– Что такое вы сказали о Венере и Марсе? – продолжала расспрашивать королева-мать. – Разве есть какой-нибудь Марс?

– Она хвастается, что есть.

– Вы говорите, хвастается?

– Это и было причиной дуэли.

– И господин де Гиш держал сторону Марса?

– Да, конечно, как преданный его слуга.

– Преданный слуга! – вскричала молодая королева, забыв всякую сдержанность, настолько ее мучила ревность. – Чей слуга?

– Защищать Марса, – говорила принцесса, – можно было, только принеся в жертву Венеру. Поэтому господин де Гиш утверждал, что Марс решительно ни в чем не повинен и что Венера просто хвастунья.

– А господин де Вард, – спокойно спросила Анна Австрийская, – настаивал, что Венера права?

«Дорого же вы, де Вард, поплатитесь за рану, нанесенную благороднейшему человеку!» – подумала принцесса.

Она с ожесточением напала на де Варда, мстя таким образом за раненого и возвращая одновременно собственный долг; принцесса была уверена, что ей удастся окончательно погубить своего врага. Она наговорила о нем так много, что если бы слова ее слышал Маникан, он пожалел бы о своих хлопотах за друга, – столько вреда принесли они несчастному врагу.

– Во всем этом, – сказала Анна Австрийская, – я вижу только одно зло – Лавальер.

Молодая королева снова принялась за работу с полнейшим хладнокровием.

Принцесса слушала.

– Разве вы не согласны со мной? – обратилась к ней Анна Австрийская.

– Разве вы не считаете ее причиной ссоры и поединка?

Принцесса отвечала неопределенным жестом, который можно было принять и за утвердительный и за отрицательный.

– В таком случае я не понимаю, что вы говорили об опасности кокетства, – заметила Анна Австрийская.

– Да ведь если бы эта особа не кокетничала, – поспешно ответила принцесса, – Марс не обратил бы на нее никакого внимания.

При новом упоминании о Марсе щеки молодой королевы на мгновение вспыхнули, однако она продолжала работать.

– Я не Желаю, чтобы при моем дворе одних мужчин вооружали против других, – флегматично произнесла Анна Австрийская. – Эти нравы были, может быть, терпимы во времена, когда раздробленное дворянство объединялось только ухаживанием за женщинами. В те времена царили женщины, поддерживая путем частых поединков отвагу мужчин. Но теперь, слава богу, во Франции только один повелитель. Этому повелителю должны быть посвящены все силы и все помыслы. Я не потерплю, чтобы моего сына лишали преданных слуг.

И, повернувшись к молодой королеве, спросила:

– Что делать с этой Лавальер?

– Лавальер? – с изумлением подняла глаза Мария-Терезия. – Я не слыхала этого имени.

Этот ответ сопровождала ледяная улыбка, которая подходит только королевским устам.

Принцесса сама была дочерью короля и отличалась большой гордостью и большим умом; однако слова Марии-Терезии уничтожили ее. И ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя.

– Это одна из моих фрейлин, – поклонилась принцесса.

– В таком случае, – произнесла Мария-Терезия тем же тоном, – это касается вас, сестра… а не нас.

– Простите, – возразила Анна Австрийская, – это касается, меня. Я отлично понимаю, – продолжала она, многозначительно взглянув на принцессу, – почему ваше высочество сказали мне об этом.

– Все, что исходит от вас, – криво улыбнулась англичанка-принцесса, исходит от самой мудрости.

– Ее можно будет отослать в провинцию, – мягко заметила Мария-Терезия, – и устроить ей пенсию.

– Из моей шкатулки! – живо прибавила принцесса.

– Нет, нет, принцесса, – перебила Анна Австрийская, – не нужно шума.

Король не любит, чтобы о дамах распускали дурные слухи. Пусть все это кончится посемейному. Принцесса, вы будете настолько любезны и пришлете сюда эту девушку… А вы, дочь моя, будьте добры оставить нас на несколько минут.

Просьбы вдовствующей королевы были равносильны приказаниям. Мария-Терезия удалилась в свои покои, а принцесса велела пажу позвать Лавальер.

Лавальер вошла в комнаты королевы-матери, не подозревая, что против нее составлен опасный заговор. Она думала, что ее приглашали на дежурство, а в таких случаях королева-мать всегда была добра с ней. Кроме того, Лавальер не находилась в непосредственном подчинении у Анны Австрийской и имела с ней только официальные отношения; по прирожденной любезности и высокому положений) вдовствующая королева считала долгом придавать официальным отношениям как можно больше мягкости.

Итак, Лавальер подошла к королеве-матери со спокойной и кроткой улыбкой, составлявшей ее главную прелесть. Анна Австрийская поманила девушку к своему креслу. В эту минуту вернулась принцесса и с самым равнодушным видом села подле свекрови, взяв рукоделие Марии-Терезии.

Лавальер ждала, что ей тотчас же отдадут какое-нибудь приказание, но, увидев все эти приготовления, с любопытством стала вглядываться в лица королевы и принцессы.

Анна размышляла. Принцесса выказывала полное безразличие, но ее безучастный вид способен был встревожить и не таких робких людей, как Лавальер.

– Мадемуазель, – внезапно начала королева-мать, нисколько не стараясь смягчить свой испанский акцент, хотя всегда это делала, если говорила спокойно, – подойдите-ка поближе, поговорим о вас, раз вы у всех на устах.

– Я? – воскликнула Лавальер, бледнея.

– Не притворяйтесь, красавица! Вам известно о дуэли господина де Гиша с господином де Вардом?

– Боже мой, ваше величество, вчера до меня дошли слухи о ней, – отвечала Лавальер.

– А вы не предполагали, что будут такие слухи?

– Как могла я предполагать это, ваше величество?

– Дуэль никогда не бывает без причины, и вы, наверное, знали причину вражды двух противников.

– Я не знаю ее, ваше величество.

– Упорное отрицание довольно старый способ защиты, и вы слишком умны, мадемуазель, для того, чтобы прибегать к банальностям. Придумайте что-нибудь другое.

– Боже мой, ваше величество пугаете меня своим ледяным тоном! Неужели я имела несчастье навлечь на себя немилость?

Принцесса рассмеялась. Лавальер с изумлением посмотрела на нее.