Марков

Все хорошо, сказал себе Марков. Все замечательно. Я исполняю протокол. Я просто исполняю протокол.

Не то, чтоб он был спокоен, но все же… Ничего не изменить, ничего уже не изменить. Да, это грустно.

Экраны в рубке показывали космос вокруг шлюпа и корму астробалкера. Серебристо-серая обшивка корабля казалась покрытой мелкой темной сыпью ‒ следами воздействия микрометеоритов.

Крохотный бот спасателей виден не был. Чернав подогнал его к шлюзу, что у балкера находился на не видимой отсюда стороне.

Сам балкер представлял собой типичный космический грузовоз. Монструозная корма с двигателями и джойнт-реактором, надстройка для экипажа и длинный, чуть ли не километровый хобот, к которому крепились тысячетонные танки с насыпными грузами. Рудой и минералами, добытыми на астероидах.

В каталоге утраченных балкер значился с двести сорокового года. От пояса астероидов в системе Ясса-Милика до коренной планеты он успел совершить пять рейсов туда и обратно. Расстояние ‒ один и две сотых светового года. Общее время в рейсе ‒ три месяца. Разгон, джойнт, торможение, смена пустых танков на полные, снова разгон, джойнт, торможение. Негде потеряться.

И вот.

Астробалкер с экипажем из пилота, инженера-техника корабельных систем и двух операторов ушел в шестой рейс, загрузился и нашелся спустя девятнадцать лет в семнадцати световых годах от того места, где его видели в последний раз. Реактор заглушен, энергетика вырублена, работает лишь слабосильный радиомаячок, сигнал которого можно поймать, если по счастливой случайности оказаться от корабля не далее, чем в трех астрономических единицах. Иначе ‒ искажения и помехи.

В общем, им не повезло, когда Сиггет сказал: «Ребята, кажется, у нас «мертвец». «Мертвецом» на жаргоне называли покинутый, брошенный, призовой транспорт. Добрый день, астробалкер «Селекта».

Не повезло.

Марков посмотрел на свою ладонь, лежащую на консоли. Ладонь заметно подрагивала. С усмешкой он протянул руку и вдавил клавишу внешней связи.

‒ …ука! ‒ ворвалось в рубку. ‒ Это ты? Погоди, я до тебя…

‒ Паш, он не отвечает, ты же видишь, ‒ прозвучал другой, тяжело хрипящий голос. ‒ Не трать силы.

‒ Я ему кислородный баллон…

Марков отжал клавишу.

‒ Протокол, ‒ прошептал он.

Какое-то время он не шевелился, глядя на темную каплю на консоли, обнаружившуюся под одним из пальцев. Кровь? На руке ничего не было, ни порезов, ни царапин. На второй руке тоже. Марков осторожно провел пальцем под носом. Влажно. Но это оказался всего лишь пот. Он попробовал его языком. Соленый. Бесцветный.

Тогда откуда капля?

Марков переключил на нее внимание и с силой, размазывая, потер. Кожа пальцев покраснела. Все-таки кровь. Странно. Даже удивительно. Он повертел головой. Взгляд его упал на сидящую в углу фигуру.

‒ Эй! ‒ позвал он.

И показал фигуре измазанные в крови пальцы.

‒ Твое?

Фигура не ответила.

Бакман. Два часа назад

‒ Приступаем?

Они стояли на жилой палубе балкера, вручную отжав шлюзовые створки. На это ушло десять минут. Было оглушающе темно. Пятна света от фонариков прыгали по стенам, но разогнать мрак не могли.

‒ Полностью обесточен, ‒ сказал Сантос, коснувшись переборки ладонью.

‒ А радиомаяк? ‒ спросил Бакман.

‒ Там свое питание. Хватит на сотню лет.

‒ Сможешь запустить хотя бы аварийный режим?

‒ А это на что? ‒ Сантос поддернул рюкзак с топливными элементами. ‒ Я проверил по схемам и маркировкам, аварийную энергетику запитаю точно. Свет, автоматика створок, рубка. На три-четыре дня хватит. Но если заняться тепловым контуром, очисткой и регенерацией воздуха, а также двигателями…

‒ Обойдемся пока без этого, ‒ сказал Бакман. ‒ Нам бы понять, что здесь случилось. Так что по-быстрому.

‒ Визуальных повреждений нет, ‒ сказал Чернав.

Бакман оглядел группу. Свет от фонаря проплыл по забралам шлемов. Чернав. Марков. Сантос. И он, Герберт Бакман. «Призовая команда», черт побери.

‒ Фред, ‒ вызвал он оставшегося на шлюпе Сиггета.

‒ Да, ‒ отозвался Сиггет.

‒ Мы приступаем.

‒ Слышу хорошо, вижу не очень. Помехи.

‒ Здесь просто темно, ‒ сказал Сантос.

Чернав хохотнул.

‒ В общем, Луис и Ник ‒ двигательный, ‒ распорядился Бакман, ‒ мы с Павлом ‒ жилая зона и рубка.

‒ В рубку вы, пока я не запитаю систему, не попадете, ‒ сказал Сантос.

‒ Ты уж постарайся.

‒ А куда я денусь?

Сантос пропал во тьме отходящего коридора. Марков, нагруженный вторым рюкзаком и кофром с аварийным пультом, последовал за ним.

‒ Не скучайте, ребята.

‒ Вы там поосторожнее, ‒ напутствовал Бакман.

Марков, повернувшись, мигнул фонарем. Чернав мигнул в ответ.

Темнота.

‒ Так, ‒ Бакман посмотрел на экран у запястья, ‒ у нас три часа на все.

‒ Успеем, ‒ сказал Чернав.

Через пять шагов гермостворки перекрыли им доступ к каютам экипажа. Здесь Сантоса, пока он врубит автоматику, решили не ждать. За щитками по бокам от створок прятались вентили ручного открывания. Щитки сняли. Бакман встал за левый вентиль. Чернав ‒ за правый. За три минуты створки до половины ушли в стены. Дальше пошло легче.

Бакман устал.

‒ Если там будет еще одна гермостворка, я, клянусь, поверну назад, ‒ сказал он, усмиряя дыхание.

Чернав ‒ чуть подсвеченное забрало шлема и огонек фонарика, растворенные во тьме, ‒ рассмеялся.

‒ Ты растолстел, Герберт.

‒ Да?

‒ Именно.

‒ Нет, я серьезно.

Чернав застопорил вентиль.

‒ Следующая створка по схемам только перед рубкой.

‒ Да? Тогда ладно.

Бакман двинулся во тьму образовавшегося прохода.

‒ Погоди, ‒ сказал Чернав, копаясь в набедренном кармане, ‒ дай я хоть «сосиску» прицеплю.

Он достал гибкий, серый цилиндрик сантиметров тридцати в длину, стиснул с краю и, когда внутри того принялись скручиваться в спираль искры, прилепил к переборке. Секунда ‒ и зеленый свет заполнил коридор.

‒ И где ты раньше был, Паша? ‒ спросил Бакман.

‒ У меня их всего четыре, ‒ сказал Чернав. ‒ Больше нет. Срок жизни ‒ два часа. К тому же экономия…

‒ Да-да, это я знаю. Экономия ‒ мать спасателя. Дурацкая поговорка. Все время спрашиваю себя: а кто отец? Кто тогда отец?

Жилых кают было шесть. Всех их пришлось вскрывать, выламывая замки. Для этого Чернав использовал разрядник, который короткими импульсами на секунду оживлял «мертвый» запорный механизм, а Бакман помогал ломиком.

Все каюты были пусты.

В двух из шести явно никто не жил, все там было закатано в предохранительный пластик, ни вещей, ни следов пребывания кого-либо.

Из четырех жилых только одна, оператора Эльдурссона, являлась воплощением поспешных, если не панических сборов. Одежда вытащена и брошена. Безделушки, медиадиски россыпью лежали на полу. Одеяло на выдвижной кровати свернулось комом. Бакман подумал, что если бы не искусственная сила тяжести, которую даже в заглушенном состоянии создавал джойнт-реактор, все это плавало бы вертлявым дерьмом перед глазами.

Членов экипажа они в каютах не нашли. Ни одного.

Короткий осмотр не дал и какого-либо понимания, что здесь случилось девятнадцать лет назад. Бакман не заметил ни крови, ни признаков выяснения отношений. Ни вмятин, ни царапин, ни битого пластика, ни надписей, предостерегающих непрошеных гостей или приглашающих их в ад. Ничего.

Какая-нибудь авария? Но внешне астробалкер не поврежден. Обесточен, промерз, но в остальном…

Посвечивая фонариками, они дошли до крохотной кают-компании. Чернав обнаружил на полу вскрытый и замерзший контейнер с едой.

‒ «Жаркое бабушки Сидебе», ‒ прочитал Бакман. ‒ Пробовал такое?

‒ Нет, ‒ сказал Чернав, ‒ но кому-то, видишь, не понравилось.