Генрих Редько по прозвищу Коготь шёл по ноябрьской улице и нервно кусал губу. Что-то было неладно в городе. Он чувствовал, чувствовал, что происходит какая-то дрянь, но никак не мог поймать след или отголосок, чтобы размотать клубок и от тревоги перейти к фактам.

Пятое ноября. Уже отгремел день всех святых. Пусть в городе не особо его праздновали, а всё же несколько баров устроили шумные вечеринки с маскарадом, в витринах мелькали черепа и ведьмы, а пару фонтанов подсвечивали красным. Но время прошло, праздник забыт, и у многих мысли о новом годе, от чего же чувство, что явилось зло и протягивает свои усики сквозь брусчатку?

Генрих сплюнул на мёрзлый асфальт. Был поздний вечер, подмораживало, и влажный после дневного дождя камень был покрыт причудливой изморозью.

– Хм, – сказал Генрих.

Вынул руки из тёплых карманов пальто и присел на корточки, разглядывая узор.

– Будь я проклят, если это не руны, – пробормотал он, поводив рукой над снежком.

Проходящий мимо старичок покосился на него с подозрением:

– Мальчик, ты не поздно гуляешь?

«Сам ты мальчик», – молча огрызнулся Генрих и прищурился на незнакомца. Тот качнул головой, зашаркал дальше. Генрих встал и проводил его оценивающим взглядом – как знать, даже такая случайная встреча может оказаться неслучайной в его деле. Усмехнулся воображению, видеть в обычном прохожем подручного Зла, пожалуй, чересчур даже для него.

Он достал блокнот и зарисовал узор с места, где стоял, прошёлся за набросками до нескольких ключевых точек города: кладбище, церковь, мэрия, школа и два перекрёстка. Дома сравнит и поищет ключи в своих книгах. Глянул на башенные часы над площадью. Совсем поздно, почти десять вечера. Поспешил домой.

Мать, конечно, заждалась. Кутаясь в старенькую шаль, привычно проворчала, что она волнуется, что ужин на плите, чтобы постарался выспаться. Генрих в ответ привычно поцеловал её в щёку, скинул свою грязную одежду в корзину и укрылся в комнате. Глянул на себя в зеркало, «мальчик, значит?». Ну, может быть. Вид молодой, тёмные волосы встрёпаны, кожа не грубая. Зато взгляд мрачный и, хотелось думать, загадочный. Понимал, это уж точно мальчишество – но у всех свои слабости, в конце концов.

Несколько ночей Генрих корпел над рисунками. Листал свои конспекты с письменами и чужими языками, древними или искусственными. Даже заглянул в закрытый раздел библиотеки института – было, кому провести. Сделал ещё несколько эскизов, благо, ночи стояли морозные, а снегопады пока не начались.

Он даже обратился за помощью к коллегам. Но Виктор Вендин, он же Лис, знал ещё меньше, хотя вызвался побродить в ночное время и послушать город. А Шустрый, Дин Сашкец, был слишком загружен.

Но в полнолуние Генриху, наконец, повезло. Интуитивно он выбрал путь домой через другой мост над каналом, и когда обернулся наверху, увидел. Лунный свет ярко и чётко высветил запутанную дорожку, которая шла от мэрии в сторону кладбища или церкви. Генри сдавленно усмехнулся в шарф. Всё-таки не руны. Или руны, но целью был не текст, а направление, и куда ведёт дорожка из узора, он скоро выяснит.

Торопливым шагом, не забывая смотреть по сторонам, Генрих последовал по серебряной тропе. Мать просила сегодня прийти пораньше к ужину, но что поделать – работа важнее. Она понимает. Должна понять. Дорожка вилась по улицам, ныряла в переулки, почти исчезала и появлялась снова, ветвилась, и тогда Генриху приходилось чутьём определять верное направление, и наконец влилась в ограду заброшенной пожарной части.

Каланча угрюмо возвышалась, зияя белыми прорехами облупившейся краски. Чернели проёмы в боксы для пожарных машин, не пропуская внутрь ни единого лучика или отблеска. На площадке перед зданием ковёр сухих листьев – здесь почти никогда не убирались. На стене каланчи был нарисован силуэт осьминога или иной твари с щупальцами, а прямо перед воротами валялся кошелёк, по-видимому, обронённый недавно.

Генрих пожалел, что не курит. Сейчас было бы уместно посмолить трубку, обдумать хорошенько, что творится. Он подобрал портмоне и заставил себя отступить. В одиночку и ночью исследовать убежище тёмных сил – отчаянная идея, а он считал себя разумным сыщиком. Он попросит Лиса последить за каланчой, а потом в выходной с утра они заберутся туда вместе.

В кошельке была визитка аптекаря Грегори Лаптоша, несколько банкнот, кредитки. Генрих наведался к нему на следующий день в аптеку, где уже бывал раньше. Из чужих разговоров он знал, что у аптекаря большая семья, которая любит собираться время от времени за одним столом, и мечтает поехать на море.

Генрих сделал вид, что выбирает витаминки, ненавязчиво задал несколько вопросов. Лаптош сказал, что не помнит семейных праздников и не собирается брать отпуск в ближайшие годы.

– А что насчёт вашего пса? – ухватился за последнюю крупицу информации Генрих. – Который умер пару месяцев назад, вы помните, как любили гулять с ним по бульвару?

– Да ты достал уже, поганец! – внезапно вспылил аптекарь. – Выбрал – оплачивай и убирайся!

Генрих торопливо кинул несколько монет в лоток для денег, схватил простую аскорбинку и ретировался.

– Всё ясно, – с горечью покачал он головой. – Ему стёрли счастливые воспоминания. Выкачали радость из души…

Он быстро шагал в сторону дома, а воображение продолжало раскручивать трагедию. Взамен счастья бедному аптекарю накачали пальцы мерзким ядом, так что ему достаточно коснуться своих пузырьков, блистеров и коробочек, чтобы те превратились в яд, пусть не всегда это работает. Если не помочь бедняге Грегори, скоро люди начнут умирать! Но прежде надо разобраться с осьминогом в каланче, и хорошо, что уже есть прямое свидетельство его злодеяний. С чего бы начать?

За неимением трубки Генрих принялся грызть фалангу пальца, так и поднялся до своей квартиры. А когда вошёл и стал снимать пальто, мать вышла из кухни и с улыбкой сказала:

– Генри, дядя приехал.

– Дядя Николас? – расплылся в улыбке Генри.

Тучный мужчина с густыми усами и поредевшей макушкой выглянул из комнаты:

– Здорово, Коготь! Ну, как твои расследования? Как дела в школе?

– Нормально, – смутился парень.

По географии пошли тройки, но какая разница? Главное, дядя здесь, а значит, есть с кем обсудить таинственные дела в городе и, возможно, даже выбраться ночью на разведку. Он единственный из взрослых поддерживал Генри, балансируя между добродушным баловством в ущерб учёбе и поучительным совместным досугом с подростком. Пусть иногда ворчала мать, жаловались учителя; если дядя был в городе, он находил, как выгородить Генри.

Хорошо, что он приехал. Зимними вечерами порой хотелось посидеть с книгой, пусть даже учебником, а не стоять на ветру, карауля подозрительную крысу. С дядей расследования приходилось доводить до конца, и мальчик гордился своим списком раскрытых дел.

Первые дни после прибытия Николас посвящал своим делам. Когда он освободился через неделю, к субботе, Генри с Лисом и Шустрым успели разузнать про других тронутых осьминогом. Двусмысленное название заставляло хихикать, но в целом довольно точно отражало ситуацию.

Живущее в каланче чудовище, решили ребята, как-то касалось выбранных людей, и те менялись, становились не такими, возможно, слегка чокнутыми. Например, учитель младших классов перестал узнавать своих любимчиков, оставлял после уроков наравне со всеми и говорил с птицами. Ну, иначе же не объяснить, почему он только смотрел на воробьёв и те улетали с насиженного места, уже раза три.

Или булочница. Перестала пробовать свои слойки, зато добавляет в пирожки обещание предательства. Шустрый видел, как морщился один покупатель, только надкусив.

А дочка капитана полиции? Раньше дружила с Лисом, а на днях перестала даже разговаривать. Там, правда, был серьёзный разговор с отцом и испорченные документы, но неважно. Жаль, потому что про неё говорили, что она очень чувствительна к тонким материям и имеет хорошую интуицию. Правда, всегда высмеивала их работу и не верила в Зло, так что, наверное, брешут. Зато теперь стоило ей кого-то коснуться и шепнуть заклятье, человек мог умереть за пару дней.