Прошло несколько дней. Девочку то било в лихорадке, то отпускало. Тело горело, лоб покрывался испариной. Никакие примочки не помогали. Девочке давали от силы ещё несколько дней, но разве это может успокоить любящего отца. Ожидание смерти дочери – страшнее самой этой смерти. Куча мыслей, куча недосказанных слов… Всё это крутилось в голове мастера. Однако тоненькая нить надежды не покидала его: дорогое кресло можно продать, однако нужно найти щедрого покупателя. Однако, когда у тебя нет куска металла на груди, все закрывают перед тобой двери. Так было и с мастером: все помещичьи усадьбы закрывали дверь перед проблемами мастера, предлагая ничтожно малую цену за венец творения.

Уже ночью удрученный своим поражением мастер возвращался в свой подвал, думая о несправедливости ситуации. И с ним нельзя было не согласиться: жизнь забирает всё у тех, у кого и так ничего нет. Однако будь мастер понастойчивее, все могло сложиться иначе. Мысли мастера питал гнев. И напитал сполна. Действия мастера тогда были крайне необдуманными и глупыми: он вернулся в усадьбу, откуда его прогнали, как прокаженного. Каким-то чудом залез внутрь и украл пару золотых карманных часов, выглядевших на баснословные деньги. Этого должно было хватить мастеру, если найти покупателя. Вылезя из усадьбы, он направился к одинокому дереву поодаль усадьбы – там он оставил своё кресло. Чтобы перевести дыхание, мастер присел в него. Правда, ловкое движение ножом по горлу от незнакомца отправило его в вечный отпуск. Стекшая по телу мастера кровь, оставила первое пятно на дорогом кресле.

После мастера никто не видел. Его труп не нашли, кресло тоже, поэтому все решили, что он продал кресло и бросил дочь в подвале. Через день умерла и она в полном одиночестве.

***

1819 год. Место захоронения мастера мне неизвестно. Скорее всего, его дряблое тело наглейшим образом скинули в реку. Но это и не важно. Венец творения мастера чудесным образом перевезли в заброшенную усадьбу недалеко от Пушкино рядом с Москвой. Правда, зачем прекрасное кресло в заброшенной усадьбе? Были там люди со слегка измененным мировоззрением: верили они в то, что общество запрещало, осуждало и наказывало. Если же изъясняться более простым языком, то там сектанты периодически проводили ночные собрания. Название у них было до боли банальное: «Satanae Fratres». Не знаю, с чего они решили считать себя братьями Сатаны, то есть равными себя ему? Однако не мне судить, дорогой друг, как, в принципе, и не Вам. Чтобы узнавать участников секты на светских вечерах или на улице, было придумано сокращение «SF», которое вышивалось на одежде, выбивалось на часах или оружие.

Основателем секты был достопочтенный московский помещик Захаров Григорий Николаевич. Все его знали любящим мужем, прекрасным отцом и справедливым государственным служащим (точно уже не помню, какую должность он занимал). Однажды он пожертвовал одну из своих усадеб в пользование детскому дому. Не представляете, как были рады детишки, поселившись в отапливаемый просторный дом. Также он помогал крестьянам, например, покупал скотину, всячески поощрял и позволял чаще отдыхать. Любили его крестьяне. И вроде бы замечательным человеком являлся Григорий Николаевич. Подумаешь, отдает предпочтение Сатане, а не Богу. Главное ведь поступки, а не мысли, дорогой друг? Возможно, но иногда лучше не делать поспешных вывод. Мысли у него были настолько грязными, что и вообразить страшно, а поступки… Но об этом чуть позже.

У Григория Николаевича был помощник Лев Олегович (фамилии не помню) – уважаемый член своей общины. О нём мало, что было известно, человек был он скрытный и достаточно скромный: снимал комнату на окраине Москвы. Полиция ничего не смогла обнаружить в квартире Льва Олеговича во время расследования, но об этом тоже чуть позже.

Что ж, вернёмся в русло повествования. Уже приближается осеннее равноденствие – один из немногих дней, когда секта под руководством Григория Николаевича собирается в полном составе. Это крайне важный день, ведь от него зависит дальнейшее существование участников секты, поэтому к приготовлениям относятся с наибольшей ответственностью. Однако я не буду в подробностях их описывать, поскольку Вы, мой дорогой друг, сами всё увидите.

Поздний вечер (уже, можно сказать, ночь) все представители секты собрались в катакомбах под заброшенной усадьбой. Чтобы никто не знал об этих встречах, были продуманы специальные ходы (о них даже я до сих пор не знаю). Скажу сразу, сектанты были необычными для того времени: они не просто отвергали Бога, но и приносил жертвы Сатане. Да, это большая редкость для сатанистов того времени. Поэтому советую закрыть глаза, мой друг, если у тебя слабый желудок или ты слишком впечатлительный. Я предупредил.

Первая часть вечера проходит абсолютно также, как и все званные вечера: собираются участники, которые обсуждают обыденные дела и планы, сплетничают и плетут интриги, обмениваются новостями и так далее. Ничего нового и сверхъестественного. Поэтому я, пожалуй, пропущу эту часть, поскольку небольшой фанат сплетен (однако сплетни о состоянии здоровья Александра I привлекли моё внимание тогда, но Вы уже и так всё знаете об этом).