Оба одновременно раскрыли рот, чтобы заговорить.

– Нет, не оправдывайтесь, – вскричал Фуке, – и не сваливайте вину на других! Если бы я был истинным другом д'Эмери и Лиодо, я никому не доверил бы заботы об их спасении. Виноват я один, и лишь я должен сносить все упреки и угрызения совести. Оставьте меня, аббат.

– Но, надеюсь, вы не помешаете мне разыскать негодяя, который, в угоду Кольберу, расстроил весь наш превосходно задуманный план? Благое дело – любить своих друзей, но не дурно, мне кажется, и преследовать врагов.

– Довольно, аббат, уйдите, прошу вас, и не являйтесь до новых приказаний. Я считаю, что мы должны вести себя крайне осторожно. У вас перед глазами ужасный пример. Господа, я запрещаю вам обоим всякие насилия.

– Никакие запрещения, – проворчал аббат, – не могут помешать мне отомстить врагу за оскорбление нашей фамильной чести.

– А я, – произнес Фуке тоном, не терпящим возражений, – при малейшем нарушении моей воли немедленно брошу вас в Бастилию. Примите это к сведению, аббат.

Аббат поклонился, покраснев.

Фуке сделал знак Гурвилю следовать за ним и направился к своему кабинету. Но в эту минуту, лакей громко доложил:

– Господин д'Артаньян.

– Это кто такой? – небрежно спросил министр у Гурвиля.

– Отставной лейтенант мушкетеров его величества, – тем же тоном ответил Гурвиль.

Не придав значения словам Гурвиля, Фуке двинулся дальше.

– Виноват, монсеньер, – сказал Гурвиль. – Я полагаю, что этот мушкетер, оставивший королевскую службу, пришел за получением пенсии.

– Черт с ним! – возразил министр. – Он явился совсем не вовремя.

– Позвольте, монсеньер, передать ему ваш отказ: я с ним знаком. Это такой человек, в лице которого нам при нынешних обстоятельствах лучше иметь не врага, а друга.

– Передавайте что хотите, – сказал Фуке.

– Передайте ему, – произнес аббат со злобой, присущей служителям церкви, – что денег нет, особенно для мушкетеров.

Но не успел он вымолвить эти слова, как полуоткрытая дверь распахнулась, и в комнату вошел д'Артаньян.

– О господин Фуке, я наперед знал, что для мушкетеров у вас нет денег. Я шел сюда с тем, чтобы получить не деньги, а отказ. Считаю, что уже получил его, благодарю и желаю вам всего доброго. Пойду теперь за деньгами к господину Кольберу.

И, довольно небрежно поклонившись, он вышел.

– Гурвиль, верните этого человека, – приказал Фуке.

Гурвиль догнал д'Артаньяна на лестнице. Услыхав за спиною шаги, д'Артаньян обернулся и узнал Гурвиля.

– Хороши порядки, сударь, у ваших господ финансистов, – сказал мушкетер. – Я прихожу к господину Фуке получить сумму, назначенную мне его величеством, а он встречает меня так, словно я нищий, явившийся просить милостыню, или жулик, готовый стянуть что-нибудь из серебра.

– Но вы, кажется, произнесли имя Кольбера, дорогой господин д'Артаньян? Вы сказали, что идете к нему?

– Да, я иду к нему, хотя бы для того, чтобы получить сведения о людях, которые поджигают чужие дома, крича: «Да здравствует Кольбер!»

Гурвиль насторожился.

– Ах, вы намекаете на то, что произошло на Гревской площади?

– Ну конечно.

– Но разве эти события как-нибудь коснулись вас?

– Кольбер превращает мой дом в костер, и это, по-вашему, не касается меня!

– Ваш дом… Ваш дом хотели сжечь?

– Ну да.

– Значит, это вы владелец кабачка под вывеской «Нотр-Дам»?

– Да, я стал им с неделю тому назад.

– Уж не вы ли тот отважный военный, который рассеял бунтовщиков, собиравшихся сжечь живьем осужденных?

– Поставьте себя на мое место, господин Гурвиль. Я – военный и в то же время домовладелец. Как военный, я должен содействовать исполнению приказа короля, как собственник – охранять свой дом от огня. Я и выполнил разом обе обязанности, отдав господ Лиодо и д'Эмери в руки стрелков.

– Так это вы выбросили кого-то из окна?

– Да, я, – скромно отвечал д'Артаньян.

– И убили Менвиля!

– Пришлось, к сожалению, – заявил мушкетер с поклоном, точно принимая поздравления.

– Словом, это вы были причиной того, что осужденные повешены?

– Да, вместо того чтобы быть заживо сожженными. И я горжусь этим, сударь. Я избавил этих несчастных от ужаснейших мучений. Понимаете ли, господин Гурвиль, их хотели сжечь заживо! Ведь это превосходит всякое воображение.

– Не стану вас больше задерживать, господин д'Артаньян, – сказал Гурвиль, желая избавить министра от встречи с человеком, нанесшим ему такой тяжелый удар.

– Нет, нет, – вмешался Фуке, стоявший все время за дверью и слышавший весь разговор. – Напротив, прошу вас войти, господин д'Артаньян.

– Простите, господин министр, – заговорил д'Артаньян, – но мне время дорого. Я должен еще побывать у господина Кольбера, чтобы переговорить с ним и получить следуемые мне деньги.

– Вы можете получить их здесь, сударь, – сказал Фуке.

Д'Артаньян с удивлением взглянул на министра.

– Вам дали здесь необдуманный ответ, я слыхал его, – продолжал Фуке.

– А между тем человек ваших достоинств должен быть известен всем.

Д'Артаньян поклонился.

– У вас есть ордер? – спросил Фуке.

– Да, господин министр.

– Я сам выдам вам деньги. Пройдите со мною.

Сделав Гурвилю и аббату знак остаться в комнате, он увел д'Артаньяна в свой кабинет.

– Сколько вам следует получить, сударь? – спросил он.

– Что-то вроде пяти тысяч ливров, монсеньер.

– Это, вероятно, оставшееся за казною жалованье?

– Нет, это жалованье за четверть года вперед.

– Вы получаете за четверть года пять тысяч ливров? – спросил министр, внимательно всматриваясь в мушкетера. – Значит, король назначил вам двадцать тысяч ливров в год?

– Да, монсеньер, я получаю в год двадцать тысяч ливров. Вы находите, что это слишком много?

– Я? – с горькой улыбкой возразил Фуке. – Если б я умел распознавать людей, если б во мне было побольше осторожности и рассудительности вместо легкомыслия я ветрености, – словом, если бы я, подобно иным людям, умел устраивать свою жизнь, вы получали бы не двадцать, а сто тысяч ливров в год и служили бы не королю, а мне.

Д'Артаньян слегка покраснел. В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.