Решено было, что Черубина немедленно отправится в мастерскую к Альфреду и расскажет ему о случившемся с Алексеем несчастье. Николай должен задержаться в больнице, но после полудня они встретятся с Чери и вместе поедут к графу N.

Несмотря на ранний час, ювелирная мастерская была открыта. Черубину встретил сам Альфред – невысокий молодой человек плотного телосложения, с добродушным лицом и аккуратно стриженными волосами. Чери представилась и объяснила цель своего визита. Как можно осторожнее и деликатнее она изложила случившееся накануне с Алексеем и предложила свою помощь в поисках и возвращении серег Суламифи.

Альфред, потрясенный услышанным, долго молчал. Наконец, собравшись с силами, начал свой рассказ:

– Это совершенно особые серьги. Они имеют многовековую историю. Заказчик принес их в мастерскую с тем, чтобы подтвердить подлинность. Он привез их из последней военной экспедиции на Кавказе и сейчас намеревался продать. Согласно преданию, эти серьги когда-то принадлежали прекрасной Суламифи, легендарной возлюбленной царя Соломона, это ей он посвятил свои «Песни песней». Как гласит это предание, Соломон, увидев прекрасную деву, приказал принести из своей сокровищницы драгоценные серьги с подвесками из багряных карбункулов в виде удлиненных груш. Он сам продел их в уши Суламифи, сказав при этом: «Возлюбленная моя принадлежит мне, а я ей».

– Неужели это действительно серьги Суламифи? – воскликнула Чери, – В это довольно трудно поверить! Как могли драгоценности пережить всю древнюю историю Израиля и оказаться на Кавказе?! Да и само понятие – карбункул – ведь что угодно могли так называть в древности…

Черубина немного разбиралась в геологии и минералах. Её чрезвычайно увлёк разговор с ювелиром, знавшим много интересного о драгоценных камнях.

– В том-то и дело, – продолжал Альфред, – что после убийства Сулафими серьги никто не видел, они исчезли, их могла забрать любая из 700 жён Соломона, среди которых были и знатные хеттки из Кадеша и Хаттусы – оттуда, где сейчас расположены Турция и Персия. Эти государства уже много веков противостоят друг другу и России за обладание Кавказом.

– Да, это так, – согласилась Черубина, – но как доказать подлинность этих серег, или есть какие-то ювелирные секреты?

– Нет, – улыбнулся Альфред, – секретов нет. Есть технические приемы, которые использовались в странах востока в определённое время, но все это помогает лишь отчасти: например, мы не знаем, что из драгоценностей было изготовлено в Египте, что – в Израиле, а что – в Персии, они обменивались, посылали украшения и камни друг другу. Царица Савская, например, привезла Соломону в подарок сотни килограммов золота, серебра и камней. Среди них, конечно, были и карбункулы – эти камни высоко ценились в древности. Великий средневековый арабский ученый Аль-Бируни называл их «кровью дракона».

«Я стою, словно жертва вечерняя,

и на платье мое с твоих ног

капли крови стекают гранатами…»

– задумчиво произнесла Черубина.

– Да! Именно! – подхватил мысль Альфред, – самое сложное, понять, о каком камне идет речь! Латинским названием карбункул много лет называли разные камни! Чаще всего – рубины, но не редко и гранаты. Мы знаем, что греки называли рубин – антракс. Альфред взял с полки небольшую книгу, открыл ее, и, немного полистав, продолжал.

– Легенда гласит, что царь Соломон, знавший всё обо всём, воспевая свою возлюбленную, говорил:

«Вот анфракс, священный камень земли Офир. Он горяч и влажен. Погляди, он красен, как кровь, как вечерняя заря, как распустившийся цвет граната, как густое вино из виноградников энгедских, как твои губы, моя Суламифь, как твои губы утром, после ночи любви. Это камень любви, гнева и крови. На руке человека, томящегося в лихорадке или опьяненного желанием, он становится теплее и горит красным пламенем. Надень его на руку, моя возлюбленная, и ты увидишь, как он загорится. Если его растолочь в порошок и принимать с водой, он дает румянец лицу, успокаивает желудок и веселит душу. Носящий его приобретает власть над людьми…»

– А я читала, – добавила Черубина, – что «антракс» или «анфракс» – это камень карбункул, который в древности на Руси называли «яхонт». Правда «яхонтом» тогда называли и «лал», то есть рубин, и «пироп», то есть гранат! Так из чего же были сделаны серьги, которые привез восточный князь?

– То были великолепные, бесценные рубины, – грустно заключил Альфред.

По дороге в больницу Черубина все думала о серьгах Суламифи, о том, что у рубинов, столь дорогих камней, так много двойников в природе. Она слышала не раз, что известные камни, даже украшавшие имперские короны, иногда оказывались более дешёвыми самоцветами, например, розовыми шпинелями, а гранаты и еще более доступные красные турмалины и вовсе делали покупку украшений с рубинами занятием не для дилетантов.

После полудня Чери встретилась с Николаем. Они отправились в близлежащий ресторан обедать. Во время трапезы Черубина в подробностях рассказала о своем визите к Альфреду. Николай между прочим заметил, что молодой ювелир вел себя очень сдержанно и благородно. Чери согласилась – ей тоже очень понравился новый знакомый и то, каким знанием своего дела он владеет.

Отобедав, молодые люди взяли легковой экипаж и поехали к графу N. Дом его располагался на набережной Екатерининского канала. Это был дворец классического архитектурного стиля, окруженный великолепной кованной решеткой, за которой виднелся большой сад. Ворота были широко открыты для подъезда экипажей.

В просторном вестибюле графского дома посетителей встретил швейцар. Николай подал ему свою визитную карточку и пояснил, что визит связан с делом, нетерпящим отлагательства. Спустя несколько минут Чери и Николай были приглашены в сад, где в беседке-ротонде граф – большой поклонник всего английского – пил традиционный «высокий» чай. На столике перед ним стояли чайник и чашка веджвудского фарфора со специальной перекладинкой, чтобы не намочить усов, тут же возвышалась стойка на три тарелки с жульеном в тарталетках и сладкими булочками к чаю.

Граф был весьма преклонного возраста, однако выглядел свежо и держался бодро. Поздоровавшись, Николай извинился за столь внезапный визит и представил графу свою спутницу. Хозяин вежливо пригласил гостей присесть и велел прислуге принести еще две чашки для чая. Николай и Чери, поблагодарив графа, расположились против него на небольшом диванчике.

С нескрываемым удовольствием граф смотрел на Черубину, на юное лицо с темными, цвета малахита, глазами, грациозную осанку, строгое, изысканного кроя платье и шляпу с дымчатым шарфом. Прикрыв глаза рукою, граф задумчиво произнес:

«…Царицей призрачного трона

меня поставила судьба…

Венчает гордый выгиб лба

червонных кос моих корона…»

Прислуга принесла ещё две фарфоровые чашки для гостей, и граф, желая выказать свою симпатию к прелестной юной особе, сам наполнил чашки.

– Вы наливаете молоко сначала, – подметила Черубина, принимая чашку из рук графа, – неужели не уверены в качестве фарфора? Хорошей чашке горячий чай не повредит, а молоко можно добавить и позже. Я, например, предпочитаю чай вовсе без молока.

– Но это не по-английски, – полушутя, полусерьезно возразил граф, – а я было подумал, что встретил родственную душу.

– О да, я тоже большая поклонница английского стиля, нет ничего лучше английского искусства устраивать жильё и сад.

Эта фраза из уст Чери прозвучала как пароль – граф был очарован девушкой окончательно.

– Чем же я могу служить Вам, господа, чем обязан Вашему визиту?

Николай изложил обстоятельства, побудившие нарушить покой графа, и выразил надежду на полное понимание и великодушное сочувствие его к пострадавшим при этих обстоятельствах.

Граф внимательно выслушал гостя, не выказывая ни удивления, ни огорчения, ни возмущения. Казалось, он размышляет о чем-то совершенно постороннем. Однако всё прояснилось, когда он начал говорить.