– О нет, нет, я удаляюсь, – настаивал д'Артаньян, хотя в голосе его и слышалось любопытство; замешательство Арамиса, как бы тонко он его ни маскировал, не укрылось от д'Артаньяна, а он знал, что в непроницаемой душе этого человека решительно все, даже то, что имеет видимость сущего пустяка, подчинено заранее намеченной цели; пусть эта цель была д'Артаньяну неведома и непонятна, но, изучив характер своего давнего друга, он понимал, что она, во всяком случае, должна быть немаловажною.

Арамис, заметив, что у д'Артаньяна появились какие-то подозрения, также стоял на своем:

– Оставайтесь, молю вас: вот в чем, в сущности, дело…

Затем, обернувшись к портному, он начал:

– Дорогой господин Персерен… Я бесконечно счастлив, д'Артаньян, что вы здесь.

– Вот как! – воскликнул капитан мушкетеров, веря в искренность Арамиса еще меньше, чем прежде.

Персерен не пошевелился. Взяв из его рук кусок ткани, в созерцание которой он был погружен, Арамис силой возвратил его к реальной действительности.

– Дорогой господин Персерен, – произнес он, – здесь господин Лебрен, один из живописцев господина Фуке.

«Чудесно, – подумал д'Артаньян, – но при чем тут Лебрен?»

Арамис посмотрел на д'Артаньяна, который сделал вид, будто рассматривает гравюры с изображением Марка Антония.

– И вы хотите, чтобы ему сшили такой же костюм, какие заказаны эпикурейцам? – спросил Персерен.

Произнося с отсутствующим видом эти слова, достойный портной сделал попытку отобрать у Арамиса свою парчу.

– Костюм эпикурейца? – переспросил д'Артаньян тоном следователя.

– Воистину, – сказал Арамис, улыбаясь своей чарующей улыбкой, – воистину самою судьбой предначертано, что д'Артаньян этим вечером проникнет во все наши тайны. Вы, конечно, слышали об эпикурейцах господина Фуке, не так ли?

– Разумеется. Кажется, это своего рода кружок поэтов, состоящий из Лафонтена, Лоре, Пелисона, Мольера и кто его знает, кого еще, и заседающий в Сен-Манде?

– Это верно. Так вот, мы одеваем наших поэтов в форму и зачисляем их на королевскую службу.

– Превосходно! Догадываюсь, что это сюрприз, который господин Фуке готовит для короля. Будьте спокойны! Если тайна господина Лебрена состоит только в этом, я не выдам ее.

– Вы очаровательны, как всегда, дорогой друг. Нот, господин Лебрен к этому непричастен; тайна, к которой он имеет касательство, гораздо значительнее, чем эта.

– Раз она не уступает в значительности первой из ваших тайн, то я предпочитаю но быть посвященным в нее, – заметил д'Артаньян, притворяясь, будто собрался уходить.

– Входите, Лебрен, входите, – сказал Арамис, открывая правой рукой боковую дверь и удерживая левою д'Артаньяна.

– Честное слово, я ничего не понимаю, – буркнул Персерен.

Как говорят в театре, Арамис выдержал паузу.

– Дорогой господин Персерен, – начал он, – вы шьете пять костюмов его величеству, не так ли? Один из парчи, один охотничий из сукна, один из бархата, один из атласа и последний, наконец, из флорентийской ткани?

– Верно, но откуда, монсеньер, вы все это знаете? – спросил изумленный Персерен.

– Все это исключительно просто, сударь: предстоят охота, празднество, концерт, прогулка и прием; пять названных мною тканей предусмотрены этикетом.

– Монсеньер, вы знаете решительно все на свете.

– И многое другое к тому же, будьте спокойны, – пробормотал Д'Артаньян.

– Но, – вскричал, торжествуя, портной, – чего вы все же не знаете, хоть вы и великий князь церкви, чего не знает и не узнает никто и что знаем лишь король, мадемуазель де Лавальер и я, это цвет материй и вид украшений, это покрои, это соотношение частей, это костюм в целом!

– Вот с этим всем, – сказал Арамис, – я и хотел бы при вашей помощи ознакомиться, дорогой господин Персерен.

– Никогда! – побледнел перепуганный насмерть портной, хотя Арамис произнес только что приведенные нами слова весьма ласково и даже медоточиво.

Притязания Арамиса показались Персерену после того, как он подумал над ними, настолько несообразными, настолько смешными, настолько чрезмерными, что он сначала тихонечко рассмеялся, затем принялся смеяться все громче и громче и кончил взрывами неудержимого хохота.

Д'Артаньян последовал примеру портного, но не потому, что находил эту просьбу и впрямь смешною; он имел в виду еще больше распалить Арамиса.

Этот последний предоставил им смеяться, сколько они пожелают, и когда они наконец утихли, проговорил:

– На первый взгляд может и в самом деле показаться, что я позволил себе нечто нелепое, – разве не так? Но Д'Артаньян, который – воплощенное благоразумие, разумеется, подтвердит, дорогой господин Персерен, что я не мог поступить иначе и должен был обратиться к вам с своей просьбою.

– Как это? – удивился мушкетер, превращаясь в слух; благодаря своему поразительному чутью, он уже понял, что до этой поры действовали только застрельщики, как говорят военные, и что настоящее сражение впереди.

– Как это? – недоверчиво протянул Персерен.

– Почему, – продолжал Арамис, – господин Фуке дает празднество в честь короля? Разве не для того, чтобы сделать ему приятное?

– Верно, – подтвердил Персерен.

Д'Артаньян выразил свое одобрение словам Арамиса кивком головы.

– Каким же образом он может достигнуть этого? Посредством обходительности, любезности, забавных выдумок; посредством целого ряда сюрпризов, вроде того, о котором мы только что говорили, – я имею в виду зачисление на королевскую службу поэтов.

– Прекрасно.

– Речь пойдет еще об одном сюрпризе, дорогой друг. Присутствующий здесь господин Лебрен – живописец, рисующий с исключительной точностью.

– Да, да, – сказал Персерен. – Я видел картины господина Лебрена и отметил себе, что костюмы у него выписаны весьма тщательно. Вот почему я тут же согласился сделать ему костюм, будь он такой же, какой шьется эпикурейцам, или в каком-нибудь ином роде.

– Дорогой господин Персерен, ваше обещание для нас драгоценно, но мы вспомним о нем несколько позже. А сейчас господин Лебрен имеет нужду не в новом костюме, который вы сошьете ему в скором будущем, но в костюмах, изготовленных вами для короля.