– Согласна. Но все же мне придется перестать быть бегинкою.

– Это уж ваша забота.

– Ну, нет, извините. Я вовсе не хочу, чтобы передо мной захлопнули двери.

– И это ваша забота, сударыня. Я прикажу старшему камердинеру дежурного офицера ее величества впустить во дворец бегинку с лекарством, способным облегчить страдания королевы. Вы получите от меня пропуск, но лекарство и объяснения – об этом подумайте сами. Я признаю, что послал к королеве бегинку, но отрекусь от госпожи де Шеврез.

– На этот счет будьте покойны, до этого не дойдет.

Кольбер вручил герцогине пропуск и чуть-чуть отодвинул кресло, за которым она стояла, как за укрытием.

Госпожа де Шеврез слегка кивнула и вышла.

Кольбер, узнав почерк Мазарини и пересчитав письма, позвонил секретарю и велел вызвать советника парламента, г-на Ванеля. Секретарь ответил, что советник, верный своим привычкам, только что прибыл, дабы доложить интенданту о наиболее важном в сегодняшней работе парламента.

Кольбер приблизился к лампе и перечел письма покойного кардинала; он несколько раз улыбнулся, убеждаясь все больше и больше в ценности документов, переданных ему г-жой де Шеврез, и, подперев свою тяжелую голову обеими руками, на несколько минут предался размышлениям.

В это время в кабинет вошел высокий, плотного сложения человек с худым лицом и хищным носом. Он вошел со скромной уверенностью, свидетельствовавшей о гибком и вместе с тем твердом характере, гибком по отношению к господину, который может доставить добычу, и твердом – по отношению к тем собакам, которые могли бы оспаривать у него этот столь лакомый кусок.

Под мышкой у Ванеля была папка больших размеров; он положил ее на бюро, около которого сидел Кольбер.

– Здравствуйте, господин Ванель, – сказал Кольбер, отрываясь от своих дум.

– Здравствуйте, монсеньер, – непринужденно ответил Ванель.

– Надо говорить «сударь», – мягко поправил Кольбер.

– Обращаясь к министрам, говорят «монсеньер», – невозмутимо заметил Ванель. – Вы – министр!

– Пока еще нет!

– Я называю вас монсеньером. Впрочем, вы мой начальник, вы мой сеньор, чего ж больше! Если вам не нравится, чтобы я величал вас таким образом в присутствии посторонних, позвольте называть вас монсеньером наедине.

Кольбер поднял голову на высоту лампы и прочел или попытался прочесть на лице Ванеля, насколько искренним было это выражение преданности. Но советник умел выдержать любой взгляд, даже если этот взгляд был взглядом министра.

Кольбер вздохнул. Он не увидел на лице Ванеля ничего определенного; быть может, Ванель и честен. Кольбер подумал о том, что этот человек, подчиняясь ему по службе, в действительности держит его в своей власти, ибо г-жа Ванель – его, Кольбера, любовница. И пока он сочувственно думал об участи этого человека, Ванель бесстрастно вынул из кармана надушенное, запечатанное испанским воском письмо и протянул его интенданту.

– Что это, Ванель?

– Письмо от жены, монсеньер.

Кольбер закашлялся. Он взял письмо, распечатал его, прочел и сунул себе в карман, в то время как Ванель невозмутимо листал свои протоколы.

– Ванель, – сказал внезапно патрон своему подчиненному, – вы, как кажется, не боитесь «работы?

– Да, монсеньер.

– Двенадцать часов ежедневно не приводят вас в ужас?

– Я работаю пятнадцать часов.

– Непостижимо. Парламентские обязанности отнимают не больше трех часов в сутки.

– О, я веду счетные книги одного моего друга, дела которого находятся на моем попечении; кроме того, в свободное время я изучаю древнееврейский язык.

– Вас очень высоко ценят в парламенте, не так ли, Ванель?

– Полагаю, что да, монсеньер.

– Вам не следует засиживаться на месте советника.

– Что же надлежит сделать для этого?

– Купить должность.

– Какую?

– Что-нибудь позначительней. Скромные притязания удовлетворить труднее всего.

– Наполнять скромные кошельки тоже ведь дело нелегкое.

– Ну, и какая все-таки должность прельщает вас?

– По правде сказать, я не вижу ни одной, которая была бы мне по карману.

– Есть хорошая должность. Но надо быть королем, чтобы купить ее без денежных затруднений, а королю, пожалуй, не придет в голову покупать должность генерального прокурора.

Услышав эти слова, Ванель поднял на Кольбера смиренный невыразительный взгляд.

Кольбер так и не смог понять, разгадал ли Ванель его замыслы или просто откликнулся на произнесенные им слова.

– О какой должности генерального прокурора парламента вы, монсеньер, говорите? – спросил Ванель. – Я знаю лишь должность господина Фуке.

– О ней-то я и говорю, мой милый советник.

– У вас недурной вкус, монсеньер; но товар может быть куплен только в том случае, если он продается.

– Думаю, господин Ванель, что эта должность в скором времени поступит в продажу.

– Поступит в продажу! Должность генерального прокурора, должность господина Фуке?

– Об этом усиленно поговаривают.

– Должность, которая делает его неуязвимым, поступит в продажу? О, о!

И Ванель засмеялся.

– Может быть, эта должность пугает вас? – сурово произнес Кольбер.

– Пугает? Нисколько.

– Или вы не хотите ее?

– Монсеньер, вы потешаетесь надо мной, – ответил Ванель. – Какому советнику парламента не хотелось бы превратиться в генерального прокурора?

– В таком случае, господин Ванель… раз я утверждаю, что должность поступит в продажу…

– Вы утверждаете, монсеньер?

– Об этом многие говорят.

– Повторяю, это немыслимо: никто не бросит щита, оберегающего его честь, состояние, наконец, жизнь.

– Бывают порой сумасшедшие, которые мнят себя в безопасности от ударов судьбы, господин Ванель.

– Да, монсеньер, бывают; но подобные сумасшедшие не совершают своих безумств в пользу бедных Ванелей, прозябающих в этом мире.

– Почему?

– Потому что Ванели бедны.

– Должность господина Фуке и впрямь стоит дорого. Что бы вы отдали за нее, господин Ванель?

– Все, что у меня есть, монсеньер.

– Сколько же?

– От трехсот до четырехсот тысяч ливров.