В черном костюме, с белыми кружевами на груди, суперинтендант остановился в задумчивости на пороге той комнаты, где он так часто находил желанное счастье.

Его мрачное спокойствие, его печальная улыбка произвели на г-жу де Бельер невыразимое впечатление.

Глаз женщины умеет всегда распознать в чертах любимого человека гордость или страдание; чтобы вознаградить женщин за их слабость, природа одарила их исключительной чуткостью. При первом взгляде на Фуке маркиза поняла, что он глубоко несчастлив.

Она угадала и то, что эту ночь он провел без сна, а день принес ему разочарования.

И тотчас же силы вернулись к ней, она почувствовала, что любит Фуке больше жизни.

Она встала и, подойдя к нему, сказала:

– Вы писали мне утром, что начинаете уже забывать меня и что я, не видясь с вами, конечно, перестала думать о вас. Я приехала сюда, сударь, чтобы опровергнуть подобные предположения, тем более что я вижу по вашим глазам…

– Что вы видите, маркиза? – спросил удивленный Фуке.

– Что вы никогда еще так сильно не любили меня, как в эту минуту; и вы также должны видеть по моему поступку, что я вас не забыла.

– Ах, маркиза, – ответил Фуке, и его благородное лицо мгновенно озарилось радостью, – вы – ангел, и мужчины не имеют права сомневаться в вас; им остается одно: преклониться пред вами и робко ожидать вашего благоволения.

– В таком случае это благоволение вам будет даровано.

Фуке хотел опуститься перед нею на колени.

– Нет, – остановила она его, – сядьте со мною рядом. Ах, вот сейчас у вас на уме нехорошая мысль!

– Почему вы так говорите, сударыня?

– Вас выдала ваша улыбка. Скажите, о чем вы задумались? Ну скажите же, будьте откровенны; между друзьями не должно быть никаких тайн!

– Ответьте и вы мне, к чему такая суровость в течение целых трех или четырех месяцев?

– Суровость?

– Разумеется. Разве вы не запретили мне посещать вас?

– Увы, мой друг, – заговорила г-жа де Бельер с глубоким вздохом, ваш приезд ко мне принес вам большое несчастье; за моим домом следят; те же самые глаза, которые видели вас тогда, могут увидеть вас опять. Словом, я нахожу, что безопаснее мне приезжать сюда, чем вам ко мне; вы и так несчастны, и я не хочу, чтобы из-за меня вы стали еще несчастнее.

Фуке вздрогнул.

Эти слова снова напомнили ему финансовые заботы, а он стал уже было погружаться в любовные грезы.

– Я несчастен? – проговорил он, силясь улыбнуться. – Право, маркиза, вы говорите таким печальным тоном, что, пожалуй, заставите меня самого поверить вашим словам. Неужели эти чудные глаза смотрят на меня только с жалостью? А мне так хотелось бы прочесть в них другое чувство.

– Не я печальна, а вы: взгляните на себя в зеркало.

– Я действительно немного бледен, маркиза, но это от усиленной работы; вчера король попросил у меня денег.

– Да, четыре миллиона, я знаю.

– Неужели вам это известно? – воскликнул пораженный Фуке. – Откуда вы это узнали? Ведь это было после того, как королевы удалились к себе, оставался только один человек, когда король…

– Видите, я знаю, этого довольно, не правда ли? Итак, продолжайте, друг мой: король попросил у вас…

– Так вы понимаете, маркиза, надо было добыть деньги, сосчитать их, разнести по книгам, для всего этого требуется время. С тех пор как умер Мазарини, финансовые дела несколько запутались и расстроились. Мои служащие завалены работой, вот почему я не спал эту ночь.

– Значит, у вас есть эта сумма? – спросила с беспокойством маркиза.

– Ну, маркиза, – весело отвечал Фуке, – хорош был бы министр финансов, у которого в кассе не нашлось бы жалких четырех миллионов!

– И уверена, что они у вас есть или будут.

– То есть как это будут?

– Он еще так недавно просил у вас два миллиона.

– Напротив, маркиза, мне кажется, с тех пор прошла целая вечность; но, пожалуйста, перестанем говорить о деньгах.

– Напротив, будем говорить именно о деньгах, друг мой.

– О!

– Послушайте, я для этого только и приехала сюда.

– Но что же вы хотите сказать по этому поводу? – спросил министр, и в глазах его блеснуло тревожное любопытство.

– Скажите, господин Фуке, министр финансов – лицо несменяемое?

– Вы удивляете меня, маркиза; вы говорите со мною, как вкладчица.

– По очень простой причине: я желаю поместить к вам капитал и, естественно, желаю знать, надежная ли у вас фирма.

– Право, маркиза, я не могу догадаться, к чему клонится ваш разговор.

– Я серьезно говорю вам, дорогой господин Фуке: у меня есть капитал, который стесняет меня. Мне надоело покупать земли, и я хотела бы попросить кого-нибудь из моих приятелей пустить этот капитал в оборот.

– Но я думаю, это не к спеху?

– Наоборот, даже очень к спеху.

– Хорошо. Мы потом поговорим об этом.

– Нет, не потом, так как я привезла деньги сюда.

И она указала на сундук; затем она открыла его, и глазам Фуке представились связки банковских билетов и куча золота.

Фуке поднялся со стула одновременно с г-жой де Бельер; на минуту он задумался, потом вдруг попятился назад, побледнел и упал в кресло, закрыв лицо руками.

– Ах, маркиза, маркиза!

– В чем дело?

– Какого вы мнения обо мне, если предлагаете мне подобные вещи?

– Но что же вы вообразили? Скажите.

– Эти деньги… ведь вы привезли, их для меня, вы привезли их потому, что услышали о моем затруднительном положении. Ах, не отпирайтесь! Я угадал. Разве я не знаю вашего сердца?

– Ну и прекрасно! Раз вы его знаете, вы видите, что я предлагаю вам его.

– Значит, я угадал! – воскликнул Фуке. – Право, сударыня, я никогда не давал вам повода так оскорблять меня.

– Оскорблять вас! – проговорила она, побледнев. – Вот странная щепетильность у людей! Ведь вы говорили, что любите меня. И во имя этой любви просили, чтобы я поступилась своею честью, репутацией! А когда я предлагаю вам деньги, вы отказываетесь от них!

– Маркиза, маркиза, вам предоставлялась полная свобода оберегать то, что вы называете репутацией и честью. Предоставьте же и мне свободу защищать мое достоинство. Пусть я буду разорен, пусть я паду под тяжестью моих собственных ошибок, даже под тяжестью угрызений совести, но, заклинаю вас всем святым, не наносите мне этого последнего удара!